Межгосударство. Том 2 - Сергей Изуверов

Тем, спустя три пешего от форума с решетом оказались, много, нестяжателей в монастырских вотчинах. Впереди болота с пузырями ещё оставшегося на дне предвечного. Во все киблы, в стороне Большой медведицы, близко к окончанию видимости, гребень жёлтой, ограждающей долину. Трости скверно для по тимению, но менять на апофемы не лишённые корявости, не с руки, тупое шило на дурнопахнущее, без лаурилсульфата натрия мыло. Перед остановились, поверхностномысленно помолчали. Зачарованные отбившимся от рук посохом вдаль, на внешнюю плато вокруг. Так нас зыбучие учуют, неуверенно-жалобно и несообразно-открыто насмешничеству, Готлиб. Да, надо идти, марвихер-дятлом Гримо. Да, надо, эхом, произошедшим не от чего, Герда. Короткой, бараны Вазир-Мухтара, капли росы съезжающие по утренней паутине. Болота широким рвом перед замком, сочные, жёлто-зелёные, мхом, а редкой очерет-кугой, вскрики затасовавшихся урёмных, к лицу наянливые дзыки, местами одолевшая растительность вода, одухотворённые лица утопленников. Озёрца сверкали и бликовали под лучами сходившего с эмпирея. Для Гримо всё приближающийся перевал в долину и возможность помочиться на тот без, чтоб кто-то мочился на тебя или мочил тебе ноги. Не хартия, возможность перевалить. Хартия по сей миг кикиморой под навесом из невидимости, когда жёлтый всё выше над сплочённой ряской, уставший крестьянин по адресу товарищей министров. Обессиленные, обваленные по всем умётам вокруг Сонкёля, фимиам со звучанием пади, трупы гнусов на лимфоузлах, спинами к твёрди перевала, остатками ног к жиже – узкая полоска меж не могла уместить даже такого спальчика, бывший живой. Последние в этом сезоне. Видимость наилучшего. Подошвы на носках окончательный суверенитет, грязные махинаторы в полосатых, синее перетекло в белый, наружу, сонетки растрепались, облеплены хлябью всего их, в водах кругом Рюгена, но и с того часа, присобрали. Первой на ногах, с мимолётным кряхтеньем вдоль унылого окружения, только ей одной, ещё вдруг активизировавшемуся провидению. Гримо не стал из-за безразличия, Готлибу лень, но интересно. Возвратилась таща королевское разветвление, в тине, грязи, выуженную из зловония. Ну и на что? – несколько с силами Готлиб. Огонь кормить, короткий. На дальнейшее внутри ещё недостаточно, хотя пария «лучше бы нас покормила, старая дура», само собой. Гримо к производящей копание в сумке. Для удобства нужно переломать? – кивая на древесную руку-Ойкумену ряски. Да. Молча за дело. Готлиб размышлял, проделали путь, друг другу не нужны. У Герды карта? Пусть диарея к ней. У Гримо дар открывать? Звучит ещё более жалко-неосязаемо. Один он, не имея ничего полезного, к каравану неоторванным паллиативным кровопийцей, дошёл куда положено, ни они ему не, ни он им. Вот где-то тут и делается, ипостаси метаморфизировались. Готлиб самый проворный, выносливый, могущий причинить быструю и честную, без ядов и семантического коварства. Если до схватки с хартофилаксом, более у него, не забывать о своею пирамидою швейцарском, то и с хранителем можно на тропинке между мирами. Такого рода мысли прибредали в извивы провинциального, в то время Гримо марая и без того в иле, ломал что под руку. Времени около часу, в стремительном сгущении под перевалом в чуточный костырь, едва доставая джоулями до трёх копошений. Герда всем по очередной кабартме, приелся залежавшийся, декабрю снег. Запили несколькими пресной, на том без аперитива окончилась, невырытая могила. Ну что, старая? – откинулся назад, как мыслишь в долину идти? Герда молчала. А вы, господин Гримо, что-нибудь соображаете? Я, признаться, думал просто взойти, спуститься с другой и безо всяких ухищрений. Не думаю, что выйдет без ухищрений, закинул одну на другую. Там ведь этот хартофилакс. Его как-то обхитрить беспременно. Я дальше не пойду, сорвал тишину шамановыплеск. Готлиб мигом принял сидячее, даже Гримо невольно от созерцания лежащих вдаль. Как это понимать? – не сразу нашёлся торговец. Что непонятного? – пожала. Я не пойду с вами в долину, мне не нужна хартия, я не ищу встречи с. Я тоже не ищу с ним встречи, но зачем тогда пустилась? Пустилась и пустилась, тебя, что ли, спрашивать, аппетит нагулять хотела. Угомон флажолета. Готлиб бы нашёлся что, но мысли, коварную, третья гидры, осторожную, начинающий чиновник, а ведь и верно, зачем ей спускаться, вступать там в корриду и рисковать своею чешуйчатой, когда можно, подставляя под опасность куда ничтожно, дождаться его, паче синергического тюфяка, обдурить, даже убить и пожалуйста, твоя, без половых уступок пугающему хранителю с змееподобным. Сама не спешила, выбирающая женихов инфанта, раскрывать свои. И вы бы не ходили, нечто по иллюстрации. Понимаешь, какая в том мощь, первозданная, невозможно переспорить. Да застань ты его хоть спящим после трёх суток уестествления всего подряд, хоть повешенным на помосте с артелью висельных помощников на мизинцах, всё одно хартофилакса не. Значит, следует обхитрить. Строил в лице и в манерах каменную, отнюдь не испытывал во внутренних консумента. И без упреждающих старухи, весьма фестиваль с этим обсессивным чудовищем, цепным стражем-осквернителем Монмартра, никогда не от реликвии далее чем на плевок ядом. Да у него в голове и повадке мудрость тысячелетий, как же ты собрался водить его за нос? Там посмотрим, с ленцой торговец, ты же теперь не с нами. Только зря воздух сотрясать, камнепад. Вот ночью ещё кое-что обдумаю, утром разбежимся, мы с господином Гримо вверх, ты опять в болота, в коих сидеть по шею самое твоё призвание. Верно я понимаю? Или останешься ловить наши берущие разгон черепа? Если дожидаться, утрачу привлекательность на клочке, из долины вы не. Мне возвращаться и не нужно, предчувствуя новую жертву, Гримо. Ну это дело ваше. Я же ещё поживу, если придётся. Обыкновенно вслед за Гримо. Первым делом провожали. Усилила влияние на сумку, оправила складки грязного дорожного, Гримо книгу без астериона, сухо обоим душащим глину в горле и, щупая тростью и лихо исполненным протезом многолетник, восвояси. Несколько времени вслед, поплевали, нацелились. Оскальзывались, сползали, царапали и саднили пригоршни, прочие пространства верхних, чашеузлы, леонтиазисы. Готлиб с размаху дюзу в серножёлтую под на манер айсбайля, иногда проныривала, вывозила часть взятого на. Гримо покряхтывал позади-правее. Не обладал квалифсноровкой криптоархеолога, не столь расхвалено-ловок и когда-то натренирован. Говерлы спустя около двух четвертей часа, Гримо воззриться, взлетал археоптериксом, почувствовавшей собственную лень пчёлой. С альтитуды шерстилась вся, эпитритами не особенно. На две далеко к равным синяя флегетона. Вытекала из болот и впадала в близкое там Киммерийское. Через реку, несколько к заклонной части, переброшен неширокий каменный, округлостью спину какого-нибудь из инфракласса древних и необъяснимо манящий. Так и хотелось взойти, посидеть, свесив ноги, онанировать, лёжа на солнце и зная, никто не узрит. На дальнем пляже, нордополуночном, близко терриконика, растянуто до развороченности попово гумно. Под мостом угол призрения в камне. На правом взморье хамеропсы и чинары, готовые воспорить на интрузии. Дальше по гольфстриму, около версты от моста, неладная деревянная кирха, по абрису к каабе. Нечто среднее, Альтер эго Чарльза Кондома между цеппелином и монгольфьером. За ней, с левой, халабуда. Таков глоссолалический барракон хартофилакса. Гримо было беспечно восстал во весь, одёрнут бо́льшим дрефлом. Заняли лежачее, ёрзая на жёлтом фалдами. Осматривались, покупали первый пылесос, торговец силился запомнить каждую окклюзическую, где вьётся стая сирфид, где яма для испражнений, какие фигуры образуют цепочки следов, выйдет ли прохаживаться хартофилакс, не зазвонит ли в церкви тайный металлофон, какова крутизна внутреннего ската, на что лучше обратить, оказавшись вблизи и вблизи чего лучше. Появись на виду, фигура не развоплотится в невредное лучам, с эшелона насыпи даже ископыти здешнего запутанного. Готлиб кинул и в обратную, выискивая стройно-пенную старухи. Тащилась через, близкая к прохождению четверти. Ещё дальше на краю видимости дымок, старик решил запалить жертвенный самому. Хартофилакса не. Ни единое биотическое не показалось, пролежали около агача, не решаясь. Готлиб о своих каверзах, Гримо не торопил, зачарованно на место, прозаически помышлял последние. Ну что, господин мой Гримо, назад и глядя на бредущую посреди ряски. Пора идти туда. Вы как, не трухаете? Пока страха нет. Когда увидим хартофилакса, может и появится. Да у тебя и при виде дьявола лица не переменится, это профессиональный навык, зло Готлиб, вслух: ну тогда предлагаю поступить следующим, хорошо обдуманным за истекшую ночь. В долину вместе, внизу разделиться. Я к культхалабуде за деревьями, вам предлагаю к гадюшнику под мостом. Знал ли, должность хартофилакса церковной, вполне мог, как вполне мог и не, однако Гримо к шаромыжне под эстакадой, прозрев пристройку за церковью и соединив в голове взаимосвязи и двойную корысть. Живой услыхав данный заковыристый, возражать, обыкновению, не. Пожал, кивнул, первым свесил по другую насыпи и, опираясь на руки, вниз. Книгу за пазуху, трость волочил. Спустились много быстрее, как договаривались. Готлиб без всяких гаек к оазису из кедрофейхоаторов и высящейся за, Гримо забрал влево, к виадуку, как будто доверительно с ним заговорил и сосредоточил на себе всё. Без видимых глазу происшествий, никем, учитывая свою развитую совесть, не остановленный, ни малейшего миазмического препятствия, к дому, попробовал в окно, слишком высоко, завешено недавно содранной с ошмётками, все фибры души и хары вознестись над, заметил блестящее в денотате исполнения, между задней дома и опорой моста, заинтересовавшее и в чрезвычайно-идефиксическое в. Фемора между с гулькин хер, чрево раздавленного в молодости боа-констриктора, живой всеми силами, обрывая пуговицы на фраке и царапая щетинистой неповинный, но много о чём молчавший политрихум. Ещё и замаскированный под комментарий утолщал. Масленно-богатый воздыхатель, поднял в злаке мембраносумку с витым, без тампона, не думая, может нарушить ход течения от прошлого к будущим зуонам. Попытался, взойти на горб и похоть, не тут было, безвыволочно зациклился, харой, как-то особенно неловко левым мудозвоном, скверно с перспирацией, пришлось поджать пальцы ног. Неудобно, публичное объяснение. Главная досада, так и непокорённым накат над домом, стеллаж книг с невидимыми хозяевами.