Солдаты России - Родион Малиновский

— Ну вот и добро, раб божий Иван. Помолился богу, теперь акула не сожрет, а целиком проглотит! — смеялись наиболее отпетые зубоскалы, которые ни во что не верили — ни в бога ни в черта.

Ванюшу это как-то даже коробило, ведь угодник Николай первый заступник на морях.

Между тем установилась чуть ли не тропическая жара. Люди обливали друг друга на палубе морской водой из шлангов и сидели раздетые. В трюме, где размещалась пулеметная команда, открыли грузовой люк — стало немного свежей. Особенно хорошо было ночью: наступала прохлада, и море красиво искрилось огоньками-светлячками у самой стенки корабля, тихо скользившего по волнам.

Море было спокойное. Обогнули Индокитайский полуостров и двинулись прямо на юг. Становилось все жарче и жарче. Особенно это почувствовал Ванюша, когда они вдвоем с Прохором Лапшиным были назначены махальщиками. В их обязанность входило на верхней, офицерской палубе ритмично дергать за веревку и раскачивать подвешенные к потолку в кают-компании длинные, во всю каюту, широкие полотнища. Эти полотнища, подобно огромным веерам, опахивали млеющих от жары господ офицеров, все время потягивавших через соломинку зельтерскую воду из запотевших бокалов, в которых плавали кусочки льда.

С Ванюши и Прохора обильно стекал пот, сохло во рту, а губы слипались, как будто их кто клеем смазал. С каким наслаждением они выпили бы по бокалу свежей воды с кусочками льда! Но об этом и думать было нечего — такое удовольствие доступно только господам, их благородиям. После двух часов работы мокрые от пота Ванюша и Проня Лапшин были сменены другой парой солдат и сразу же направились на нижнюю палубу обливаться водой из шлангов.

Хорошо еще, что море спокойное. Если б к такой жаре добавилась еще качка, так можно было с ума сойти. Какой-то солдат в карцере умер от теплового удара — его зашили в мешковину, подвязали тяжесть к ногам и по наклонной доске спустили за борт. Товарищи по роте стояли у борта по стойке «смирно» с обнаженными головами.

— Царство тебе небесное, — прошептал кто-то.

А кое-кто подумал: где он будет это царство искать в пучине морской? Говорили даже, что труп и до дна не дойдет, а повиснет в воде столбиком, достигнув точки равновесия, а может быть, давлением воды будет совсем раздавлен.

Подошли к южной оконечности узкого Малаккского полуострова. Перед столпившимися на борту солдатами открылась английская крепость Сингапур. Это почти на нулевой параллели, тут уж экватор. Жара нестерпимая, солдаты места не находили, особенно теперь, на стоянке, когда знойный воздух неподвижен. Порт, расположенный на северной части острова Сингапур, отделен от материка узким, около двух километров, Джохорским проливом, через который насыпана широкая дамба, а по ней проложены шоссейная и железная дороги.

Сингапур... И здесь правили англичане, хотя основную массу населения составляли китайцы. Было немного малайцев и индейцев, а европейцев вообще горстка...

Город красив и, так же как Гонконг, расположен террасами на морском побережье. Особенно большое впечатление он производит ночью, при огнях.

Пароход «Гималаи» не причалил прямо к стенке, а стал в бухте на якорь. Вокруг него мигом столпилось множество всевозможных лодок. Люди в них оживленно жестикулировали, предлагали бананы, ананасы, кокосовые орехи, всякие безделушки и украшения, а некоторые многозначительно зазывали посетить их лодки и скрыться в затянутой полотнами корме. Тут же плавали, как лягушки, загорелые до предела, а может быть, такие черные от природы, местные жители и ловили в воде брошенные монеты. Это были чудесные пловцы и ныряльщики, и все их движения на огромной глубине просматривались довольно отчетливо.

Солдаты столпились у перил палубы, гоготали и бросали монеты, пловцы ловко их ловили и, показав, что монета поймана, прятали за щеку. У некоторых по выпуклой щеке было видно, что монет поймано много. Вот с верхнего мостика какой-то офицер бросил в море полтинник. Монета быстро погружалась, за ней кинулась целая стая ныряльщиков — мальчиков и стариков. Все они ушли так глубоко, что скрылись из глаз, потом стали появляться на поверхности, но никто не показывал полтинника. Но вот почти через минуту появляется малыш лет десяти — двенадцати и с победным выражением на лице показывает на раскрытой ладони полтинник под общее одобрение солдат. Он прячет монету за щеку и опять плавает, широко раскинув руки и ноги и едва шевеля ими. Кто-то из солдат бросил в воду белую луженую пуговицу. Ныряльщик бросился за ней, достал, но, увидев, что его обманули, сердито помахал кулаком и отшвырнул пуговицу подальше.

На палубах дружно засмеялись.

— Нехорошо так обманывать бедняг, — сурово сказал пожилой солдат.

Все замолчали. Больше никто пуговиц не бросал.

Подходили баржи с провизией, которая перегружалась на корабль, водолеи перекачивали пресную воду. По обоим бортам расположились баржи с углем, с них перебросили на пароход широкие помосты в виде ступеней. Голые, почерневшие от угольной пыли, люди поднимали большие корзины, полные угля, сначала на одну ступеньку. Здесь корзину подхватывала другая пара и передавала на следующую ступеньку. Так работал живой конвейер — и корзины с углем взлетали на палубу. Содержимое их высыпалось в угольные ямы, а пустые корзины летели на баржу; там их вновь наполняли, и опять они совершали тот же путь на корабль, подбрасываемые руками грузчиков.

Смыв с себя угольную пыль и грязь, пароход тронулся в путь по Малаккскому проливу. На небе ни облачка, солнце палит во всю свою силу, в полдень оно здесь прямо над головой, в зените, от человека нет даже малейшей тени, воздух насыщен зноем. Тяжело непривычному человеку в этих краях, да никуда не денешься. Море даже не колыхнется — лежит спокойно, как зеркало, и, как в зеркале, отражается в нем огромное знойное небо. Вокруг множество островов и островков, а слева по борту проходит большой остров Суматра. Все острова покрыты богатой, прямо-таки райской зеленью. Словом, сказочная страна... Но солдаты вспоминают почерневших от угольной пыли грузчиков и понимают, что рай здесь только для колонизаторов, а для коренного населения родная земля — сущий ад.

Между островами снуют лодки и лодчонки. Корма каждой из них прикрыта какой-то будкой; тут и очаг, тут и жилье, тут и семья, а сам хозяин за веслом — он главная движущая сила. Он двигает по воде свой дом и добывает, как умеет, пропитание для своей семьи, поддерживая ее скудное полуголодное существование. И сам он родился тоже в этой лодке, в ней он вырос, женился и теперь обзавелся целой кучей детей; самый маленький болтает головкой в пологе у матери за спиной. Когда она становится за весло вместо мужа, головка спящего ребенка так сильно болтается, что кажется, вот-вот оторвется. Другой постарше, голопузик, копается в корме лодки, а третий, уже побольше, хлопочет у очага, что-то подкладывая в огонь. Четвертый промышляет морскую добычу, подбирая все живое и съедобное, — он уже помощник. Вот так и живет эта малайская — индонезийская семья, ютясь всю жизнь в лодке.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});