Анахрон. Книга вторая - Елена Хаецкая

Этот разговор вызвал у Сигизмунда поток воспоминаний. Он вспоминал не столько события, сколько запахи, звуки тех далеких лет. Старичок давно вышел — ему нужно было до Кушелевки — а его голос неотвязно звучал у Сигизмунда в ушах. Аспид любил Мариинский театр. А в Мариинском театре любил «Дон Кихота». Смотрел раз десять, если не больше. И всегда в большом антракте брал шампанское. Когда-то об этом Сигизмунду рассказывала мать. Потом это прочно забылось, а вот теперь всплыло. Странное дело! Сигизмунду вдруг начало казаться, будто и он ходил с Аспидом на «Дон Кихота». Будто они вдвоем с дедом в большом антракте пьют шампанское. Даже вспомнил, какое. Сладкое. В буфете было и сухое, но дед предпочитал сладкое.

Опрощаться Мариинка начала еще в советское время. В какой-то момент там появились женщины в брюках. И даже в джинсах. У матери это вызывало жгучее негодование.

А сейчас там от иностранцев не продохнуть. И все в «брульянтах». И билеты по сорок баксов.

* * *

Сигизмунд любил Девятое Мая. Даже не потому, что в этот день в городе всегда нагнеталась атмосфера праздника, пусть скорбного — в советское время, или натужно-помпезного — при новой власти, но праздника. И не из-за старых фильмов, которыми в эту неделю обычно полонился телеэкран. Хотя эти фильмы Сигизмунду нравились, особенно комедии.

Просто с Девятого Мая традиционно начиналась весна. Накануне мать всегда мыла окна, открывала рамы. А закрывала их, кстати, перед Седьмым Ноября. Так и жили от праздника до праздника. Как говорит Вика, циклически.

И неожиданно — будто плотину прорвало — хлынули какие-то очень давние воспоминания. Седьмое или восьмое мая шестьдесят-лохматого года, Сигизмунд с другими мальчишками носится по двору, мать моет окно, кричит сверху: «Гошка, на четвереньках не ползай! Опять угваздаешься!»

День такой сегодня, что ли? Сигизмунд ничуть не удивился, когда мать завела разговор о старых кинопленках.

Разговор этот всплывал регулярно. Пару лет назад Сигизмунд рассказал, что сейчас можно переводить восьмимиллиметровые кинофильмы на видео. Тогда только-только эта услуга появилась. Мать загорелась. Кинопроектор — советский дерибас «Русь» — сломался еще в приснопамятные времена. С тех пор пленки валялись невостребованно.

А видеоплейер у родителей был. Сигизмунд презентанул матери на день рождения — тогда же, пару лет назад. В те дни дела вдруг резко пошли в гору — естественно, ненадолго. Успел подарить видак и набор мелодрам. Родители видеоплейером почти не пользовались — побаивались хитрой «вражеской» техники.

И вот мать снова вытащила бобину.

— Давай ее сюда, — сказал Сигизмунд. — В ближайшие дни сделаю.

Ему вдруг показалось, что это очень важно.

* * *

В эту ночь Сигизмунду почти не спалось. Снились бессвязные сны. Становилось то холодно, то жарко. Мучительно боялся ворочаться, чтобы не толкнуть Лантхильду. В свое время Наталья вбила в него накрепко страх задеть будущего ребенка.

Наконец вязкая ткань сна порвалась, и Сигизмунд очнулся. В груди непривычно щемило. Одолевала тоска. Хотелось плакать навзрыд и биться головой о стену. Или кассету с янкиными записями послушать — да магнитофона нет. Разбит.

Встал, решил покурить и выпить чаю. На кухне горел свет.

Вамба.

— Ты что не спишь? — хрипло спросил Сигизмунд. — Слепан!

Вамба попытался объяснить, но запутался в словах и махнул рукой. Сигизмунд так понял, что и Вамбу нынче тоска гложет. Домой вандала тянет.

…ДОМООООЙ!.. ААААА!..

Посидели. Выпили чаю. Сигизмунд выкурил сигаретку. Потом Вамба сильно сжал его руку чуть выше локтя и ушел спать.

* * *

Первое, что почувствовал Сигизмунд, открывая гараж, — вонь!

Шибануло так, что сомнений не осталось. Пахло уже не трупами, а какой-то откровенно химической гадостью. Ноги у Сигизмунда ослабели. Только этого не хватало! Может, не надо, а? Сколько их там еще? Четверо? Пятеро? Сам Лиутар, сын Эрзариха, с дружиною явился? Где, мол, Вамба, сын Валамира? Он мне недоимку в бюджет задолжал!

Взбодрив себя идиотским смешком, Сигизмунд вдруг решил: а ну их, вандалов, в пень! Посидят — сколько их там — в Анахроне, да и передохнут. Хватит с него натурализаций.

Целый день Сигизмунд проходил, как в угаре. Уже к четвертому часу дня его начала мучительно терзать совесть. Лиутар, сын Эрзариха? Да? А вдруг там ребенок? Как в том случае, у деда. Тогда перенесло девочку. Невинное дитя. Перепугалась, бедная, наголодалась, настрадалась… А?!

Сигизмунд посмотрел на себя в зеркало и неожиданно плюнул своему отражению в глаз.

Напялил ватник. Взял в гараже железные ограждения — черт бы их побрал! — и обреченно потащился в Анахрон.

В этот раз идти было страшно. Сегодня не было никаких предположений — что да как. Сегодня была уверенность. В Анахроне кто-то есть. И, возможно, не первый день. Не чудилась тогда вонь. Ох, не чудилась! И спал плохо поэтому.

В Анахроне стояла гробовая тишина. Такая, что в ушах звенело. Где-то глубоко в зеве колодца еле слышалось мерное капанье воды.

Сигизмунд буквально заставил себя приблизиться к окуляру наблюдательного устройства. Неприятно. Стоишь спиной к пустому коридору, откуда может в любой момент появиться… кто-нибудь. Или что-нибудь. Но гораздо хуже было то, что за спиной оказывался также бездонный колодец. Веяло от него чем-то… этаким. Не к ночи будь помянуто!

— Ну, Стрыйковский, — проговорил Сигизмунд, старательно разрушая тишину. Тишина не разрушилась. Голос увязал в ней.

Сигизмунд еще раз бросил взгляд через плечо и прильнул к окуляру.

И тут же отпрянул, как от удара.

В камере был человек!

* * *

Человек сидел, повернувшись широкой спиной к наблюдательному устройству, сгорбившись и свесив голову. В слабом свете лампочки Сигизмунд видел его мощные, покатые плечи. Человек был устрашающе огромен. И грязен. Серо-пегие волосы разметались по спине. Он не подозревал о том, что за ним наблюдают. И не шевелился. Но он был жив. Сигизмунд безошибочно ощущал это.

Он был живой, сильный и страшно свирепый. Его глодала ярость.

Сигизмунд перевел дыхание. Вытер пот со лба. Что же теперь делать-то? С этим монстром не совладаешь. Пока разинешь рот, чтобы его уговорить — мол, дружба-фройндшафт, — разорвет. Голыми руками.

Взгляд Сигизмунда невольно устремился к стеллажу, где соблазнительно поблескивали никелированные цилиндры. Одни содержали седативные, другие — отравляющие вещества. Зеленые и красные. Отравляющие, разумеется, красные.

Ну так что — ввинтить баллончик в гнездо, вон оно, нажать на кнопочку… а завтра, когда все как следует проветрится и будет произведена санация камеры (все-то мудрый Аспид с коллегами предусмотрел!) — багром и в колодец. И никаких тебе проблем.

Решение принимает он, Сигизмунд. Единолично. И спрашивать за это решение с него никто не будет. Некому.

Сигизмунд решительно подошел к стеллажу. Взял в руки запыленный баллончик. И нечего разводить интеллигентские нюни. Вамба, небось, своими руками человек пять — никак не меньше — зарубил. Да и на Вавиле, по здешнему законодательству, столько висит — на вышку потянет. А он, Сигизмунд, их честными людьми считает. За один стол с ними садится.

Сигизмунд ввинтил баллончик в гнездо. Все. Осталось нажать на кнопку. Еще раз заглянул в окуляр. Человек слегка пошевелился, потер затылок. Снова замер.

Ах, чтоб его!.. Сигизмунд живо представил себе нынешнюю ночь и завтрашнее утро. Тоненько взвыл от ужаса. И не то, чтобы трупов боялся… Завтра придет, откроет дверь. Можно респиратор одеть на всякий случай — вон висит. Можно даже костюм биологической защиты напялить.

Труп будет лежать на нарах. Всего и дел — зацепить его багром, дотащить до колодца и спихнуть. Но вот как раз этого Сигизмунд представить себе не мог.

Всхлипывая, он вывернул баллончик. Заставил себя вернуть его на стеллаж. Взялся за зеленый. И похолодел. А вдруг он что-то перепутал?

Да гори оно все синим пламенем!..

* * *

Вся тусовка, за исключением скалкса, была в сборе. Сигизмунд понял это, едва переступил порог. Из кухни доносился голос Аськи и сочный смех Вавилы. Вот ведь необидчивые!

Завидев Сигизмунда, Аська оживленно заговорила:

— Представляешь, Морж, я тут такую статью прочитала про смертную казнь через повешение! Оказывается, человек в петле живет двадцать секунд. А некоторые — больше. Ну, у хорошего палача — двадцать, а у фигового — до минуты, вот ужас-то. Я тут глаза закрыла и стала отсчитывать эти двадцать секунд, слушай, это очень долго, это просто кошмар, как долго. Я бы не выдержала… Я потом полночи не спала. Меня Вавилыч утешал, утешал… Слушай, Морж, а что ты такой зеленый? Тухлых котлет обожрался?

Сигизмунд понял, что еще немного — и его стошнит. Встретился глазами с Вамбой. Вамба сразу перестал улыбаться. Во взгляде водянисто-серых глаз шурина мелькнула тревога.