Единое ничто. Эволюция мышления от древности до наших дней - Алексей Владимирович Сафронов

– обычный человек → погибает (В);

3) машинист предпочитает (В) → погибает (С);

4) машинист предпочитает (С) → погибает (В).

Таким образом, у нас есть четыре типа машиниста и четыре типа развязки. Ни один из них не устраивает современное нам демократическое общество, так как убийство всё же совершается во всех случаях. Однако важно и то, что тип машиниста делает неотвратимым страдание либо (В), либо (С). А это означает, что в действительности у нас возникает ещё одна сторона процесса – (Е) – организация, нанявшая машиниста. Именно организация есть здесь та инстанция, которая способна влиять на исход всего события. Ведь только организация имеет возможность выбирать машинистов типов 1–4.

Становится также понятно, что (В) и (С) взаимодействуют не с поездом и не с машинистом, а с организацией, которая отвечает за сообщение поездов. Или, если речь идёт о клинике, школе, магазине и т. д., – с той организацией, которую они выбрали для своих нужд. Поэтому, перейдя от метафор с поездом к реальным ситуациям, получаем, что (В) и (С) тоже несут некоторую ответственность за выбор организации, где они собираются сделать операцию, куда отдают учиться детей, где покупают продукты и т. д. При вынесении своего вердикта общество должно учитывать все эти обстоятельства и экономический фактор, ориентирующий людей на разные формы потребления (скажем, совершался ли выбор свободно или был экономически вынужденным). При этом недостаток или избыток средств – это вовсе не единственный фактор, так как он может компенсироваться за счёт внимательности или невнимательности, вкуса или безвкусицы, склонности или несклонности к анализу вариантов и т. п.

Садясь в старый самолёт, человек сам решает рискнуть оказаться в авиакатастрофе. То же происходит и в больнице с плохим оборудованием или непрофессиональными врачами. Однако следить за уровнем профессионализма врачей тоже должно и государство, а значит, это зависит от самого общества. Поэтому получается, что общество в нашей дилемме не только пассивный наблюдатель. Выбирая страну, где жить, человек выбирает и её законы, систему здравоохранения, образования и т. д. Этот круг никогда не замыкается. Так как же должен поступить машинист? Или врач? Или учитель?

Выходит, важно не то, как машинист поступит, а то, что сделает потом. Столкнувшись с такой ситуацией, он должен покинуть организацию, которая его наняла. Этим он выразит своё отношение к происходящему. Его вина будет значительно выше, если он окажется в таких же обстоятельствах вновь, так как теперь это будет уже его собственный выбор.

Мы смогли достичь некоторого понимания «проблемы вагонетки», используя сразу несколько принципов. Причём основным всё равно был принцип категорического императива. Этим мы хотели показать, что нет и не может быть справедливости, основанной на каком-то одном принципе. Какой бы единый принцип ни стоял во главе угла, оказывается, что его недостаточно, чтобы избежать несправедливости и злоупотребления. Возможно, однажды мы возьмёмся описать анархо-плюрализм как деконструкцию идей свободы, равенства и здравого смысла.

Мы могли бы привести множество примеров неудачных попыток идеализации какого-то одного принципа государственного устройства, однако несуразность такого подхода к общественному устройству кажется очевидной. Всякий принцип должен быть чем-то ограничен, так как в своих крайних проявлениях он неизбежно приводит к возможности злоупотреблений. Даже принцип свободы, который предложили либертарианцы, допускает то, что мы оценили бы как несомненное зло, если этот принцип взяли бы в отрыве от реальных ограничений, диктуемых жизнью. Скажем, если человек свободен без всяких ограничений, то он мог бы продать себя в рабство за долги.

Почему, однако, человеческое общество не может управляться на основе одного базового принципа? Например, если бы мы захотели создать принцип для метания копья или наполнения ёмкостей, то, кажется, нам бы хватило всего одного. Для метания копья он звучал бы так: «бóльшая сила броска копья приводит к большей его дальности» (таким образом древний философ Лукреций в трактате «О природе вещей» доказывал бесконечность пространства, не зная, что ограничения всё-таки, вероятно, есть). Для наполнения ёмкостей принцип был бы таким: «чем больше ёмкость, тем больше нужно вещества, чтобы её наполнить».

Какими бы очевидными ни были такие принципы, нам всегда хочется добавить к ним ещё одну фразу: «в разумных пределах». Действительно, есть такая сила, которая при приложении к копью способна его разрушить. Поэтому бросок копья ограничен разумной силой. А наполнение ёмкости веществом ограничено по крайней мере силой гравитации, которая при достижении космических масштабов ёмкости возникала бы в самом этом веществе и меняла бы смысл происходящих там физических явлений.

Утилитаристы, такие как Дж. Милль, или либертарианцы, такие как Р.Нозик, понимают, что любой принцип должен иметь ограничения. Поэтому их теории становятся более сложными, более гетерогенными. Милль придумывает такое ограничение, вводя понятие высоких наслаждений. То есть мы всё ещё стремимся к «наибольшему счастью наибольшего числа людей», но уже начинаем дифференцировать и усложнять понятие самого счастья, и, скажем, удовлетворение низших потребностей оказывается уже менее предпочтительным[190]. Нозик, наоборот, вынужден ограничивать то, что понимается под свободой, и конкретизирует, что не любая собственность неприкосновенна, а только та, которая получена честным путём, а также накладывает другие ограничения.

Мы видим, что уже Дж. Локк в своей философии формулирует два принципа общественного устройства, которые дополняют и ограничивают друг друга. Это принцип неотчуждаемости естественных прав и принцип согласия. В соответствии с первым принципом человек обладает естественными и неотъемлемыми правами, такими как право на жизнь, на свободу и на частную собственность, которые действуют ещё до появления правительства и продолжают действовать и после его появления. В соответствии со вторым принципом то, что может быть объектом, например, частная собственность, есть результат всеобщего согласия, то есть закона. Таким образом, у Локка возникает система сдерживающих друг друга принципов. Свобода не абсолютна, так как есть законы, но при этом законы не могут противоречить естественным правам людей. Скажем, не может быть такого закона, который разрешал бы человеку продавать себя в рабство за долги и т. п.

Несмотря на принципиальное различие в природе концепций здравого смысла и всеобщего равенства, человек вынужден исповедовать обе эти концепции. Такова природа человека, который имеет и биологическое, и социальное начало. Человеку приходится иногда отказываться от здравого смысла ради равенства, а иногда идти на временные уступки здравому смыслу, ограничивая ту или иную группу людей в интересах.

Мы будем утверждать, что любые попытки объединить здравый смысл и идею всеобщего равенства в одну гомогенную концепцию обречены на внутренние противоречия. Именно поэтому, например, конституция любой страны содержит положения, которые относятся как к одной, так и к другой ценностной концепции. Простейший пример