Охота на Уршада - Виталий Сертаков

— А мы на что?

— Мы не станем из-за них портить отношения с другими покупателями. Ты считаешь, что добиваешься справедливости? Это хорошо. Но хаос не приносит справедливости. Здешняя жизнь сбалансирована как часы на ратуше в Кельне. Когда-нибудь я отвезу тебя и Толика на Зеленую улыбку, в красивый город Кельн. Ты увидишь часы с двадцатью фигурами святых, они танцуют и играют на лютнях. А мастер-часовщик поднимается внутрь чудесных часов лишь дважды в год. Он смазывает механизм маслом, но ничего больше не трогает. Эти часы обрели превосходный баланс… Так и здесь. Ты намерена нарушить баланс, который установился за тысячу лет?

Девчонка потупилась, но явно не согласилась. Рахмани это даже нравилось. Настоящая Красная волчица и должна быть такой — до всякой правды доходить сама, ломая ногти и зарабатывая синяки.

— А Марта? — неожиданно всколыхнулась она. — Как же домина Ивачич?

— У домины Ивачич три больших поместья на Хибре, в уезде Ивачичей, там не меньше трех сотен холопок. Кроме того, домина Ивачич, по моему настоянию, приобрела усадьбу на Зеленой улыбке, недалеко от Генуи. Сколько у нее факторий, мне неизвестно. Думаю, что на торговый дом Ивачичей работают не меньше тысячи свободных и столько же клейменых рабов.

— Клейменых… это как? — подавленно спросила девочка Юля.

— Это те, кто родился в семье холопов. Дети, которых некому выкупить.

— Я ведь почему с вами пошла? Я Марте поверила. Она настоящая. Она… она — как Бэтмен.

— Кто такой Бэтмен? — Саади не смеялся.

— Да он один из этих… Зорро, Бэтмен, Робин Гуд, они все сказочные. Теперь вон еще человек-паук появился. У нас есть судьи, адвокаты, но ни хрена не действует. Одно дело — закон, а другое — как его толкуют. Вы понимаете, к чему я? Я Марте поверила, потому что она… как Бэтмен, справедливая. Она меня от ментов и от хачей спасла. А нам без летучей мыши ну никак…

— Без летучей мыши? — Саади беспомощно переглянулся с перевертышем.

— Да как же вам втолковать? Вот у меня Любаха, знакомая, так у нее в московском роддоме ребенка нарочно убили. Чтобы ткани из него высосать! Вы понимаете, и поделать ничего нельзя, некуда жаловаться. И врачи, хари наглые, в камеру лыбятся. Или вот, мне менты рассказывали. Поймали дяденьку очередного, который девочкам и мальчикам в попы пихал стекло. Дяденька, хорошенький такой, тоже в экран ухмыляется, и никто его, гниду такого, кастрировать не может. А вот Марта может… то есть домина Ивачич. Или вот мэр бывший, закопал на хрен миллионы долларов под новый вокзал и свалил на повышение. Они нам все врут. Я вот рожу ребенка, он вырастет и спросит: отчего везде вранье? Отчего мы в дерьме, а рядом особняки и тачки? Что я скажу? Я потому и поверила и вместе с Толиком сюда прыгнула, я думала, что здесь по справедливости… Я не права?

— Государственное правосудие повсюду лживо, — успокоил Рахмани. — Мы тоже верили, что на вашей тверди это не так…

— А теперь вы во что верите? Ах, да что говорить…

Саади полагал, что ведьмочка не успокоится, будет и дальше забрасывать его глупыми вопросами, но та уже отвлеклась, разглядывала сетки с личинками гоа-гоа-чи. По приказу наместника, порождения нильских болот продавали тут же, в невольничьих рядах. Монополию на гоа-гоа-чи держали черные и красные циклопы. Красных Юлька видела впервые, их хвостатые задницы, похоже, потрясли ее больше, чем сам живой товар. Ловец же не находил ничего увлекательного в том, что людям нравится отращивать и украшать хвосты. В Гиперборее он встречал куда более интересных разумных.

Подрощенные дракончики гоа-гоа-чи метались под куполами высоких клеток, обдирали когтями дохлых крыс и пронзительно вопили, когда очередной покупатель тыкал сквозь решетку палкой. Но покупатели все равно мучили дракончиков, заставляя показать мягкий живот. Именно по окрасу живота опытный заводчик определял, стоит ли крылатая рептилия дальнейших усилий. Саади узнавал штандарты известных гладиаторских дворов Великой степи, балаганщиков с Зеленой улыбки и даже расписную карету кабульского хана. Тот наверняка интересовался новинками для своего зверинца. Взрослых гоа-гоа-чи было немного, штук восемь. Желторогие кружились над площадью, поднимая крыльями клубы пыли, зеваки внизу чихали и кашляли. Плешивые взлетать упорно не хотели, словно понимали, что со стальным кольцом на лапе далеко не улетишь. Они жались друг к другу парочками на насестах и сердито шипели на восхищенных северян.

Рахмани сочувствовал хозяевам гладиаторских дворов и богатым медикам со всех трех твердей. Личинок гоа-гоа-чи через Янтарные каналы провозить нельзя. Они там бесятся и гибнут, как и многие другие, менее ценные неразумные виды. Гоа-гоа-чи предстоит дальняя пешая дорога до Великого шелкового пути, там посадка на дирижабли или снова — вьючный караван до места назначения. Через тысячи гязов лесов и степей, часто за границы имперских поселений, за линии каменных столбов, установленных непобедимыми фалангами Искандера. Гоа-гоа-чи лечат мужскую слабость и женскую немощь, от них проходят болезни трясучие и прободной живот, а еще лечат густую кровь и вечернюю слепоту. Говорят, что ворожеи склавенов умеют варить из гоа-гоа-чи жидкую мазь-броню, которую не пробьешь даже из станкового арбалета.

— Зачем их так мучают, совсем маленьких? — не утерпела девочка Юля. — Смотрите, их набивают в клетки, как селедок, совсем крошек!

— Тех, кто вылупился, торопятся провезти через пески до первого кормления. Их набивают так плотно не чтобы мучить, а чтобы они не замерзли. Им нужна пища, но первое мясо и кровь гоа-гоа-чи должны получить из рук будущего хозяина. Тогда они становятся для человека самыми преданными защитниками, намного лучше кольчужных аспидов и полуразумных хаски. Жаль, что их век так короток, гоа-гоа-чи живут меньше кошки…

По соседнему проходу, звеня колокольцами, неторопливо прошагали сборщики податей. Первым бежал глашатай, оповещавший ряды о приближении хозяина. Дальше выступал громадной высоты и толщины евнух в богатом кафтане, с напомаженными буклями и имперским гербом на груди. Золотая цепь, державшая герб, весила не меньше трех мин. Мытарь смотрел выше голов, словно ему давно все наскучило, однако замечал каждого неплательщика и замирал точно возле очередной палатки. Он лениво делал запись, но не прикасался к деньгам. Четверо слуг, прикованных за запястья цепями к сундуку, ставили железную поклажу на землю. Второй евнух, с серебряным картушем на необъятной груди, тщательно пересчитывал монеты, небрежно откидывал негодные, остальные ссыпал в щель. Дюжина рослых пелтастов со спатами наголо сопровождали кортеж по сторонам.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});