Битва королей. Огонь эльфов - Бернхард Хеннен

Брат Жюль, единственный надежный свидетель жестокого убийства, поведал им о преступлении эльфов и героизме Гийома. Но какую чушь болтали в народе! Утверждали, будто Тьюред ниспослал трех ангелов на огненных боевых конях, дабы забрать тело святого. Другие говорили, что воины короля устроили на улицах города настоящее сражение с эльфами и группой варваров-язычников из Фьордландии. Какая нелепость! А ведь Гийом был убит всего одну человеческую жизнь тому назад. И поскольку это произошло посреди цветущего города Анисканса, тому были сотни свидетелей. Брат Жюль, бывший тогда еще ребенком, присутствовал при кровавом злодеянии. И по счастливой случайности у них появился тот, свидетельствам которого действительно можно доверять.

Гвидо мягко провел рукой по толстой, переплетенной в красную свиную кожу книге, стоявшей на полке рядом с лестницей. То было жизнеописание святого Гийома. Миниатюрист записал его, чтобы нести истину в будущее. Почти год потребовался, чтобы проиллюстрировать текст восхитительными изображениями.

Священнослужитель вздохнул. Ни одной работой он не гордился так, как этой. Он был сыном зодчего и изучил ремесло отца. Одно из его самых ранних воспоминаний: он вместе с отцом стоит на строительных лесах храмовой башни и смотрит на море крыш городских домов. Он помогал создавать дюжину домов Тьюреда из черного базальта, на котором века не оставляют следов. Три храмовые башни он разработал сам, как архитектор. Но даже когда эти мощные строения обратятся в прах, каждое дитя божье будет знать истинную историю жизни святого Гийома. Эта книга создана для того, чтобы донести свет правды до скончания времен, с гордостью думал Гвидо. И если миниатюриста в этот самый миг унесет смерть, он будет знать, что его работа на службе господу выполнена.

Гвидо глубоко вздохнул, наслаждаясь запахом пыли и кожи — запахом книг. Затем он спустился по лестнице и побрел через сушильню для ветчины и колбас, пока не добрался до двери, ведущей в большую трапезную рефугиума.

Он вошел в тот самый миг, когда в высоком портале на противоположном конце зала появился брат Жюль, окруженный толпой братьев и сестер по ордену. Радостные голоса и смех отражались от толстых стен. Бродяга превратил обычный день конца весны в праздник.

Даже брат Жак, сломавший зимой во время неудачного падения обе ноги и с тех пор вынужденный передвигаться на костылях, поднялся с стула и похромал навстречу гостю. Многие месяцы вынужденного сидения превратили Жака в толстого мрачного мужчину, желчных замечаний которого научились бояться все в рефугиуме. Но сейчас желчь и мрачность улетучились. На лице калеки даже появилась улыбка.

Жюль обнял брата Жака. А потом поднял его, как ребенка. Жюль был крепким мужчиной, но все в трапезной задержали дыхание, ведь, чтобы поднять Жака, нужно было быть сильным, словно бык. Бродяга осторожно посадил Жака на стул. Потом встал на колени, его руки погладили изуродованные ноги, отказавшиеся служить Жаку.

Жюль застонал. По щекам его побежали слезы. Лицо побледнело, казалось, в этот миг он испытывал страдания святого мученика Гийома.

Гвидо поспешно пересек зал, чтобы лучше видеть происходящее. Повисла мертвая тишина. Художник-миниатюрист знал истории, которые рассказывали о Бродяге, но до сих пор считал это фантазиями чересчур рьяных братьев и сестер по ордену, которым хотелось сделать Жюля святым еще при жизни.

Послышался сухой хруст, звук, от которого стало невыносимо страшно. Жак застонал. Его руки вцепились в деревянное сиденье. Гвидо с удивлением увидел, как Бродяга выпрямил его левую ногу. Потом положил свои большие, загоревшие на солнце ладони на правую ногу монаха. Снова прозвучал страшный хруст. Жак издал короткий пронзительный крик. Задрожал и Бродяга. Лицо его было покрыто потом.

— Прошу, поднимись, брат, — слабым голосом сказал он.

Жак заплакал. Неуверенно поднялся на костылях. Когда он наступил на правую ногу, на лице его отразилось невероятное удивление.

— Дай мне костыли, — тихо промолвил Жюль. — Я знаю, они тебе больше никогда в жизни не понадобятся. — Он произнес это с уверенностью истинного святого, ведающего планы господа. Избранного среди живых.

За мгновением молчаливого удивления последовало неописуемое ликование. Гвидо протолкался вперед. Он тоже хотел коснуться Жюля, хотел выказать живому святому свое восхищение.

— Давайте помолимся и поблагодарим Тьюреда за чудо! — прозвучал голос аббата.

Люсьен поднял руки, пытаясь остановить беспорядок. Но ему пришлось еще трижды призывать братьев и сестер к спокойствию, пока наконец в трапезной не стало тише.

— Я уже немолод, Жюль, — торжественно произнес аббат. — Многое повидал в жизни. Некоторые здесь знают о деяниях моей юности. Деяниях, которые я и сегодня не могу вспоминать без стыда, ибо я был одним из бычьеголовых короля Кабецана. Я искупал руки в крови невиновных… — Плечи говорящего дрожали. Люсьен боролся со слезами. — Я был свидетелем чуда и провинился. И я благодарен богу, что еще раз смог стать свидетелем его величия.

Какой-то удар сердца Жюль и аббат обменивались взглядами, которые Гвидо не смог понять. Ему показалось, что Бродяга молча предостерегает Люсьена от дальнейших слов.

— Благодарю вас за похвалу, за радость, согревающую мое сердце, — произнес затем Жюль. — Но не забывайте, я лишь сосуд, в который изливает свою силу господь. Хвалите его и не срамите меня. Сегодня вы избранные среди детей бога. Вам предназначено стать свидетелями его силы. А теперь давайте вместе преломим хлеб и причастимся к дарам господа. Как легко в изобилии забывается о том, что еда и питье — дар, каждый день предоставляемый нам Тьюредом… Восславим бога трапезой в его честь!

Сам аббат проводил Жюля к столу и настоял на том, чтобы тот занял его место. Люсьен опустился по правую руку Бродяги, протянул ему свежий горячий хлеб, поспешно принесенный из кухни. За праздничным столом царила торжественная атмосфера.

Обычно мрачный Жак встал и во все горло запел песню в честь господа. У Жака был красивый грудной голос, и Гвидо был тронут до слез тем, что видел своего брата таким счастливым. Единственное, что печалило его во время трапезы, — это вид Мариотты. С тех пор как два года назад молодой монах пришел в рефугиум, он был очарован. Никогда не доводилось ему видеть женщину такой красоты. Ее волосы были золотыми, словно лучи света, падающие в густой лес в прекрасный летний день. Губы ее были алыми, как земляника, полными и чувственными, ее вид во время совместных ужинов порождал самые безумные мечтания. Гвидо часто завидовал бокалу, которому было дозволено касаться ее губ. Иногда, когда они мыли посуду, он стоял вплотную к Мариотте и вдыхал ее аромат. Она пахла, как сосновый лес, по которому ходила, отыскивая травы и грибы для кладовых рефугиума.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});