Вдоль берега Стикса - Евгений Луковцев

ладонями в стол.

— Резюмирую. Открытие призыва совершено не по правилам. Ритуал не соблюдён. Этот пьяный балбес на пророка не тянет, а пришибленный в канаве разбойник на жертвенного агнца — тем более.

Мор был вынужден согласиться:

— Твоя правда. Печати не сняты, а сломаны, и не в последовательности, а все разом. А главное, ни посланник, ни исполнитель к этому миру не принадлежат. Полагаю, если мы откроем конверт…

— Нет нужды, — просипел из капюшона Зверь, — Я вижу и так. Призыв писан не языком этого мира. Там язык Реки Слёз.

Жор развёл руками.

— Полагаю, ситуация всем очевидна? Есть возражения?

— Только одно. — Меч тоже поднялся. — Мы не можем спустить это с рук.

— Разумеется, но позже. Это оскорбление в наш адрес, виновный будет наказан. Всему своё время. — Старик вышел из-за стола, за ним тенью последовал альбинос.

— Подождите! С этим что будем делать?

Все четверо посмотрели на Альку. Он почувствовал на себе тяжелые взгляды, в полном смысле решающие судьбу, кое-как выплыл из хмельного сна и попытался открыть уцелевший глаз. Мор коротко дунул, Алька кулём повалился под лавку.

— Пусть. Высшие, конечно, не оставят его в покое. Но мы не можем вмешиваться в дела мира, который нам не предназначен. И так наворотили тут…

Старик подумал и добавил:

— Может, оставить ему что-нибудь… такое. Особое. Как знак нашей защиты?

Жор хихикнул.

— Я знаю, что нужно! Организую! Вы идите, я быстро, сейчас догоню.

* * *

В такой ярости Алька Азраила еще никогда не видел.

Пожалуй, это даже хорошо, что бандиты отделали его так основательно, иначе Азраил с удовольствием добавил бы от себя. А так, он удовольствовался просто письмом, свёрнутым в трубку, какие сворачивают на кухнях из газет некоторые хозяйки, чтобы погонять мух. Терпимо, если не считать обломков сургуча, больно впивавшихся в затылок при каждом ударе.

— Ты… Ты идиот! Как можно быть таким идиотом? — орал Азраил.

Алька сквозь подушку издавал в такт шлепкам жалобные стоны.

— Ты хоть понимаешь, что мог натворить? Понимаешь? Ты знаешь, что произошло бы, доставь ты письмо в другой мир? Что бы с тобой сделали там, просто поймав с этим в руках? И с тобой, и со мной тоже!

— Не надо меня лупить, дьявол, прояви милосердие! У меня и так голова раскалывается.

— Голова? — Азраил треснул еще раз, бумажная хлопушка сложилась пополам. — А что случилось бы с твоей головой при снятии печатей, знаешь?

— Не знаю. Ребята говорили про какой-то призыв. Меня бы в армию забрали, что ли?

— Идиот!!! — Азраил взревел. — Ребята ему говорили! Ребята! Ты достаточно проспался, так попробуй осознать, наконец, что это были за «ребята»!

Алька, всё тело которого гудело от двойной порции последствий, избиения и пьянства, осознать ничего не мог.

— Ну не знаю, по мне — так приличные ребята, компанейские. На помощь пришли, от выпивки не отказались, спать уложили и даже золото не стащили перед уходом!

— Я тебя спать уложил! Я! Нашёл тебя одного в пустом трактире, в луже пива или чего похуже. Приволок сюда и уложил спать. А они — это же… Для них что ты, что твоё золото — пыль, ради которой ни один из них не стал бы даже шаг замедлять.

— Что я могу сказать? Не заметил. Хорошо посидели, расстались, можно сказать, друзьями.

— Друзьями? Они? С тобой? — от возмущения Азраила вот-вот должен был хватить удар.

— А почему я не могу подружиться с приличными людьми?

— Да потому, что они не приличные люди. Они вообще не люди. Они высшие из высших, исполнители приговоров, палачи вселенных! У них нет и не может быть друзей ни в одном из миров, потому что в мир они могут войти только в одном случае.

— Призыв? — выдавил из себя Алька.

— Да, если их призывают для стерилизации.

События прошлого вечера стали ураганом кружиться в голове Альки. Он вспоминал, сопоставлял и приходил в ужас от понимания. Сами собой в памяти всплыли слова:

Когда сняли последнюю печать, и все они были сняты,

Вышел четвертый всадник на коне палевом.

А имя ему Смерть, и Ад следует за ним.

И стал он царствовать над шестой частью мира

И четвертою частью суши,

И волен был судить и карать…

Азраил застонал.

— Ну кто, кто так переводит книги в ваших мирах, люди? Неужели не нашлось одного нормального поэта?

— В моём мире, сам знаешь, всех нормальных давно крысы съели. Какие остались книги после пожара, по тем я и учился.

— Я не буду тебе цитировать оригинал, чтобы постороннее внимание лишний раз не привлекать. Просто имей ввиду, что четыре последние строфы нужно было переводить во множественном числе.

— «Имя им смерть и ад следует за ними»? Так?

— Примерно. «И получат они во владение по четверти мира. Будет живое всё умерщвлено Мечом и Голодом, Мором и Зверем по всей земле».

— Мечом и Голодом… То есть…

— Да-да. Это не только способы убийства, но и их имена.

* * *

Мальчишка, сын владельца корчмы, догнал их уже на улице.

— Добрые господа, подождите! Пожалуйста, подождите меня!

— Что случилось, Чусик? — спросил Алька, с первого дня перезнакомившийся со всем семейством.

— Вот, заберите! Это ваше!

Запыхавшийся мальчишка протянул Альке довольно большой, но не тяжелый холщовый свёрток. Поверх ткани проходила веревка, Алька взялся за неё, сверток раскрылся. В руках оказалась добротная дорожная сумка. Качественно скроенная, сшитая толстой крепкой нитью. Лямка продета в горловину, позволяя затягивать одним движением. И верёвка-то для лямки не абы какая, плетёный шнур из полосок мягкой кожи, такой век не сотрётся!

— Ты ошибся, малыш, это не наше. Отнеси отцу.

— Никак нельзя, господин! Отец сказал, отдать вам обязательно, иначе уши как есть оборвёт!

— Но это не моя сумка. Я пришёл без вещей.

— Ваша, точно ваша! Её оставил тот страшный темнокожий господин. Он дал её отцу и велел обязательно отдать вам, как только проснётесь. Только потом пришёл вот этот страшный господин, забрал вас наверх, а отец не решился беспокоить.

— Что там внутри? Смотрел?

— Как можно, господин? — глаза мальчишки наполнились ужасом. — Тот чёрный человек велел отцу пальцем сумку не трогать, только вам одному отдать.

— А что ж он тогда сам не принёс, мальца отправил? — не удержался, съехидничал Азраил.

— У него теперь дел много. Сами видели, полгорода к нам сбежалось, очередь занимают на улице. Говорят, чуть ли не сами боги-Близнецы у нас гостили!

— Вот оно что. А я думал, шкуру свою бережёт. Ну