Долгая дорога к свободе. Автобиография узника, ставшего президентом - Нельсон Мандела

так. Это просто две разные вещи.

Вернувшись в Цгуну на следующее утро, я провел весь день, предаваясь воспоминаниям со своими прежними знакомыми и гуляя по полям вокруг деревни. Я также навестил свою сестру Мейбл, самую практичную и добродушную из моих сестер, которую я очень любил. Мейбл была замужем, но история ее замужества была весьма занимательной. Моя сестра Баливе, которая старше Мейбл, была помолвлена, а lobola – уже оплачена. Но за две недели до свадьбы Баливе, девушка крайне решительная, просто сбежала. Мы не могли вернуть семье жениха скот, который был принят в качестве lobola, поэтому обе семьи решили, что Мейбл займет место Баливе, – и она так и сделала.

Я уехал из Цгуну поздно вечером, и уже ночью приехал в Мэкезвени. Я вновь объявил о своем появлении громкими гудками клаксона, только на этот раз жители Мэкезвени выскочили из своих хижин с мыслью, что это вернулся Джастис, их вождь. На самом деле Джастис был отстранен правительством от должности и в то время жил в Дурбане. Хотя правительство и назначило кого-то вместо него, для нас вождь является вождем, обладает властью уже по своему рождению, по крови и не может быть заменен кем-либо. Жители Мэкезвени, конечно, были рады видеть меня, но гораздо больше они были бы рады приветствовать Джастиса.

Моя вторая мать Но-Инглэнд, вдова регента, крепко спала, когда я приехал, но когда она, появившись в ночной рубашке, увидела меня, то так разволновалась, что потребовала, чтобы я немедленно отвез ее к ближайшему родственнику, чтобы отпраздновать мой приезд. Она забралась в мою машину, и мы отправились в сумасшедшую поездку по дикому вельду, чтобы добраться до отдаленного рондавеля ее родственника. Там мы разбудили еще одну семью, и я заснул, усталый и счастливый, только перед самым рассветом.

В течение следующих двух недель я постоянно переезжал между Цгуну и Мэкезвени, общаясь по очереди то с мамой, то с Но-Инглэнд, то посещая, то принимая своих друзей и родственников. Я ел ту же пищу, что и в детстве, я ходил по тем же полям и смотрел на то же небо днем и те же звезды ночью. Борцу за свободу крайне важно поддерживать связь со своими истоками, помнить про свои корни и понимать, что суета городской жизни способна стереть его прошлое. Эта поездка восстановила мои силы, возродила мои чувства к тому месту, где я вырос. Я снова почувствовал себя сыном своей матери в ее доме, я вновь был подопечным регента в Замечательном Месте.

Эта поездка помогла мне также измерить то расстояние, которое я преодолел к этому моменту своей жизни. Я видел, как мои друзья и знакомые оставались на одном и том же месте, в то время как я двигался дальше, видел новые миры и приобретал новые идеи. Я понял, что оказался совершенно прав, не вернувшись в Транскей после Форт-Хэйра. Если бы я вернулся, то моя политическая эволюция затормозилась бы либо вообще заглохла.

Когда специальный комитет, контролировавший введение в действие властями народности банту системы Бунга, объявил перерыв, мы с Даливонгой отправились навестить Сабату в больнице в Умтате. Я надеялся поговорить с Сабатой об актуальных проблемах, касавшихся народности банту, однако состояние его здоровья сделало это невозможным. Я хотел, чтобы Сабата и его брат, Даливонга, начали обсуждение этих вопросов, как только Сабата станет достаточно здоров для этого. Я испытал гордость при мысли о том, что смог организовать встречу между потомками Нгубенгкуки, и на мгновение задумался над иронией того, что я, наконец-то, справляюсь с ролью советника Сабаты, к которой меня готовили так много лет назад.

Из Умтаты мы с Даливонгой поехали в Камату, где встретились с его младшим братом Джорджем, который в то время являлся практикующим адвокатом. Два его клерка-стажера (А. П. Мда и Цепо Летлака) были мне хорошо известны, и я был рад увидеть их обоих воочию. Они по-прежнему относились к числу твердых сторонников Африканского национального конгресса, которые отказались от стези преподавателей и решили стать юристами. В Камате мы все вместе обсудили вопрос о введении в действие системы Бунга под контролем властей народности банту.

Моя задача состояла в том, чтобы убедить Даливонгу, человека, которому суждено было сыграть ведущую роль в политике Транскея, выступить против навязывания этой системы. Я не хотел, чтобы наша встреча превратилась в выяснение отношений или даже в дискуссию. Я не хотел ни помпезности, ни придирок. Я желал лишь серьезного разговора между людьми, которые, по существу, оба отстаивали интересы своего народа и своей нации.

Даливонга все еще считал меня младше себя во многих отношениях как с точки зрения моего положения в иерархии племени тембу, так и с точки зрения моей карьеры как политика. На самом же деле, если я и был младше его в прежней жизни, то теперь я продвинулся в своих политических взглядах и политическом росте намного дальше своего бывшего наставника. В то время как его заботы были сосредоточены на его собственном племени, я занимался вопросами и категориями всей нации. Я не хотел усложнять наш разговор масштабными политическими теориями, а предпочел бы полагаться на здравый смысл и факты нашей общей истории. Даливонга пригласил А. П. Мда и его брата Джорджа принять участие в нашей дискуссии, но они отказались, решив просто послушать нас. «Пусть племянник и его дядя проведут дебаты», – с явным уважением к нам сказал А. П. Мда. Согласно этикету, вначале должен был высказаться я, и Даливонге нельзя было перебивать меня, а затем ему следовало ответить мне, а мне его выслушать.

Я начал с того, что, прежде всего, введение системы Бунга под контролем властей народности банту весьма непрактично, потому что все больше и больше африканцев переезжали из сельской местности в города. Политика правительства состояла в том, чтобы попытаться загнать африканцев в этнические анклавы, поскольку оно опасалось их единства. По моему твердому убеждению, народ хотел демократии, а также того, чтобы политическое руководство обеспечивалось личными заслугами и достижениями, а не предоставлялось по праву рождения. В этом отношении Закон об органах власти банту являлся очевидным отступлением от демократии.

В ответ Даливонга объяснил, что он пытался восстановить статус правящей династии своего семейного клана, который англичане существенно подорвали. Он подчеркнул важность и жизнеспособность племенной системы и традиций руководства в племени и клане и заявил, что не готов отказываться от принципов, которые закрепляют эти основы. Он тоже хотел освобождения Южной Африки, но считал, что эта цель может быть достигнута быстрее и мирным путем с помощью правительственной политики раздельного развития. Действия