Хранитель света и праха - Наташа Мостерт

Черт. Он получил травму.

Кроме этого кровавого следа, все остальное вроде было в порядке. Он четко различал расширенные поры на носу у своего соперника, блеск его глаз. Бартон продолжал бить его в разбитую бровь. Вдруг, сбавив скорость, он сложился в прямой угол и нанес Нику боковой удар в живот.

Ник почувствовал, что задыхается. Ноги как-то странно потяжелели. Он отчаянно отбивался от ударов, обрушившихся на него сверху. На мгновение в глазах у него задвоилось — он увидел перед собой двух Бартонов, которые молотили кулаками его голову. Ему удалось отскочить назад и поставить блок, чтобы избежать болезненного и жесткого удара ногой в позвоночник. Только бы он смог дотянуть до гонга. Только бы Джей Си не сдал бой. Только бы рефери не остановил поединок. Он все еще мог сделать это: не отступить и не сдаться.

Бартон пританцовывал вокруг него. Он кривил губы и скалил зубы за своей капой. Убивал время.

Словно в замедленной съемке, Ник увидел, как правая рука Бартона тянется к его подбородку, потом почувствовал, как подогнулись его колени, когда он увернулся от удара, а голова двинулась в противоположном от кулака Бартона направлении, залитый же кровью глаз, не отрываясь, смотрел в лицо противнику. Словно по своей собственной воле, его левая рука сложилась для косого хука…

Ник сломал Бартону скулу — он почувствовал это даже через перчатку, и он прочел это в глазах своего соперника.

С задних рядов он наблюдал, как Ник мастерски оточенным, красивым движением выбросил плечо, со сногсшибательной жестокостью ударив Бартона левой рукой в бок. Когда сразу вслед за этим правый кулак Ника врезался Бартону в челюсть, со стороны это выглядело так, словно было отрепетировано заранее, — как будто Бартон по собственной воле, для пущего эффекта, позволил своей голове по-театральному неистово откинуться назад.

В едином порыве толпа вздохнула, в воздухе пронеслось многоголосое «ах!». Ноги Бартона подкосились, и он медленно осел на брезент. Толпа взорвалась.

Стрекоза вскинул руки вверх и закричал от восторга.

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ШЕСТАЯ

Бледный свет сочился сквозь жалюзи. Спальня Ника все еще была погружена в сумрак, однако робкий утренний свет позволил Миа разглядеть пиджак Ника, как-то безвольно свисавший со спинки стула, и его ботинки, стоявшие рядом с кроватью на ковре, где он оставил их несколько часов назад.

Ее взгляд скользил по комнате, задерживаясь на фотографиях в старомодных рамках, на коллекции игрушечных паровозиков, которую Ник собирал с детства, на паре изрядно потрепанных боксерских перчаток, висевших на стене. Это были перчатки, в которых Ник первый раз вышел на ринг. Тогда ему только исполнилось тринадцать лет, и он одержал свою первую победу. Перчатки висели рядом с дверью, и она знала, что каждый раз, выходя из дома, Ник прикасается к ним как бы на удачу — маленький личный ритуал.

Она чувствовала тяжесть его руки, лежащей у нее на груди. Осторожно высвободившись, она села и стала оглядывать его тело. Он спал на животе, раскинув руки и ноги. Лицо было повернуто к ней, одна щека прижата к подушке. Глубокая рана над глазом, которая привела ее в ужас, когда она увидела его лицо сразу после поединка, была аккуратно зашита, но веко опухло. Еще он сломал мизинец на ноге в пятом раунде и даже не заметил этого. Такое случалось в его карьере уже во второй раз.

— Хорошо, что не нос, — пошутил он в раздевалке после того, как все закончилось. — Нос — это святое.

Она вместе с ним улыбалась его словам, прижавшись лицом к его груди.

— Но ты видела это, Миа? Ты видела, как этот подонок попробовал сделать мне хук ногой, а я блокировал его?

Миа кивнула, мол, видела. И видела, как он послал Бартона в нокаут. Но она говорила неправду, конечно. Его триумф прошел без нее. Она приехала слишком поздно. Все, что она успела увидеть, так это огромный нескладный пояс — разукрашенный, как детская игрушка, — который ему повязали вокруг талии.

Каким умиротворенным, каким счастливым он казался сейчас. Сильные руки упираются в подушку — беззащитные во сне, с по-детски расставленными пальцами. Легкая щетина на подбородке, рот расслаблен, его очертания мягки и даже наивны. Благодаря этому он кажется юношей, гораздо моложе своих лет.

Но вот кожа… Кожа выглядит восковой, и эти глубокие тени под глазами…

Она прерывисто вздохнула, стараясь справиться с грузом эмоций, который давил на ее разбитое сердце. Время для слез еще не пришло. Но оно скоро наступит. Позже.

Очень медленно, насколько это было возможно, она сползла с кровати. Ник что-то пробормотал во сне, беспокойно пошевелив головой. Она замерзла, ее бил озноб. Он вздохнул и дальше задышал ровно.

Не сводя с него глаз, она наклонилась, чтобы поднять с пола свою одежду. Потом на цыпочках прошла в гостиную, почти беззвучно закрыв за собой дверь спальни. Занавески были распахнуты, и она заметила, что на улице туман. Он точно призрак витал за окнами. Зима верно и неуклонно приближалась.

Номер его телефона был у нее по-прежнему в быстром наборе. Слушая длинные гудки, она спрашивала себя, не исчез ли он снова. Но на другом конце провода раздался сначала щелчок, а потом его голос. Она глубоко вздохнула.

— Эш? Если у тебя есть время, давай закончим твою татуировку? Ты можешь прийти ко мне в студию через час?

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ СЕДЬМАЯ

Он вышел из дома, захлопнув за собой дверь, и осмотрелся вокруг. Туман все еще стелился влажной, беловатой дымкой, но уже поредел и стал прозрачным. Окружающие предметы, проступая сквозь него, были узнаваемы, но как будто слегка изменены чьей-то невидимой рукой. Острые края казались плавными, цвета смешались, потеряв яркость. На площадке в саду поздно цветущее олеандровое дерево словно обмякло и стало похоже на розовый зефир. А элегантные белые здания с колоннами, выстроившиеся вдоль улицы, напоминали огромные корабли, качающиеся на волнах. Он восторженно улыбнулся.

Вся его жизнь состояла из неустанного поиска прекрасного и наслаждения текущим моментом. Возраст и время были его непримиримыми врагами. Возраст притуплял восприятие, лишал его остроты и свежести, годы, оставленные позади, постепенно формировали непробиваемый панцирь равнодушия и бесчувственности.

Он посмотрел на часы. Ему не хотелось заставлять ее ждать слишком долго. Это был особенный день. Сегодня утром она нанесет последние штрихи любовного послания, которое собственной рукой писала на его теле в течение нескольких недель.

Пора. Он пошел по улице, легко, быстро, с наслаждением вдыхая влагу, разлитую в воздухе, — мерцающий, белый свет.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});