Православная Церковь и Русская революция. Очерки истории. 1917—1920 - Павел Геннадьевич Рогозный

справки о возможности венчания для своей дочери.

Эта практика дожила до наших дней, когда перед венчанием требуют справку из загса или предъявление паспорта. (Хотя, в принципе, это не является обязательным: если священник хорошо знает брачующихся, он может их венчать и без гражданской регистрации. Но сейчас церковный брак не имеет никаких юридических последствий.)

Так как метрические книги были изъяты из церквей, священник не мог удостовериться в правильности таинства и гражданское свидетельство давало информацию хотя бы о том, что брачующийся и брачующаяся не состояли в браке. Представляется, что такая практика в деревне была повсеместной, по крайней мере там, где была советская власть.

Мемуарному свидетельству Окнинского можно доверять, и в данном случае оно кажется беспристрастным. Оно не является важным в канве самих воспоминаний и занимает там всего две страницы; очевидно, что для автора это лишь эпизод, не содержащий никаких политических выводов. Важно и то, что воспоминания писались спустя два года и не имели никакого идеологического подтекста.

Интересно, что постановление Поместного собора о браке и разводе было менее радикальным — письменные доказательства в новых условиях были необязательны, требовалась только подписка жениха и невесты, а также четырех свидетелей. Очевидно, что священника могли обмануть, поэтому многие стали требовать письменной справки или выписки.

Видимо, часто многие игнорировали новый и, казалось бы, более легкий путь гражданского развода, предпочитая действовать надежно, по старинке, то есть разводясь с помощью лжесвидетельств. Так, известный советский инженер-кораблестроитель И.В. Гирс вспоминал, как он во время Гражданской войны выступал «лжесвидетелем» в петроградской консистории по делу о разводе приятеля. За данное действо он получил от друга пуд тыквы, характерный пример бартера эпохи военного коммунизма.

Зато после такого развода не возникало проблем при венчании нового брака. Поместный собор даже издал специальное определение, где говорилось, что «брак, освященный Церковью, не может быть расторгнут гражданской властью. Такое расторжение церковного брака простым заявлением у светских властей повинно в поругании Таинства брака».

Важным являлся и такой простой вопрос: где зарегистрировать свой «гражданский брак» или оформить развод? Судя по всему, если исходить из мемуарного рассказа Окнинского, такой вопрос везде решался по-разному. В Петрограде в начале 1918 г. появился один специальный гражданский отдел регистраций. Не имея информации по поводу функционирования данного отдела, можем с уверенностью предположить, что там в основном разводились те, чей развод не принимала Церковь.

Но такая информация есть по некоторым другим местам благодаря отчетам уже упоминаемого Галкина, которые он присылал в Комиссариат юстиции. Так, согласно его отчету от декабря 1918 г. в Новгороде первая запись акта гражданского состояния была произведена 2 февраля в городской управе. Впоследствии был создан специальный юридический отдел при местном Совете, и данная функция перешла к нему. За 1918 г. в отделе зарегистрировано: рождений 16, браков 69, смертей 1. Цифры были смешные и, как отмечал Галкин, «не рисующие картину действительной рождаемости, смертности и заключения браков по г. Новгороду».

Впрочем, в самом большом пункте «брак» одновременно фиксировался и развод. Галкин объяснял эти цифры саботажем церковников, плохой постановкой проведения в жизнь Декрета об отделении церкви от государства и прочими мелочами. Выяснилось и то, что метрические книги из церквей не изъяты, за исключением почему-то еврейских, которые в отделе записей хранились по 1824 год включительно.

Впрочем, сам Галкин проявил удивительную дотошность, проверив действие декрета и целиком по губернии. Например, он указывал, что в городе Крестцы (в то время это был город) запись актов состояния сосредоточена при уездном отделе управления внутренних дел. Записей рождения произведено 1, браков 5, смертей 0. Счастливо жили в городе Крестцы.

По его словам, почему-то лучше всего обстояло дело в уездном городе Бологое и во всем уезде. Галкин даже составил таблицу, чтобы наглядно показать действие нового декрета. Оказывается, что в Бологом и его уезде женились, разводились, умирали и рождались больше, чем во всей Новгородской губернии в целом. Так, за 1918 г. там было зарегистрировано 226 рождений, 130 браков и 196 смертей. Для некоторых, предыдущий развод которых церковь бы явно не приняла, зарегистрировать гражданский брак было единственной возможностью узаконить отношения.

Так, например, поступили известный художник Сергей Судейкин и его подруга актриса Вера де Боссе. Для Веры это был уже третий брак, и естественно, что церковный брак было невозможно зарегистрировать. В своем дневнике Вера оставила такую запись: «Сегодня день нашей “свадьбы”, то есть утром идем в Алупку записаться у комиссара, что я, Вера Аркадьевна Судейкина <sic!>, действительно гражданская жена Сергея Юрьевича Судейкина». Запись в дневнике датирована 24 февраля 1918 г., что дает предположение считать этот брак одним из первых гражданских в среде творческой интеллигенции. Также обращает на себя внимание то, что в дневнике слово «свадьба» закавычено.

Иногда в связи с новыми законами происходили и курьезные случаи. Так, например, священник из Олонецкой губернии А.И. Тихомиров направил письмо Ленину с просьбой разрешить ему вступить во второй брак, чему воспрепятствовали и патриарх Тихон, и правящий архиерей митрополит Вениамин. Священник писал, что искренне желает укрепления диктатуры пролетариата, и просил освободить уезд от «черных узурпаторов», то есть монашествующего духовенства. О патриархе Тихомиров писал как о ставленнике «небольшой кучки помещиков, графов, клобуков и других реакционеров».

Свою просьбу о вступлении во второй брак священник обосновал практически-цинично — так как ему нужна «дешевая рабочая сила... в целях улучшения собственного благосостояния», а наем служанки дорого обходится. Он также просил учесть искренность его пожеланий и желал «многолетия диктатуре пролетариата». Вряд ли это послание прочитал руководитель Совнаркома — письмо отправили в Восьмой «церковный» отдел Комиссариата юстиции на «разъяснение». Там данное послание вызвало удивление и неподдельный интерес. То, что священник так правдиво изложил свою просьбу, объясняя свое желание вступить в семейный союз необходимостью приобрести дешевую рабочую силу, «вызывает доверие к искренности его пожеланий многолетия диктатуре пролетариата», — говорилось в сопроводительном документе, который лег на стол Красикова.

В Тихомирове увидели реального «церковного большевика» и ответили более чем милостиво и «срочно» за личной подписью завотделом Красикова. Тихомирову сообщили, что согласно декрету «состояние в так называемом священнослужении не является препятствием во вступление в первый и последующие браки. а боязнь Тихомирова притеснителей-клобуков и некоторых попов-реакционеров не имеет под собой почвы в советском законодательстве».

Случай с Тихомировым был довольно типичен, когда, рано овдовев, священнослужитель, даже если желал, не мог вступить во второй брак, так как это строго запрещали церковные каноны. Этот вопрос был важным и болезненным для духовенства, и, несмотря на это, Поместный собор летом 1918 г.