Завороженные - Александр Бушков

Уверенно пройдя по коридору, Шорна остановился перед ведущим в комнату проемом. Поручик встал рядом. Увидел обширное квадратное помещение с плоским потолком, буквально усыпанным обращенными вниз остриями металлическими штуками, полушариями из матово-белого и синего камня, решетчатыми конусами и цилиндрами…

Там, внутри, не оказалось ничего, способного сойти за предметы меблировки — голые каменные стены и пол, усыпанные рядами выпуклых бляшек величиной с пуговицу.

А слева, у самой стены, сидел человек, по-турецки поджав под себя ноги. Самый обычный человек, разве что абсолютно голый, крупного телосложения, широкоплечий, с неприятным лицом: крючковатый нос, голый череп, оттопыренные уши, круглые, совсем не человеческие. Поручику отчего-то почудилось в нем нечто, странно знакомое…

— Вот именно, — сказал Шорна, поймав его взгляд. — Это и есть ваш знакомый, которого вы так мастерски спутали. В одном из своих наиболее устойчивых обличий, вот только все эти приспособления, — он обвел рукой окружающее, — ему не позволяют проделывать со своим внешним видом какие бы то ни было метаморфозы. И не позволяют выделываться… У вас эти твари такие же?

Поручик пока что в жизни не видывал ни единого альва, даже в изображении. Но, чтобы сберечь время и не втягиваться в долгие разговоры, дипломатично ответил:

— Да, примерно…

Шорна громко позвал:

— Эй, тварь!

Цверг не шелохнулся, не изменил положение тела, бровью не повел. Его желтоватая кожа казалась поверхностью отлично высеченной статуи.

— Гордый… — фыркнул Шорна.

Шагнул в сторону, где на высоте человеческих глаз располагалась большая металлическая доска со множеством непривычного вида рычажков и полушарий, присмотрелся, подумал и нажал большим пальцем на что-то вроде серебряной ракушки.

Поручик невольно шарахнулся — с потолка упала зеленая ветвистая молния, аккурат на макушку цверга. Того буквально взметнуло в воздух, он словно бы кувырок сделал, пронзительно, жутко зашипел, замер посреди камеры, припав на колени, опираясь кулаками в пол — так, как люди стоять не могут. Было в этой позе что-то от опасного хищного зверя. Поручик впервые увидел его глаза: ни глазных яблок, ни белков, ни зрачков, глазные впадины будто прикрыты тончайшим, пронзительно-синим стеклом, за которым колышутся язычки темно-багрового пламени, и от них распространяется столь лютая ненависть, что холодок по спине пробегает, неприятно видеть, что это существо от них не отделено каким-то осязаемым заграждением…

— Ничего, — мельком на него глянув, усмехнулся Шорна. — Защита надежнейшая, в несколько рядов… Тварь, безусловно, недюжинной силы, весьма даже диковинная разновидность, я о таких только читал в старых бумагах, а в жизни ни разу не сталкивался. Однако и ему не проломить… Ничего он сейчас не может — а вот я с ним могу сделать все, что угодно…

— Сдохни, — обычным человеческим голосом, но с неким шипением проговорил цверг.

— Все мы когда-нибудь сдохнем, — безмятежно сказал Шорна. — Бессмертия, увы, в нашем мире нет. Даже для вас. Вот только я сдохну гораздо позже тебя… К тому идет, правда? Значит ты, диковина, категорически не хочешь общаться с моими мастерами, несмотря на то, что тебе продемонстрировали наши методы убеждения?

Цверг неожиданно и плавно изменил позу — словно текучая вода приняла иную форму. Теперь он сидел, прижавшись спиной к задней стене, вытянув перед собой сомкнутые ноги на всю длину, снова абсолютно нечеловеческая поза, у человека моментально затекли бы конечности…

— Сдохнете, — сказал он убежденно.

— У тебя очень бедный лексикон, — невозмутимо продолжал Шорна. — Как будто ты тупое, примитивное, дикарское создание, не способное грамотно изъясняться, располагающее лишь убогим набором слов. Но это ведь не так, тварь? Я за вами гоняюсь всю свою сознательную жизнь, чуть ли не полвека, уж я-то знаю, на что вы способны. Можете изъясняться цветисто, красочно, умно, словно университетский философ или придворный краснобай… А уж столь интересная, бесспорно выдающаяся тварь, как твоя милость, наверняка во многом превосходит своих рядовых соплеменников, иначе и быть не может… Молчишь?

Он вновь нажал на серебряную ракушку, а ладонью другой руки стукнул по причудливому рычажку. Снова зеленая молния обрушилась на голову цверга, да вдобавок к нему метнулись сверху с полдюжины ослепительно-синих полос, растеклись по телу, покрыв словно бы сетью.

На сей раз цверга корчило гораздо дольше, жутким клубком мотало по всей камере из угла в угол, вдоль и поперек, подбрасывало и шмякало об пол. Теперь он шипел и выл непрестанно, так, что поручику нестерпимо хотелось зажать уши, и он едва сдерживался. Жалости у него не было ни капли, но очень уж эти вопли омерзительны для непривычного человека…

Когда экзекуция кончилась, цверг как ни в чем не бывало устроился в прежней позе, от него веяло свирепой несгибаемостью, почти физически ощущавшейся ненавистью.

Поручик поймал себя на том, что оскалился, что его лицо свело злой гримасой. Тут, безусловно, сработали какие-то инстинкты, каких он в себе и не подозревал. Как кошка с собакой… В этой твари таилось нечто настолько чужое: злобное, враждебное человеческому миру, что рука невольно искала на поясе отсутствующее оружие. Теперь он знал совершенно точно: уживаться на планете людям и этим существам попросту невозможно, должен остаться кто-то один…

— Мои люди только что докладывали… — сказал Шорна. — Там, в ущелье, около которого тебя поймали, и в самом деле расположено некое устройство. Работающее устройство. Никто пока не понимает, что оно из себя представляет, но одно ясно: это что-то чужое, у нас ничего похожего никогда не бывало. А поскольку на планете нет никакой третьей силы, способной управлять высокими технологиями, ответ лежит на поверхности… Что это за установка там, в ущелье? Ты имеешь к ней отношение? Подозрительно, что тебя поймали рядом…

— Сдохни, — промолвил цверг.

Шорна поморщился:

— Ну, это уже скучно… У меня нет никакого желания устраивать тут с тобой пошлую перебранку. Тебе ведь уже не только показали наши методы, но и подробно рассказали кое о чем еще? О средствах разговорить любого из вас? Я их против тебя использую немедленно ради экономии времени. Коли уж на тебя действуют обычные «бичи» и «шестихвостки», все остальное тоже наверняка подействует… Ну да, это надолго затянется. Самые упрямые твои сородичи ухитрялись продержаться пару-тройку суток. Вполне допускаю, что ты будешь запираться и дольше. Но не до бесконечности же? Пройдет несколько дней, и ты все равно ответишь на все вопросы. Только к тому времени превратишься в полуразрушенный отброс, уже никогда не способный вернуться к нормальному состоянию, тихо подыхающий. Тебе и эту перспективу подробно обрисовали. Уверен, так оно и будет. Все равно все расскажешь. Только к тому времени будешь ползающим хламом, и тебя после допроса придется добить — не из жалости, просто чтобы этакий мусор не занимал место… Начали?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});