Уловка Прометея - Роберт Ладлэм

Двое мужчин сидели в специально оборудованном помещении, расположенном в командном центре Генерального секретаря НАТО. Это была акустически изолированная комната внутри комнаты, известная под названием «пузыря». Ее стены и пол действительно представляли собою единый модуль. От окружающих бетонных стен его отделяли резиновые бруски в фут толщиной, не пропускающие наружу никаких звуковых вибраций. Ежедневно здесь проводился комплекс мер по предотвращению подслушвания, дабы убедиться, что «пузырь» остается полностью безопасным местом, свободным от записывающих и подслушивающих устройств. Офицеры службы безопасности каждый день прочесывали комнату и прилегающие помещения. Окон в «пузыре» не было, а значит, не существовало и риска, что кто-либо сумеет при помощи лазерного или микроволнового устройства прочесть по вибрации оконного стекла идущие в комнате разговоры. Кроме того, здесь существовала тщательно разработанная система подстраховки: постоянно работали спектральный коррелятор, способный засечь подслушивание, ведущееся при помощи анализатора спектра, и акустический коррелятор, использующий инертную звуковую схему и способный автоматически засечь и идентифицировать любое подслушивающее устройство. И в завершение всего, здесь непрерывно работал акустический генератор помех, создающий звуковую завесу, – он делал бесполезными микрофоны, встроенные в стены, контактные микрофоны и любые аудиопередатчики, вмонтированные в электрические схемы. Ланчестер настоял, чтобы их встреча проходила именно под защитой «пузыря», и это свидетельствовало о том, с какой серьезностью он отнесся к сообщенной Брайсоном информации.

Ланчестер поднял голову. Он явно был потрясен.

– Весь ваш рассказ – это абсурд, чистейшей воды безумие, и все же в нем чувствуется отголосок правды. Я говорю так потому, что различные детали из вашего рассказа в точности соответствуют тому немногому, что известно мне.

– Но вы должны знать о Директорате! Вы же председатель Совета национальной безопасности! Я думал, вам все известно.

Ланчестер снял свои очки без оправы и тщательно протер их носовым платком.

– Существование Директората – это одна из наиболее тщательно охраняемых тайн правительства. Вскоре после того, как я вошел в Совет национальной безопасности, мне доложили о нем, и, должен признать, сперва я подумал, что докладывающий мне офицер, один из безымянных сотрудников спецслужб, которые действуют из-за кулис и являются неотъемлемой частью вашингтонского истеблишмента, – что он слегка свихнулся. Это была одна из самых фантастичных, самых неправдоподобных историй, какие мне только доводилось слышать. Тайное разведывательное агентство, действующее целиком и полностью без надзора, без контроля, без какой-либо отчетности, – что за чушь! Если бы я сунулся с подобной историей к президенту, он тут же отправил бы меня в больницу Святой Елизаветы и был бы совершенно прав.

– Так что же показалось вам таким неправдоподобным? Вы имеете в виду истинную природу Директората, это нагромождение лжи?

– На самом деле нет. Гарри Данне сообщил мне об этом несколько месяцев назад – тогда он, видимо, раскрыл лишь часть этой истории. Он сообщил, что, по его мнению, основателями и руководителями Директората являются офицеры ГРУ, а настоящее имя Теда Уоллера – Геннадий Розовский. Его рассказ чрезвычайно поразил и встревожил меня. Открытие Данне следовало держать в секрете – в силу самой его природы, иначе в правительстве поднялся бы форменный переполох, а все уязвимые места спецслужб были бы выставлены на всеобщее обозрение, и эти службы были бы потрясены до самого основания. Именно потому вы, упомянув это имя, немедленно завладели моим вниманием.

– И все же вы, должно быть, скептически отнеслись к словам Данне.

– Воистину так. Я не хочу сказать, что отмахнулся от него. Данне обладал слишком весомыми верительными грамотами, чтобы их можно было проигнорировать. Но, по чести говоря, трудно и поверить в операцию прикрытия, проведенную с таким размахом. Нет, ваша оценка сегодняшней деятельности Директората обеспокоила меня куда сильнее.

– Данне должен был держать вас в курсе.

Ланчестер медленно покачал головой – едва заметное движение.

– Я не разговаривал с ним на протяжении уже многих недель. Если бы Данне занимался составлением подобного досье, он в силу служебных обязанностей должен был бы поставить меня в известность. Возможно, он ждал новых введений, ждал, пока у него на руках не окажутся веские, неопровержимые данные.

– У вас наверняка имеется возможность разыскать его, связаться с ним.

– Я не держу никаких козырей в рукаве. Я позвоню и посмотрю, что я могу сделать. Но люди не исчезают так просто с седьмого этажа штаб-квартиры ЦРУ. Если Данне взяли в заложники или если он мертв, я сумею это выяснить. Ник. Я совершенно уверен, что сумею его отыскать.

– Во время нашего последнего разговора он упоминал о том, что Директорат внедрил своих людей в ЦРУ.

Ланчестер кивнул.

– Я бы сказал, что документы, которые вы забрали в Шантийи у вашего несостоявшегося убийцы, говорят сами за себя. Конечно, необходимо учитывать еще один вариант: они попросту были украдены, или парня перевербовали. Но я склонен согласиться с вами и Данне. Мы не можем пренебрегать вероятностью того, что эти люди проникли в ЦРУ, причем достаточно глубоко. Через несколько часов я лечу обратно в Вашингтон и по дороге позвоню в Лэнгли, поговорю с директором. Но, если вы не возражаете, Ник, я буду с вами полностью откровенен. Давайте рассмотрим ваше повествование в целом. Тот разговор, который вы подслушали в замке французского торговца оружием и из которого следует, что этот торговец и Анатолий Пришников были причастны к подготовке катастрофы в Лилле. Я не сомневаюсь в том, что это правда, но что мы имеем в действительности?

– Слово оперативника, проработавшего в разведке два десятилетия, – тихо произнес Брайсон.

– Оперативника того самого загадочного агентства, которое, как нам теперь стало известно, являлось враждебной силой, действовавшей в самом сердце Америки в ущерб американским интересам. Прошу прощения за грубость, но именно так это выглядит со стороны. Вы перебежчик, Ник. Лично я нимало не сомневаюсь в вашей честности, но вы же знаете, как наше правительство всегда относилось к перебежчикам – с величайшим подозрением. Ради бога, вспомните хотя бы, как мы обошлись с несчастным Носенко, перебежчиком из КГБ, который предупредил нас, что за убийством Кеннеди стоят русские и что их человек проник в высшие слои ЦРУ. Мы засунули его в тюрьму, в одиночную камеру, и много лет вели дознание. Джеймс Джезус Энглтон, тогдашний руководитель отдела контрразведки ЦРУ, был уверен, что это приманка, подкинутая Советами, что они пытаются манипулировать нами, навести нас на ложный след, – хоть у него и не было никаких доказательств. Энглтон не просто отказывался верить, что это самый значительный перебежчик из КГБ, с каким только нам довелось иметь дело, – и это при том, что Носенко неоднократно проходил проверку на детекторе лжи, – он очень грубо обращался с этим человеком, даже бил его. А ведь Носенко располагал точной информацией: именами агентов, подробностями различных операций. Вы же сообщаете мне лишь слухи, подслушанные разговоры, предположения.

– Я сообщил вам более чем достаточно для того, чтобы начать действовать! – огрызнулся Брайсон.

– Ник, выслушайте меня. Выслушайте и поймите. Ну, предположим, я пойду к президенту и расскажу ему о некоем спруте – безликой, туманной организации. Это при том, что я не могу со всей определенностью доказать, что она действительно существует, а касательно ее целей могу лишь строить предположения. Надо мной будет хохотать весь Овальный кабинет – или даже хуже того.

– При том доверии, которым вы пользуетесь, – не будет.

– Доверие, которым я пользуюсь, как вы выразились, основано на том, что я никогда не был паникером и всегда требовал предоставить достаточные обоснования, прежде чем переходить к действиям. Боже милостивый, да если бы кто-то выступил в Совете национальной безопасности или в Овальном кабинете с подобным заявлением и не обосновал его, я был бы в ярости!

– Но вы же знаете...

– Я ничего не знаю. Предположения, намеки, воображаемые модели – вот все, что мы видим. Это не является знанием. Если выражаться на языке международного права, все это не образует доказательного свидетельства. Этого недостаточно...

– Вы предлагаете ничего не делать?

– Этого я не говорил. Послушайте, Ник, я верю в игру по правилам. Меня постоянно бранят за педантизм. Но это еще не значит, что я собираюсь сидеть сложа руки и смотреть, как эти фанатики берут весь мир в заложники. Я только говорю, что нуждаюсь в большем. Мне нужны доказательства. Я мобилизую все государственные силы, какими мы только располагаем, но для этого мне надо чтобы вы вернулись с чем-то существенным.