Зимний сад - Адель Эшуорт

Он понизил голос и заговорил еще более проникновенным тоном:

– Я буду любить тебя, когда ты состаришься, Мэдди, когда годы в конце концов убьют в тебе очарование молодости. Я буду любить тебя, когда лицо твое покроется морщинами, волосы поседеют, груди обвиснут, а талия расплывется. Я люблю тебя больше, чем я когда-либо любил, но, что более важно, я ценю тебя как отличного специалиста. Ты вернула мне жизнь, и я буду жить для того, чтобы сделать тебя счастливой.

Томас замолчал, и воцарилась оглушающая тишина. Он не замечал ничего вокруг, кроме сидевшей напротив женщины, ее блестящих волос, заплетенных в две безупречные косы, завернутые в кольца, ее простого шелкового платья, ниспадавшего складками до пола, ее прямой вздрагивающей спины, ее закрытого руками лица. В камине медленно догорал огонь, и в комнате становилось все холоднее, однако Томас не ощущал холода. Его полный надежды взгляд был прикован к Мадлен.

– Мадлен... – прошептал он, не выдержав больше гнетущего молчания.

– Почему? – с болью в голосе прошептала она. Глаза Томаса наполнились слезами, которые он не в состоянии был больше сдерживать.

– Прошу тебя...

– Я спросила: почему! – крикнула она.

Томас вздрогнул от этого крика. Теперь Мадлен смотрела прямо ему в глаза, и он понял: его признание поразило ее до глубины души.

Он шагнул было к ней, но в этот момент Мадлен рывком вскинула руки и с силой смахнула с шахматной доски фигурки. Они разлетелись по всей комнате с громким стуком, болью отдавшимся в груди Томаса.

– О Господи! Все ложь! Все! – Мадлен вскочила. Ярость переполняла ее. Сжав кулаки, она повернулась к Томасу лицом. – Ты самый большой лгун, каких я когда-либо видела, Томас! Ты хоть понимаешь, что ты наделал? Понимаешь?! Ты манипулировал мною так, как тебе хотелось! Ты придумал меня, причем с необыкновенной легкостью, и теперь я женщина, какой ты хочешь меня видеть, а не та, какой бы мне хотелось стать! В течение долгих лет я считала, что мною восхищаются за то, что я делаю, что я кому-то нужна, что я не просто красивая игрушка, но и знающая, неглупая особа, неплохой профессионал! А теперь выясняется, что сама по себе я ничего не значу, что я лишь часть ужасного, эгоистичного плана, придуманного тобой, что надо мной все потешаются и считают меня лишь наглой француженкой, тщетно пытающейся изобразить добропорядочную англичанку! Как, должно быть, нелепо я выглядела всякий раз, когда входила в министерство внутренних дел! Как, наверное, потешались надо мной мужчины – как же, какая-то глупая дамочка взялась играть в мужские игры!

– Это неправда, – хрипло проговорил Томас, тщетно пытаясь унять начинавшую охватывать его панику, чувствуя, что стены смыкаются вокруг него. – Это все неправда! Никто над тобой никогда не потешался! Никто тебя не презирал! Все восхищались твоими деловыми качествами.

Обхватив себя обеими руками, Мадлен с болью воскликнула:

– О Господи, неужели ты не понимаешь? Ты унижал меня и не только сейчас, но и перед моими начальниками, моими коллегами! Неужели ты не понимаешь, что работа, которую я выполняла все эти годы, стоила мне немалых трудов! Я все время считала, что она имеет огромное значение, а теперь ты говоришь мне, что она ничего не стоит. Ты всю мою работу свел на нет! Ты играл моей жизнью, Томас! Оказывается, я ничто и никто!

Потрясенный, он уставился на нее, ослепленный ее болью.

– Я дал тебе жизнь, Мадлен. Если бы не я, у тебя бы не было работы, дававшей тебе средства к существованию.

– Ах ты самодовольный ублюдок! – воскликнула Мадлен и, бросившись к Томасу, влепила ему увесистую пощечину, после чего замолотила кулаками по его груди, плача навзрыд. Томас впервые видел, чтобы Мадлен потеряла самообладание. На секунду он опешил, но потом, опомнившись, схватил ее за руки. Мадлен вырывалась изо всех сил, однако он ее не отпускал.

Он понимал, что заслужил ее враждебность, эти ее бурные рыдания, повергнувшие его мечты в прах.

Наконец Мадлен успокоилась. Обняв ее обеими руками, Томас прислушивался к ее прерывистому дыханию, вдыхал исходящий от нее запах свежести, чувствуя, как стучит ее сердце в груди, рядом с его сердцем.

– В течение последних шести лет моя жизнь была сплошной ложью, Томас, – прошептала она, уткнувшись лицом ему в грудь, – и я никогда не прощу тебя за то, что ты сделал. У меня теперь нет ничего, ты это понимаешь? Моя работа – не моя, а твоя. И добилась я ее не своим умом. Ты мне ее дал. Я презираю тебя! Слышишь, презираю!

На глаза у Томаса вновь навернулись слезы. Рыдание вырвалось из груди.

– Я любил тебя шесть лет, Мадлен, целых шесть лет, – страстно прошептал он, касаясь губами ее лба. – И наконец-то у меня появилась возможность сказать тебе открыто о своей любви. Прошу тебя... о Господи, прошу тебя, поверь, что все те чувства, которые я испытывал к тебе, искренние. Я никогда не хотел причинять тебе боли! Я лишь хотел, чтобы ты была счастлива.

Мадлен замерла, потом стала осторожно высвобождаться из его объятий. Томас ее не удерживал.

– Сегодня я навсегда уезжаю из Англии, Томас. Думаю, мы больше никогда с тобой не увидимся, – холодно проговорила она. Мадлен стояла, выпрямив спину, суровая и непреклонная, повернувшись с искаженным лицом к окну, однако уже вполне овладевшая собой. – Поскольку вы проявляете такой интерес к моей жизни, сэр, позвольте заверить вас, что со мной все будет в полном порядке. Больше не стоит обо мне беспокоиться. – Даже не взглянув на Томаса, она прошла мимо него. – Прошу прощения, мне пора собираться. Желаю вам всего хорошего, лорд Истли. И благодарю за все то, что вы для меня сделали.

И направилась к двери. Томас молча смотрел ей вслед. Вот она вышла из комнаты, и тихо застучали по деревянному полу ее каблуки. Потом громко хлопнула дверь ее комнаты, и этот звук болью отозвался в груди Томаса.

Он не мог заставить себя пойти за ней, не было сил. Что это даст? Спорить бесполезно. Она будет с ним лишь холодно вежлива, и только.

Как жестока и несправедлива жизнь, подумал Томас и, закрыв лицо руками, заплакал.

Глава 24

Мадлен сидела в одиночестве на чугунной кованой скамье, стоявшей у большого круглого пруда для уток, расположенного в центре парка неподалеку от порта. Наконец-то наступила весна. Ветки растущих вокруг оливковых деревьев заслоняли солнце, распустились скромные нарциссы и полевые цветы, пышно цвели розы. На зеленых лужайках, вдалеке от шумных дорог, играли дети – одни спокойно копались в песке, другие бегали, скакали, галдели, в общем, наслаждались жизнью. Птицы на ветвях деревьев распевали веселые песенки. Замечательное время, время пробуждения природы, трепетного ожидания, свершившихся надежд, всеобщего обновления. Мирное, спокойное время. Однако в душе Мадлен по-прежнему царствовала поселившаяся там еще зимой тревога.