Стратегия. Спасатель - Денисов Вадим Владимирович

И вот этот южный материк, признаюсь, почти полностью вышиб из меня любопытство открытий в местах текущих.

Что там таится, на загадочном юге?

Кто населяет эти обширные земли на экваторе?

Заселены ли они вообще мыслящими существами или же совершенно свободны от таковых и ждут первооткрывателей?

Прикидывая численности, километражи и точки постановки известных нам национальных анклавов, сравнивая народы и народности избранных «селектов» и, справедливо или нет, ущемленных «монокластеристов», мне было нетрудно предположить, что весь срез староземной цивилизации вполне уместится и на этом материке. Так кому же тогда отданы Писателями те огромные земли?

Дождь все не кончается, но жизнь идет. Ленчик что-то рисует.

Изредка под ливнем пробегают торопящиеся по делам взрослые, на телах — мокрые холщовые рубахи в облипочку, саронги, замотанные наподобие штанов, и самптоты, платья ярких цветов, богато орнаментированные вышивкой, короткие кофты со стоячим воротником и юбки-син с узором из разноцветных ниток.

Ленни, подойдя ко мне, обняла и прижалась к спине — теплая и уютная.

И опять в моей любимой черной майке!

Нет, ну почему все женщины так любят напяливать на себя мужские рубашки, футболки и майки? Трусы, что характерно, не берут. Боятся, что ли? Надо будет предложить.

— Держи, — девушка вложила мне в руку тяжелый согретый шар. — Как ты думаешь, а могут там жить аборигены?

— Как знать, — пожал я голыми плечами, — без визита не определить… Майку мою отдавай, захватчица!

— Обойдешься, чувак, ты закаленный Сибирью, сам хвастался, — легко увернулась от моих рук Zicke и тут же резко поменяла тему разговора: — Вот бы к этому южному материку сплавать! Хочу в серьезную экспедицию с нормальным проверенным экипажем, и чтобы на полгода, а то и на год.

— А наш экипаж пойдет?

— Наш — лучший!

Вот именно.

Мне много чего хочется и не хочется.

Не хочется уезжать из этих краев, ведь только прижились, перезнакомились, влились в коллектив и в ситуацию. Почти привыкли к обычаям и кухне. А какие тут угодья! А какой антураж… Жизнь в Шанхае кипит во всем своем культурном многообразии.

Вчера по приезде из Нью-Дели мы застали на перекрестке Мейн-стрит и Зеленого переулка своеобразное музыкальное представление. Небольшой местный оркестрик исполнял самый настоящий национальный рэп, послушав который я уже через пять минут стал сомневаться в первичном авторстве этого стиля хамовато-разгильдяйских черных парней из Бронкса. Оказалось, это древние лаосские песни-речитативы «лам», в Таиланде известные под именем «лук тхунг». Это для местных то же самое, чем некогда для белых являлся шансон изначальный — наивная и трогательная любовная лирика.

Из музыкальных инструментов наиболее интересен самобытный уникальный губной кхен, собранный из нескольких бамбуковых трубочек, такого, как говорят, ни у кого больше нет. В уличном ансамбле имеются флейты и двухструнная скрипка типа камбоджийской, небольшие барабаны и гонги, непременный ксилофон и мудреный инструмент «кон вон» — шестнадцать маленьких бронзовых гонгов на подковообразной раме. Настоящий малый лаосский оркестр, осовремененный аккордеоном.

Проехать по улице в это время невозможно, сразу собирается толпа слушателей.

Ранним вечером в шанхайских дворах можно увидеть представления своеобразного кустарного «театра теней» для юных восторженных зрителей из соседних дворов. Нехитрые сценки разыгрывают взрослые, как правило, родители-хозяева. Но зайти и посмотреть может кто угодно из взрослых.

У детей свои игры, а за городом на футбольном поле вечером постоянно гоняют мяч взрослые.

Хорошо здесь.

И все-таки хочется путешествовать.

Да… Снарядить бы судно, забить трюмы всем нужным в долгой и трудной дороге — и рвануть на юг, к новым, неоткрытым землям. Но для такой экспедиции нужна поддержка Державы. Как и само ее незримое присутствие за спиной. Флаг!

Помните, что я говорил о мотивациях. Ради чего ехать? Ради России.

Однако при таких непоседливых желаниях что мне прикажете делать со своей «спасательной» функцией? Сидеть сиднем в каком-нибудь «восстановленном» замке и наращивать тугой жирок на животе? Страшно представить такое унылое будущее, разве что на пенсии.

Ленни убрала миниатюрный глобус в тумбочку, положив его в чехол рядом с «ушастым» футляром, накинула поверх моей майки легкое хлопчатое платье, купленное на местном рынке, и с полотенцем отправилась вниз — туалетов и душа на этажах заведения нет в принципе, все удобства на улице.

Гуркхи заглянули к нам почти сразу за Джаем, торжественно вручили мне страшноватый приз и прямо отсюда поехали сторожить «Клевер». Ладно, спасибо за подарок и признание, это горские ритуальные дела, привыкну к «сувениру», не выкидывать же… Тем более что я теперь как бы гуркха, член общины, уважаемый человек. Джай собирается, по поручению Субедара, мне гуркхскую татуировку нанести, и здесь он мастер.

Так что нормальный сувенир, в духе местных обычаев. Но специальный тренчик, приклепанный к обратной стороне блестящей красноватой «фасолины», все же добил меня — это чтобы я его на поясе носил, мало ли, вдруг придется показать в приличном обществе во время тихого светского разговора. Средство оживить беседу.

— Чувак, там твои заказные «корзины» принесли! — возвестила Zicke, на ходу вытирая мокрую голову.

Почему они всегда говорят «твои»? Сама ведь на круизере ездить будет…

— Черные такие, блестящие, старик с мальчишками.

— Старик черный и блестит? — умело сострил я.

— Дурак, — сразу надулась Ленни.

А че, не прикольно?

— Майку давай, на улицу пойду, — не стал я спорить.

— Зачем тебе майка, там дождь льет как из ведра!

Какова логика, а!

Внизу, возле маленького вьетнамского мастера, заявившегося в сопровождении трех мальчишек в возрасте от десяти до лет двенадцати и сейчас выступающих в роли помощников, уже пританцовывал Пельмеш.

Готовые багажники лежали на расстеленном под тентом полиэтилене.

Соседствующие с круизером велосипеды Пельмеш, чтобы те не мешались, бесцеремонно выволок прямо под дождь. Хорошая работа! Должны подойти с первого раза, никакой отсебятины, это местная конструкция. Я их и подсмотрел на другом мотоцикле, особенно понравились ячеистые гнезда для ружей. Не теряя времени, подручные мастера тут же начали сноровисто прикручивать багажники на посадочные места вытащенными из карманов хромированными болтами, умудряясь при этом не попадать под струи, тут и там стекающие с тента. А сам мастер, наплевав на работу, повернулся ко мне и зарядил длинную зажигательную речь по-вьетнамски, опасно помахивая перед моим носом большим деревянным молотком.

На этом языке знаю только два коротких слова и потому беседу поддерживал вяло, изредка вставляя первое:

— Кам он, кам он! — исправно повторял я слово «спасибо». И это ровно половина моего вьетнамского лексикона.

Но мастер все не унимался, продолжая меня уговаривать и подвигать на неведомое.

— Слушай, Пельмеш, спроси ты у него, чего он конкретно хочет? — наконец не выдержал я. — Не понимаю ни слова из того, что он говорит.

Услужливый Пельмеш, неплохо владеющий английским языком, во вьетнамской мове оказался немногим грамотней меня. Выслушав старика очень внимательно, он заявил:

— Очень древний язык, не понимаю. Наверное, этот старикан последний человек на земле, кто его помнит.

— Ясно… Лингвист хренов.

Тем временем к нам подошел Джай — настало время выезжать, — молча встал рядом, с легкой усмешкой наблюдая за скорбными попытками межнационального общения.

А что, если они говорят на языке Британской империи?

Я высказал свой уточняющий вопрос на английском языке. Старик сразу перестал бормотать и заинтересованно посмотрел на одного из своих огольцов. Тот важно кивнул: ему положительно, а мне отрицательно. Гениально. Что ж, повторим вопрос еще раз, уже персонально этому чертененку.