Лис - Михаил Нисенбаум

золотая, а не гнилая, как у тебя!»).

Но золото золотом, а за трикотажными подробностями открывалась картина сомнительная и даже плачевная. По всему выходило, что в деканате – как бы сказать правдиво, но без грубости? – в месте славном, светлом и почитаемом, случается… иногда, в виде исключения, не по расписанию, а в результате каких-нибудь сбоев… да, в деканате берут взятки. Почти никогда, но время от времени. Что там парики Инны Платоновны, дай бог ей здоровья!

Некоторые истории казались расплывчивыми выдумками, но другие выдумать было просто невозможно. Например, нельзя было выдумать историю про то, как заместителю декана по учебной работе был на сутки подарен большой дом в пансионате недалеко от Завидово, с охотой и егерями и лебедями, да не теми, что скользят по глади вод, хотя и по глади, вероятно, тоже могут за отдельные деньги. Или рассказ про скидочную карту мехового салона, врученную Карине Атанасовне, которая сразу после сессии сменила драповое пальто на довольно серебристую шиншиллу. Хотя, может, и это выдумка – разве так уж сложно выдумать шиншилл с лебедями?

Ветки форума росли, тяжелели, схлестывались друг с другом и дрожали от сложного гама. Перед тем как выключить компьютер, Василий Сольцев глянул в экран и спросил себя: ну что, ты доволен? Счастлив? И твердо, строго даже произнес вслух: «Да, я счастлив». Странно прозвучали эти слова в темной комнате с задернутыми шторами.

Через два дня, выходя с семинара по уголовному процессу, Сольцев столкнулся в коридоре нос к носу с испуганной методисткой.

– Васюня, зайчик, как хорошо, что застала тебя!

– Здравствуйте, Тамара Аркадьевна, тоже рад вас видеть.

– У тебя же еще одна пара? Пожалуйста, заскочи после в деканат к Ошеевой.

– Зачем?

– Будь умничкой, зайди! Хочешь, я еще раз напомню, с тобой могу сходить?

Сольцев пожал плечами: что ж, надо – значит надо. Ему волноваться не за что: сессия сдана, курсовая у научника, ничего экстраординарного не случилось. Может, концерт хотят организовать? Это можно, конечно, только вряд ли Ошеевой понравится. От такой музыки у них шиньоны посносит.

Все же за время пары Сольцев забыл о странном приглашении, вспомнил, уже шагая к метро. Пришлось возвращаться в университет.

Дверь в приемную декана была закрыта.

– Подожди в коридоре, – небрежно сказала секретарша, – посетитель у нас.

Бесцеремонность девчонки, его ровесницы, которой кажется, будто к ней перешла часть власти начальницы, возмутила Сольцева.

– Вообще-то это она хотела меня видеть, – Василий ткнул пальцем в сторону двери. – Мне оно без надобности.

Мотнув шевелюрой, Сольцев вышел из приемной. Он уже спускался по лестнице, как его окликнули:

– Подождите! Вернись, пожалуйста. – Пролетом выше стояла запыхавшаяся секретарша; видимо, бежала за ним со всех ног.

– Может, в другой раз? – спросил Василий насмешливо.

– Хорош издеваться, слушай. Она же меня убьет.

•

Елена Викторовна сидела во главе длинного Т-образного стола, просматривая какие-то бумаги. Сольцев поздоровался и остановился в дверях. Прошло больше минуты, прежде чем Ошеева заговорила. Сольцев был уверен, что деканша не удостаивает его взглядом обдуманно, чтобы стоя в безмолвии он почувствовал себя маленьким человеком. «Еще десять секунд стою и ухожу».

– Курс, фамилия? – спросила наконец Ошеева, не поднимая глаз.

– Вы же меня вызывали, – возразил Сольцев.

Она подняла голову. Василию показалось, что перед ним каменный идол, тяжело нависающий, готовый раздавить. Взгляд Елены Викторовны проходил куда-то сквозь него, не воспринимая свой предмет, Сольцева, как преграду.

– Вы на четвертом курсе? И как? – спросил камень.

– Что «и как»? – Сольцев почувствовал, что страх переплавляется в злобу.

– Нравится вам у нас?

Василий пожал плечами:

– Что-то нравится, что-то нет, как и всем.

– А что не нравится?

Сольцев молчал. Что ей нужно от него?

– До деканата дошла информация, что вы распространяете клеветнические сведения об университете, о ректорате и об отдельных сотрудниках.

Василию показалось, что рубашка затвердела, брезгливо отстраняясь от спины, а волосы сделаны из инея.

– Не понимаю, о чем вы.

– Вы учитесь на юридическом факультете, так что прекрасно знаете про сто пятьдесят вторую статью Гражданского кодекса[21].

– Повторяю, – голос Сольцева окреп, – я понятия не имею, что вы имеете в виду. Кстати, о статье сто двадцать-восьмой-один[22].

Шея, щеки, лоб Ошеевой заливала краска гнева. Сольцев подумал, что сейчас она начнет кричать. Но Елена Викторовна сказала, не повышая голоса, разве чуть более отрывисто:

– У вас есть три дня, чтобы избавиться от этого безобразия. Пока дело не перешло на уровень ректората. А потом поговорим.

Надо было ответить что-то ловко, с куражом, но Василий молчал.

– Больше не задерживаю, – Ошеева опять опустила глаза к бумагам; лицо ее было обычного цвета.

– Вообще-то я так и не понял, зачем меня побеспокоили, – произнес Василий Сольцев, надменно развернулся и, не прощаясь, вышел из кабинета.

Глава 16

Две тысячи четвертый

Как его вычислили? Кому понадобилось? Стоп. Хорошо, вычислили, дальше что? Будут в суд подавать? Тогда Сольцев отвечает только за свои слова. Он лично никогда не писал ничего такого, чего не знал наверняка. Никаких выдумок, ни слова неправды. Хотите разбираться, разбирайтесь.

Кто капнул в деканат? Да кто угодно. Мало ли кому он успел сказать про сайт. Народ у нас догадливый. В сутки на форумах крутилось до двух тысяч посетителей, среди них, понятно, не только борцы с несправедливостью, но и борцы с борцами. Мысли Сольцева метались в поисках предателя, но он понимал: истинное предательство возможно, когда пытаешься что-то скрыть, а сайт выставлен на всеобщее обозрение. Превратить его в закрытый клуб подписчиков? Но тогда он перестанет быть публичным, а ведь в публичности его главный смысл.

За год Василий так и не познакомился лично ни с кем из постоянных гостей, хотя порой ему казалось, что в коридорах на него бросают узнающий взгляд незнакомые люди. Нет, это иллюзия. Своего имени он не называл, фотографию не размещал, он такой же аноним и невидимка, как остальные. Аноним-то аноним, но не для Ошеевой.

Рада. Ничего плохого не случилось бы, если бы он и Рада оставались вместе. Рада была его талисманом, его спасением, и вот уже неделю Василий жил без защиты. Впрочем, верил ли он хоть один день, что такая девушка согласится быть с ним вместе? Даже держа ее в объятьях, он не верил в происходящее, задыхался, понимал, что никогда не расплатится с судьбой за незаслуженное, а значит, чужое счастье. Но едва воображался тот, другой, который подходит Раде и ее заслуживает, Сольцева бросало в ярость.

Стоило Раде отозваться о ком-то не с восхищением даже, а одобрительно, и Василию казалось, что его упрекают в недостатке того, за что хвалят другого. Нет, даже не в недостатке дело. Недавно Рада, староста группы с первого курса, объявила:

– Боря Никольский, поздравляю! У тебя с этого семестра опять стипендия. Зайди к методисту, нужен твой красивый автограф.

Кто-то захлопал в ладоши, кто-то пошутил, мол, хорошо бы стипендию в Макдачке обмыть, и тут Василий почувствовал