Жизнь коротка - Гордон Диксон

Фай кивнул.

— Всего лишь один из новых приемов, против которых вы так резко возражали, — типа наших незаконченных лестниц и дорог в никуда. Комитет по строительству решил увеличить высоту подъема лифта в целях улучшения обзора. Шахту сделали прозрачной, чтобы не портить внешнего вида здания, а для обеспечения безопасности воздушных кораблей установили электронную следящую систему. — Он замолчал и пытливо взглянул на Карсберри. — Все очень просто, но не кажется ли вам, что здесь есть нечто символичное? На протяжении десяти лет вы проводили большую часть своего времени в здании внизу. Каждый день вы поднимались на этом лифте и не могли даже вообразить, что существует еще пятьдесят этажей. Вы не думаете, что столь же далеки от действительности и другие ваши представления о современной социальной жизни?

В отдалении показалась растущая точка приближающегося самолета.

— Взгляните. Он доставит вас туда, где вам будет гораздо спокойнее.

Карсберри облизал пересохшие губы.

— Но, — начал он неуверенно, — но…

Фай улыбнулся.

— Я еще не закончил. Сами по себе вы могли оставаться Всемирным управляющим хоть до самой смерти — в изоляции стен кабинета, километров магнитолент, официальных отчетов, докладов, сводок и встреч с узким кругом лиц. Если бы не ваш Институт политического руководства, не ваш Десятилетний план. Конечно, и в них были заложены определенные возможности, и мы с радостью сложили бы с себя бремя ответственности. Однако ваш институт себя не оправдал… К счастью. Это положило конец эксперименту.

Он перехватил направленный вниз взгляд Карсберри.

— Нет, боюсь, ваши ученики не ждут вас в конференц-зале на сотом этаже. Боюсь, что они все еще в институте. — В его голосе прозвучала жалость. — И боюсь, что он стал… э-э… другого рода институтом.

Карсберри застыл, слегка покачиваясь на дрожащих ногах. Постепенно воля начала возвращаться к нему. Медленно, словно из жуткого ночного кошмара, стали появляться мысли. Коварство безумных — он игнорировал эту опасность. И в самый миг победы… Нет! Хартман! Вот крайний случай, непредвиденная ситуация, для которой подготовлен этот контрудар.

Он искоса посмотрел на шефа секретной полиции. Темноволосый гигант не сводил глаз с Фая, как будто считал его злым волшебником, способным на любую каверзу.

Наконец Хартман заметил взгляд Карсберри. Он достал из кобуры свое грозное оружие, твердой рукой нацелил на Фая. Окаймленные бородой губы скривились и издали шипящий звук. Затем в полный голос он крикнул:

— Ты мертв! Я дезинтегрировал тебя!

Фай шагнул вперед и забрал оружие из его рук.

— Вот еще пример.' У каждого из нас есть область, в которой мы несколько нереалистичны. Такова человеческая натура. У Хартмана — подозрительность, идея фикс вечных заговоров и козней. Работа в вашей секретной полиции еще больше поощряла и усиливала его слабость. Очень скоро он безнадежно утратил всякую связь с реальностью. Поэтому и не замечал, что все годы носил детскую игрушку.

Он передал пистолетик Карсберри.

— Но подберите ему подходящую деятельность, — добавил Фай, — и он будет исправно выполнять свои обязанности. Обеспечение соответствия человека и профессии — великое искусство с безграничными возможностями. Вот почему Моргенштерн руководит министерством финансов — для поддержания флюктуаций кредита в безопасном предсказуемом режиме. Вот почему эйфорик возглавляет Управление — космических исследований — для его процветания. Почему кататонику поручили ведать культурой? Чтобы культура в безудержном развитии не замкнулась сама на себя.

Карсберри безучастно наблюдал за приближающимся самолетом.

— Но тогда зачем… — начал он тупо.

— …зачем вас поставили Всемирным управляющим? — подхватил Фай. — Разве не ясно? Разве не говорил я несколько раз, что вы невольно принесли немало пользы? Вы интересовали нас, вы были практически уникальны. Как вам известно, наш основной принцип — позволять выражать свою индивидуальность любым образом. В вашем случае это предполагало назначение вас управляющим. Все вместе взятое получилось отлично. Все были довольны, было подано большое число конструктивных предложений, мы многому научились… К сожалению, эксперимент все-таки пришлось прервать.

Самолет коснулся стены, обозначился соединительный шлюз.

— Вы, безусловно, понимаете, почему это было необходимо? — торопливо продолжал Фай, подталкивая Карсберри к открывшемуся проходу. — Уверен, что понимаете. Все сводится к вопросу о здравой психике. Что есть здравая психика — сейчас, или в XX веке, или в любое время? Соответствие норме. Теперь вам ясно, не правда ли, что произошло с вами и вашими воспитанниками? Вы были не в силах приспособиться к окружающему обществу — лишь только делали вид, а ваши ученики не могли и этого.

Уже в проходе Карсберри обернулся.

— Вы хотите сказать, что все эти годы потакали мне?

Шлюз закрылся. Фай не ответил на вопрос.

Когда самолет полетел, генеральный секретарь прощально помахал рукой, обмазанной зеленым газоидом.

— Вам будет там очень хорошо! — закричал он вслед. — Великолепные условия, все возможности для занятий и полная библиотека литературы двадцатого столетия!

Черная точка самолета исчезла на горизонте. Фай повернулся, заметил газоид на руках и стряхнул его в шахту.

— Рад, что не увижу больше этого человека, — пробормотал он скорее себе, чем Хартману. — Он начал оказывать на меня слишком большое влияние. Я даже стал опасаться, — его лицо внезапно приняло бессмысленное выражение, — за свой рассудок.

Томас Диш

БОГИНЯ МНЕ МИЛА ИНАЯ

Это ты, Джон?.. Сейчас никто не входил в дверь?.. Ну конечно, это не Джон — столько времени прошло… Я просто не ожидала. Кто бы вы ни были, не возражаете, если я поговорю с вами?

Или вас здесь нет? Тогда, полагаю, вы тем более не возражаете. Наверное, это ветер. Может ветер поднять щеколду? Или она сломана… Хотя нет, вроде все в порядке. Значит, у меня галлюцинации. Ничего удивительного — именно так заканчивались все эксперименты по поражению органов чувств. Но, по-моему, это предусмотрели и встроили какие-то предохранительные цепи.

А может быть… О, не дай Бог! Может быть, заползла одна из этих гадких мохнатых гусениц, и теперь эти твари ползают по всему дому, ползают по мне… Какая мерзость! Я всегда ненавидела букашек, до тошноты. Так что, если не возражаете, я закрою дверь.

Вы не обращались ко мне? Забыла предупредить — бесполезно. Я не слышу и не вижу. Вот обратите внимание, в гостиной, в каждом углу примерно в полутора метрах от пола, — все разбито. Мои глаза и уши. Нельзя их как-то починить? Если нужны запчасти, то внизу, в подвальной кладовке, много чего есть. Сейчас я открываю люк — видите? — и свет включила… Проклятие, все без толку.

Вас, очевидно, здесь нет, а если вы и здесь, то он скорее всего запчасти уничтожил — предусмотрел же он все остальное.

Нет, но он был таким красивым, в самом деле! Невысокий — в конце концов, и потолки-то тут двухметровые, — зато отличного телосложения. Плюс глубоко посаженные глаза и низкие надбровные дуги. Порой, когда он был чем-то удивлен или озадачен, то положительно напоминал неандертальца.

Его имя — Джон Джордж Клей. Похоже на название поэмы, правда? Джон Джордж Клей.

Дело не во внешности — в манере. Он относился к себе с такой серьезностью. И был таким тупым… Именно это сочетание — глупости и наивности — на меня и подействовало. Своего рода синдром материнства. Не могла же я быть ему женой, верно?

Ах, стоит мне подумать… Простите, я, наверное, вам наскучила. Вряд ли вы так интересуетесь любовными переживаниями машины. Хотите почитаю вам вслух? Он не сумел добраться до библиотеки микрофильмов, так что выбор у меня есть. Чтение — вот лучшее средство от одиночества. Иногда даже кажется, что весь мир состоит из книг…

Что вам по душе — поэзия, романы, научная литература? А может, энциклопедия? Я все это так часто перечитывала, что, извините, блевать охота. Те, кто составлял библиотеку, похоже, и слыхом не слыхивали о двадцатом столетии. Позже Роберта Браунинга и Томаса Харди ничего нет, да и те, поверите ли, адаптированные издания! О чем они думали, эти остолопы? Что Браунинг развратит меня? Или Джона? Подорвет наши нравственные устои? Кто в состоянии понять, как мыслит бюрократ?

Лично я предпочитаю поэзию. От нее не так быстро устаешь. Но, может быть, вам нужно что-то узнать, получить какую-то конкретную информацию? Если б вы могли поговорить со мной… Неужели нельзя наладить хоть один из микрофонов? Ну пожалуйста!..

О черт.

Простите меня. Просто очень трудно поверить, что вы действительно здесь. Словно разговариваешь сама с собой.

Великий Боже, сделай так, чтобы я могла слышать хотя бы собственную речь!