Цугцванг - Ария Тес

теряюсь. Бью его наотмашь прямо в лицо, сбивая с ног профессионально поставленным ударом, и он падает на спину, бьется затылком. Кровь медленно растекается по полу густой лужей, на второго, кого я замечаю не сразу, наставляю пистолет. Он поменьше, потрусливее, отступает в угол, правда это не помогает — я точно бью и его, наблюдая, как тело стекается на пол, как кисель.

Коридор пуст, а железная дверь открыта — как, дело понятное. Видимо они угрожали администратору, и тот, дабы спасти свою шкуру, отдал ключи.

«Если его не убили, это сделаю я…» — думаю, пока могу.

Мысли отключаются в следующую секунду, когда я слышу ее крик. Сердце пропускает удар, меня полностью отключает от реальности, потому что перед собой теперь я вижу только одну цель — полу-открытую дверь квартиры, где она живет.

Иду быстро, дышу часто, захожу внутрь. Слышу ее хрип, какой-то стук, котенок, которого я ей подарил, лежит без движения в прихожей, а меня пробивает холодный пот. Резко поднимаю глаза, когда Ревцов шепчет.

— Ну, сука, нравится?! Я тебя задушу, еще раз посмеешь меня укусить!

Тяжелый, шумный вдох, снова удар — я вздрагиваю сам, будто это сделали со мной, — слышу, как ее тащат. А она…плачет.

— Пожалуйста, не надо…пожалуйста…

Меня как будто парализует, пульс стучит теперь не в висках или горле, даже не во всем теле, а в самих глазах. Мир пульсирует. Я не могу пошевелится, а только слышу…

— Надо, девочка, надо. Я трахну тебя, а потом буду медленно разрезать на части и снова трахать. Снова и снова. Снова и снова. Пока не закончу делать из тебя мозаику, которую отправлю твоему хозяину…

Ткань рвется, она снова кричит и плачет, а меня наконец срывает с места. Ярость, что копилась и не давала сделать и шага, вырывается, и все вокруг снова покрывается красной пеленой, сквозь которую я вижу, как в замедленной сцене из фильма, ее руки, колотящие по массивной спине. Маленькие, сжатые кулачки. Колени. Тонкие лодыжки. Слышу словно через призму каждый ее всхлип и вздох, сдавленный страхом, который я чувствую стократно. Меня окончательно кроет.

Я срываю Ревцова с нее, как ничего не весящее ничто, кидаю на пол. Сажусь на него. Наношу удары. Бью-бью-бью. Еще. Еще. Ярость настолько сильная, что я не помню, кто я такой, в голове стоит ее крик и это важнее всего остального. Я даже не понимаю, что меня оттаскивают и орут:

— Макс, Макс, успокойся!

Смотрю на того, кто встал передо мной и тем, кого я хочу убить, и не узнаю его. Слышу хрип. Дальше всплеск — перевожу взгляд на тело, где вместо лица месиво. Оно выплёвывает кровь фонтаном, еле шевелит руками, но шевелит, и мне мало! Снова рвусь, но меня снова тормозят, вырастают прямо передо мной, хватают за предплечья и встряхивают.

— УСПОКОЙСЯ, ТВОЮ МАТЬ, ТЫ ЕГО УБЬЕШЬ!

Наконец до меня доходит, что это Лекс. Он напуган, взволнован, сам еле дышит, наверно, бежал, а может это из-за меня? Из-за того, что он не мог меня оттащить? Остановить? Я не знаю. Все вопросы отпадают, когда я слышу смех. Тело смеется хрипло, колюче, сдавленно, но громко.

«Почему он смеется?!»

Мне страшно узнать ответ. Медленно я поворачиваю голову к дивану, где в самом углу сидит она. Облегчение накрывает, я ведь на секунду подумал, что он смеется, потому что смог отнять у меня ее, но нет. Амелия жива. Она напугана больше всех, сжалась вся, подтянув ноги к груди, закрывает руками уши, смотрит точно на него. Ее одежда порвана, на запястьях глубокие синяки и…кровь.

«Нет…» — выдыхаю громко, — «Неужели я опоздал?!»

Она не шевелится, даже, кажется, не дышит, и я знаю, что она будет бояться до того момента, пока он дышит. Я это уже видел летом, потому что после всей той истории с ее сестрой, моей девочке часто снились кошмары.

Дальше это уже не эмоции, а холодный расчет. Мне ведь точно известно, что нужно, чтобы она никогда больше не боялась. Отталкиваю Лекса с силой, только так он не сможет мне помешать, подхожу к Ревцову и навожу на него курок, но не успеваю ничего сделать. Ревцов делает все сам.

Бам!

— Твою мать… — выдыхает Лекс, зажав руки в замок на затылке, — Какого…хрена?!..

Он не понимает, да и я тоже не понимаю, но это и неважно совсем. Разбираться с больной башкой этого чокнутого ублюдка не мое дело, а вот она…Амелия все также не шевелится, но когда я делаю на нее шаг, резко поднимает глаза. Теперь я могу различить на ее щеке красную ссадину видимо от удара, а еще бегло замечаю тонкий синяк на шее. Я не уверен, поэтому делаю еще один неосознанный шаг, и сразу в голову врезается мысль, что я могу ее напугать еще больше, но этого не происходит. Она не бежит, не отстраняется, а тупо смотрит, и я слегка улыбаюсь.

«С ней вообще все всегда иначе…»

Делаю еще один шаг, глазами умоляя не бояться, да она, кажется, и не собирается. В следующий миг Амелия подрывается с места, а еще через один я крепко обнимаю ее, закрывая руками, прижимая к себе, желая в принципе вжать ее в себя, чтобы защитить от всего. Закрываю глаза. Она плачет, и это бьет по мне настолько сильно, что в носу начинает свербить. Утыкаюсь в волосы, когда она тихо-тихо шепчет.

— Я так испугалась…

— Я рядом, малыш, все кончилось. Он больше никогда тебе не навредит.

Глава 15. Инсценировка и последствия

Глажу ее по волосам, успокаиваю, чувствую, как ее маленькие пальчики впиваются, сжимают мою футболку, и сердце замирает.

— Тише, не плачь, все кончилось… — мягко шепчу в висок, она кивает.

— Спасибо…

Потом поднимает на меня глаза, так доверчиво смотрит, облизывает губы, и я замечаю ссадину. Хмурюсь, слегка касаюсь, она мотает головой.

— Все в порядке.

Ага. Как же. Я злюсь еще сильнее, когда спускаюсь ниже и провожу пальцами по глубокой вмятине на коже от цепочки — вот чем он ее душил и делал это так сильно, что уже сейчас синяк становится синим. Боюсь представить, каким он будет через пару часов, а еще больше боюсь представить, чтобы я сделал с ним, если бы он сам не сдох.

— Я не знала, как его снять…

«Это моя вина, твою мать…»

Нажимаю на внушительный камень, цепочка сразу раскрывается, и я отшвыриваю его так далеко, как только могу. Амелия слегка