Зороастр - Гюстав Флобер

— Скажи мне, ведь у нее были голубые глаза и желтые волосы? И злое лицо, такое холодное?

— Да, пожалуй, что и в самом деле у нее был жесткий взгляд. Я помню, что глаза у нее были голубые. Она была очень несчастна, потому то и решилась оказать содействие магу. Не она его выдала.

— Ты и тогда жалел ее, не правда ли? — спросила Негушта.

— Да, она заслуживала сострадания.

— Теперь она отомстит за прошлое. Женщина с таким лицом, как у нее, должна быть мстительна.

— Тогда она не будет больше заслуживать сострадания, — возразил Зороастр с легкою усмешкой.

— Я ненавижу ее.

— Ненавидишь?… Как можешь ты ненавидеть женщину, которую ты едва видела и которая не сделала тебе ничего дурного?

— Я уверена, что возненавижу ее, — ответила Негушта. — Она вовсе не красива, она только холодна и жестока. Как мог великий царь поступить так безрассудно и жениться на ней?

— Да продлятся дни его во веки! Он может жениться, на ком ему угодно. Но я прошу тебя, не вздумай сердить царицу.

— Почему это? Из-за чего же мне бояться ее? — спросила Негушта. — Разве я не царской крови, как и она?

— Это правда. Однако женщины царской крови должны быть так же благоразумны, как и простые смертные.

— Я не испугалась бы и самого великого царя, если б ты был рядом со мною, — гордо сказала Негушта. — Впрочем, ради тебя, я готова быть благоразумной. Но только… я уверена, что возненавижу ее.

Зороастр усмехнулся. Он был рад, что, благодаря темноте, царевна не видит его улыбки.

— Пусть будет по-твоему, — сказал он. — Мы скоро узнаем, чем это кончится, потому что завтра должны пуститься в путь. Я буду ехать возле твоих носилок, — сказал Зороастр. — Но этот путь покажется тебе очень скучным, и ты будешь часто уставать. Местность пустынна, и мы должны сами позаботиться об удобствах пути, уезжая отсюда. Поэтому не жалей мулов и захвати все, что тебе нужно.

— Притом же, может быть, мы и не вернемся… — сказала в раздумье Негушта.

Зороастр промолчал.

— Ты думаешь, что мы вернемся сюда? — спросила она.

— Я мечтал прежде о возвращении, — ответил Зороастр, — но я боюсь, что твои слова сбудутся.

— Но почему же говоришь ты, что боишься? Разве не лучше жить при дворе, чем здесь, в этой отдаленной крепости, где мы так отрезаны от остального мира. О, я так стремлюсь в Сузы. Я уверена, что теперь царский дворец покажется мне в десять раз прекраснее, чем тогда, когда я была ребенком.

Зороастр вздохнул. В глубине сердца своего он знал, что о возвращении в Мидию нечего и думать, а, между тем, ему мечталось, что он женится на царевне, будет назначен правителем этой области и привезет свою молодую супругу в эту прекрасную страну, где их ожидает долгая, счастливая, безмятежная жизнь. Но он знал, что этого не будет, и как ни старался отделаться от этого впечатления, он чувствовал, что предсмертные слова пророка о его судьбе были непреложным предсказанием.

Суровый ветер, не переставая дул с востока, принося с собою холодную влажность. Лето не вполне наступило, и в воздухе еще чувствовалось дыхание зимы.

Простившись с Негуштой, Зороастр удалился в свои покои с неспокойной душой.

Что-то в речах Негушты причиняло ему непонятную боль. Пробудившийся в ней интерес к придворной жизни и к великому царю, странная, капризная ненависть к Атоссе, по-видимому, уже зародившаяся в ее груди, ее желание принять участие в шумных увеселениях столицы, наконец, и все ее поведение тревожило его.

Ему казалось непонятным, что она могла рассердиться за его поведение на похоронах и Зороастр готов был увидеть в этом желание воспользоваться только предлогом, чтобы только придраться к нему. Он почувствовал сомнение, которое никогда не является так внезапно и не наносит таких острых ран, как когда человек бывает вполне уверен в самом себе и в своем положении. После того, как он был разлучен с ней целую неделю из-за погребального обряда, он мечтал о сегодняшнем свидании, как о великой радости после долгой печали. Теперь он был обманут в своих ожиданиях. Негушта притворилась оскорбленной; а, между тем, Зороастр чувствовал, что поступал самым естественным образом. Мог ли он, начальник крепости, человек, на которого были устремлены взоры всех присутствующих, мог ли он в то время, когда нес тело учителя, обмениваться любовными взглядами или нежными словами с шедшею рядом царевной?

Тем не менее, он подумал, что с завтрашнего дня для него начнется новая жизнь. Почти целый месяц проведет он в дороге с Негуштой: днем будет ехать возле ее носилок, в полдень и вечером будет сидеть за ее столом, будет охранять ее, заботиться о ней, следить за тем, чтоб малейшие нужды ее получали немедленное удовлетворение. Тысячи разных случайностей дадут ему возможность восстановить так неожиданно поколебавшуюся нежность их отношений. И, утешая себя надеждами, стараясь не думать о настоящем, он заснул, утомленный тревогами и огорчениями всего этого дня.

Негушта пролежала всю ночь на своих шелковых подушках, следя за мелькавшим пламенем маленькой лампады и за причудливыми тенями, которые она отбрасывала на богато разрисованную резьбу потолка.

Девушка почти не спала, но и на яву ей грезились золото и блеск столицы, величие молодого царя и ослепительная, резкая красота Атоссы, которую она уже ненавидела или, по крайней мере, решила возненавидеть.

Больше всего интересовал ее царь. Она старалась вызвать в своей памяти его черты и осанку, вновь представить себе, каким он показался ей, когда год тому назад провел одну ночь в крепости.

Она припомнила смуглого мужчину в цвете молодости, с густыми бровями и орлиным носом; черная, прямая борода обрамляла его энергичные суровые черты, которые могли бы показаться грубыми, если б не ясные глаза его, так бесстрашно глядевшие всем в лицо. В ее воспоминаниях он рисовался человеком небольшого роста, плотного и могучего сложения, с быстрою и решительною речью, требовавшим, чтоб его понимали с полуслова, совершенно противоположным по внешности ее высокому и стройному возлюбленному. Безукоризненная красота Зороастра постоянно очаровывала ее, Негушта гордилась его совершенством и тем, что он ее любит. Мысль о том, что она любима таким человеком, наполнила ее торжеством, и она теперь сожалела о своих упреках. В сущности, она только пожаловалась на невнимание, которое, как она уверяла себя, он действительно проявил к ней. Мысли ее перенеслись от ее возлюбленного к ожидавшей ее новой жизни, картина которой ярко предстала в ее изображении. Она даже взяла в руки маленькое серебряное зеркальце и посмотрелась в него при тусклом свете лампады. Царевна сказала себе, что она прекрасна, что многие и многие в Сузах пленятся ею. Она радовалась тому, что Атосса — белокурая: это должно было лучше оттенить ее смуглую южную красоту.

К утру она задремала и увидела во сне величественный образ Даниила, каким она запомнила его на смертном одре в верхней комнате башни. Ей почудилось, что усопший зашевелился, открыл свои безжизненные глаза и указал на нее своими окостеневшими перстами, произнося слова гневной укоризны.

Она очнулась с коротким криком ужаса. Бледный отблеск зари проникал в дверь коридора, ведущего в ее комнату, на пороге которой спали две ее служанки, прикрыв головы белыми плащами от холодного ночного воздуха.

Затем раздался протяжный и громкий звук труб, и Негушта услыхала на дворе топот мулов, которых нагружали для путешествия, и крики погонщиков и служителей. Она поспешно встала с постели, отдернула тяжелые занавеси и поглядела сквозь решетку окна.

И тогда она сразу забыла свой зловещий сон, сердце ее опять затрепетало при мысли, что она не будет больше жить затворницей в Экбатане, что раньше конца следующего месяца она уже будет в Сузах, в царском дворце, куда она так стремилась.

IV

Солнце близилось к закату, и его сияние уже превращалось в золотистый багрянец над обширною равниной Суз, когда караван путников остановился для последнего отдыха.

Несколько стадий дальше над царственным городом поднимались два холма; на одном высились мраморные колонны башни и сверкающие стены дворца, а впереди, с правой стороны, более высокий холм увенчивался мрачною массивною крепостью с грозными зубцами стен и башен. Сам город был скрыт крутыми, неприступными валами.

Вся равнина зеленела. Стадия за стадией и фарсанг за фарсангом, на запад и на юг, простирались вспаханные поля; хлеб был уже зелен и поднялся высоко, фиговые деревья распускали свои широкие зеленые листья.

Караван остановился на зеленой лужайке, на краю пыльной дороги. Шестьдесят статных всадников из мидийских равнин, составлявшие верховую стражу, отступили назад, чтоб очистить место путникам, и, спрыгнув на землю, начали привязывать и поить своих коней.