Америка справа и слева - Борис Стрельников

Страна расколота. Чтобы почувствовать это, не надо быть социологом. Недавно в журнале «Лайф» на странице писем читателей было опубликовано письмо некоего Ричарда Макмиллана из штата Канзас. «И все равно останутся два крайних фланга — те, кто хочет немедленного вывода войск из Вьетнама, и те, кто хочет сбросить на Ханой атомную бомбу, — писал он. — А между этими флангами — люди, которым наплевать на все».

Людей, которым наплевать на все, кроме своего собственного благополучия, если даже это благополучие достигнуто страданиями другого, в Америке очень и очень много. Они и есть то самое «молчаливое большинство», на сытое равнодушие которых уповают политические капитаны, стоящие у штурвала Америки.

Политическая мораль обывателя из «молчаливого большинства» покоится на известной формуле: «Права или неправа Америка, она моя страна». Что касается политического кругозора обывателя, то о нем можно составить представление хотя бы из эксперимента, который совсем недавно предпринял репортер газеты «Майями геральд» Колин Дэнгаард.

Это было 4 июля, в День независимости Соединенных Штатов. Репортер стоял на одном из самых оживленных перекрестков Майами. В руках у него был лист бумаги с отпечатанным на машинке текстом знаменитой Декларации независимости, принятой 4 июля 1776 года. «Мы придерживаемся тех совершенно очевидных истин, — говорится в исторической Декларации, — что все люди созданы равными, что создатель наделил их неотъемлемым правом на жизнь, свободу и стремление к счастью».

Репортер останавливал прохожих, давал им прочитать текст Декларации и просил подписаться под ним. Лишь один человек из пятидесяти одобрил прочитанное и согласился поставить свою подпись. Другие, просмотрев текст, пожимали плечами и молча уходили прочь. Третьи ругались.

Репортер записал некоторые замечания прохожих.

Вот они:

— Хочешь, чтоб я позвал полицейского, приятель?

— Что ты суешь мне эту коммунистическую пропаганду!

— Вы, мистер, поосторожней с этой антиправительственной писаниной.

— Какой сумасшедший это написал?

— Чушь какая-то!

— Надо обратить внимание ФБР на эту пакость!

— Я не могу этого подписать, пока с текстом не ознакомится мой босс, но, предупреждаю, вряд ли он одобрит это.

— Меня не интересует религия, дядя!

А тот единственный, который одобрил текст, прежде чем подписаться, предупредил:

— Вам это будет стоить 25 центов, мой друг. Согласны? Гоните монету и получайте подпись.

Однако война во Вьетнаме, самая длинная война, которую когда-либо вела Америка, рост цен и налогов, связанный с этой дорогостоящей войной, наконец, расширение войны на весь Индокитайский полуостров испугали и заставили заговорить даже «молчаливых американцев». Весной семидесятого года Вашингтонец в здании конгресса изо дня в день наблюдал такую картину: дюжие почтальоны волоком тащили по коридору брезентовые мешки с почтой.

— Посторонись, посторонись! — покрикивали они на клерков, сенаторов, туристов, репортеров.

Мешок в одну дверь, мешок в другую, мешок в третью. В каждую приемную по мешку, а в некоторые по два и даже по три. Почтальоны смахивали пот со лба и уходили к грузовикам за новыми мешками.

Помощникам сенатора Фулбрайта не стало уже хватать помещений для работы: теснили мешки с почтой. Секретарша сенатора сказала Вашингтонцу, что со дня вторжения американских войск в Камбоджу Фулбрайт получил свыше трехсот пятидесяти тысяч писем и телеграмм со всех концов страны. Сперва почта была такая: шесть к одному против расширения агрессии. Через неделю уже тридцать к одному против Пентагона. В начале лета пятьдесят к одному.

Вашингтонец пошел наугад в приемную к сенатору Айкену и там тоже спросил о почте.

— Обычно сенатор получает примерно тысячу писем в неделю, — ответили Вашингтонцу. — Но сейчас поток писем увеличился раз в двадцать — тридцать. Содержание? Примерно двадцать к одному против вторжения в Камбоджу.

Необычную картину Вашингтонец застал в парикмахерской конгресса. (Вот уж, кажется, место, где меньше всего можно ожидать необычного!) К парикмахерам стояла очередь длинноволосых и бородатых студентов, пришедших на Капитолийский холм с петициями протеста против войны. Звенели ножницы, стрекотали машинки, и негр-уборщик не успевал подметать в совочек волокнистые пряди и локоны, устилавшие кафельный пол парикмахерской.

Оказывается, эти парни решили, что лохматые головы, нечесаные бороды и вызывающе грязные джинсы как средство протеста против войны явно недостаточны. Студенты решили, что активное участие в избирательной кампании (в ноябре 1970 года состоялись промежуточные выборы в сенат, в палату представителей и на должности губернаторов ряда штатов) может дать больший эффект. Тысячи добровольцев-студентов стали агитировать за кандидатов, выступающих с программой мирного урегулирования индокитайской проблемы. Другие добровольцы разоблачали кандидатов от военно-промышленного комплекса. Студенты, что называется, пошли в народ.

Один из таких добровольцев, расставаясь с пиратской шевелюрой в парикмахерской конгресса, говорил Вашингтонцу:

— Мы собираемся стучаться в каждую дверь и беседовать с каждым, кто захочет нас выслушать. Но мы не хотим, чтобы нас принимали за одичавших хиппи, которые уже достаточно скомпрометировали себя.

— Скорее всего мы наивные идеалисты, — задумчиво размышлял другой, поглаживая свежий ежик на голове. — Вероятно, поражение сенатора Юджина Маккарти, избирательную кампанию которого мы поддерживали в 1968 году, ничему нас не научило. Но мы хотим, черт возьми, попробовать еще раз.

Эти парни еще верят, что социальные пороки Америки можно исправить путем избрания в конгресс соответствующих людей, путем парламентских дебатов, петиций и политических дискуссий в университетских аудиториях.

За эту политическую наивность им иногда приходится расплачиваться разбитыми носами. Весной на выпускной вечер в университет Луизвилла был приглашен бывший губернатор штата Кентукки Чэндлер. Студенты окружили его и стали задавать политические вопросы. Бывшему губернатору вопросы не понравились. Исчерпав аргументы, Чэндлер схватил одного из своих юных оппонентов за длинные волосы и кулаком разбил ему лицо.

Больше всех пришел в восторг от этого поступка директор Федерального бюро расследований Эдгар Гувер. Он немедленно послал Чэндлеру письмо. Если бы все так поступали почаще, писал Гувер, мы бы давно решили все проблемы.

Помните, читатель, судью Хоффмана из Чикаго, который приказал приковать подсудимого Бобби Сила к стулу и заклеить ему рот клейкой лентой? У этого на вид безобидного дачного дедушки решение всех проблем не отличается сложностью. Через четыре месяца после нашего посещения зала суда Хоффман закончил процесс тем, что посадил в тюрьму не только семерых обвиняемых, но и двух их защитников за «неуважение к суду».