Отряд; Отряд-2; Отряд-3; Отряд-4 - Алексей Евтушенко

– Я не очень понимаю, господин обер–лейтенант, – громко сказал пулеметчик Рудольф Майер, – зачем нам ввязываться в чужую драку? Может, лучше потопаем домой? Что–то устал я воевать, да и умирать неохота после всего пережитого. А дело это, чувствую, гиблое.

– Подожди, Руди, – остановил его Дитц. – Действительно, Герцог, что вы можете предложить нам, немцам? Лейтенант Велга и его люди находятся на родине, и я их пойму, если они согласятся. Но мы–то не в Германии! Это не наша земля.

– Я мог бы вам ответить, господин обер–лейтенант, что сейчас наступил момент, когда вся земля общая. На самом деле так и должно быть всегда, когда земля общая и не принадлежит никому, но только мы этого не осознавали. Сейчас, после конца света, начинаем осознавать, хотя все равно пока еще плохо. Но вы, боюсь, меня не поймете. Не поймете, пока сами не поживете здесь, на родной планете, с годик–другой. А отвечу я вам вот что. Мир, несмотря ни на что, по–прежнему тесен. Помогите нам, и, возможно, наступит момент, когда вам потребуется наша помощь. Я не имею в виду помощь в том, чтобы добраться до Германии, – мы вам в любом случае ее окажем. Нет. Просто вы будете знать, что в России у вас есть должники, а долг, как говорим мы, русские, платежом красен. Мало ли что может случиться в дальнейшем? Подумайте, господин Дитц, и вы, господа, тоже подумайте. Но думайте быстро, потому что, повторяю, времени у нас мало.

Герцог умолк и торопливо закурил новую сигарету.

Все молчали.

– Я не могу решать за моих людей, – сказал наконец Хельмут. – Война, оказывается, десятки лет как закончилась, армии нет, и я им формально больше не командир. Пусть скажут сами.

– Сначала пусть русские скажут, – пробурчал Майер. – Это их в первую очередь касается.

– Я отвечу то же самое, – сказал Велга. – Наша война кончилась. Если ребята согласятся, я снова стану им командиром, а пока…

– Что ж, – усмехнулся Герцог, – я сам сторонник демократии, когда она необходима.

– Я согласен, – поднялся с места во весь свой громадный рост Михаил Малышев. – Надо помочь земля–кам.

– Поддерживаю, – кашлянул Вешняк и потянулся за сигаретой. – Мы у себя на родине как–никак, и мы солдаты. А дело солдата – эту самую родину защищать, когда она в опасности.

– Тут и говорить нечего, – сказал Валерка Стихарь. – Если мы на родине, то я вдвойне. Вот уничтожим эти противные ракеты и займемся любимым Росто–вом. Что–то мне не нравится, что там сейчас хозяйничают одни бандиты. Оно конечно, совсем без бандитов и Ростов уже не Ростов, но ведь все хорошо в меру!

– Значит, и я «за», – подытожил Велга, слегка хлопнув ладонью по столу.

– А, хрен с ним1 – воскликнул Курт Шнайдер. – Два раза все равно не убьют, а мне что–то прямо вот так расставаться неохота. На Пейане повоевали, в космосе тоже. Что ж мы, у себя дома порядок не наведем?!

– Поддерживаю, Курт, – тихо сказал ефрейтор Карл Хейниц и отчего–то покраснел.

– Вот… – выругался Майер и со злостью раздавил окурок в пепельнице. – Так я и знал, что этим кончится. Согласен!

– Куда мои солдаты, туда и я, – улыбнулся Дитц.

– Ур–ра!! – заорал Стихарь, а принцесса Стана зааплодировала.

В дверь заглянул перепуганный адъютант, но, увидев, что все в порядке, скрылся.

– Вы у меня просто камень с души сняли, – признался Герцог и сорвал телефонную трубку. – Николай, организуй нам обед. Да, прямо здесь. На двенадцать человек. И побыстрее. – Он положил трубку и спросил: – Скажите, вы когда–нибудь прыгали с парашютом?

ГЛАВА 8

Гул моторов убаюкивал.

Они взлетели полчаса назад в ночь с таким расчетом, чтобы утром, на рассвете, быть на месте.

По прямой до этого самого места было не более тысячи трехсот километров, или около двух с половиной часов лету, но по прямой лететь было нельзя. Лети они по прямой, их поджидали бы впереди «МиГи» Секретаря, которым Герцогу нечего было противопоставить в воздухе – авиацию он только еще восстанавливал. Имелся у него пяток боевых вертолетов, но эти машины были предназначены для ударов по наземным целям, с истребителями эффективно воевать никак не могли, да и до нужной точки им без дозаправки было не долететь. Старый–престарый «Ан–24», в брюхе которого располагался сейчас отряд вместе с Юрием Алексеевичем Холодом, теоретически долететь до цели мог, в чем, правда, члены отряда сильно сомневались, хоть и старались (за исключением ворчуна Майера) не высказывать своих сомнений вслух – уж очень древней казалась – да и была! – машина. Правда, и пилот, и штурман, и механики на земле в один голос уверяли, что машина прекрасно долетит туда, куда ей положено, и ничего с ней, родимой, не случится. Они, мол, проверили каждый винтик, а то, что краска облезла и металл кое–где сильно поржавел, так ведь они не с посольством в дружественное государство собираются, а вовсе даже совсем наоборот, а для этих целей и такая машина, если честно сказать, слишком хороша, тем более что у Герцога она в единственном экземпляре.

Да, продержаться в воздухе три с половиной – четыре часа и долететь до цели этот самолет мог. И мог даже вернуться обратно (умельцы Герцога оснастили ее дополнительными топливными баками). Не мог он одного – сесть. То есть, конечно, если бы нашлась подходящая взлетно–посадочная полоса, он бы сел, и Герцог от всей души надеялся, что такая полоса на месте обнаружится (что же это за ракетная база, да еще космического назначения, и без взлетно–посадочной полосы?!) и даже окажется в приличном состоянии, но все это было из области предположений и надежд, а посему, на случай отсутствия вышеупомянутой полосы, все члены отряда были снабжены парашютами. Они даже совершили два тренировочных прыжка из этого же самолета, поскольку никто из отряда никогда раньше с парашютом не прыгал и не представлял себе, что это такое. Прыжки произвели на всех сильное, но совершенно разное впечатление. Например, Стихарь, Шнай–дер и Вешняк были от спуска–планирования на парашютах в полном восторге. Майер заявил, что лучше бы им найти на месте взлетно–посадочную полосу, а то придется товарищам вышвыривать его из самолета силой, и неизвестно при этом, долетит ли он, Рудольф Майер, до земли живым – вполне может не выдержать таких испытаний его бедное сердце. Велге и Дитцу прыгать понравилось, но и только, а вот Хейниц и Малы–шев остались к парашюту полностью равнодушными.

И только старший советник Карсс и принцесса Стана не прыгали вместе со всеми.

На общем совещании было решено, что они, как представители иной цивилизации, останутся в городе Вольный под защитой и в гостях у Герцога вплоть до прибытия спасательной экспедиции сварогов. Накануне совещания Герцог долго расспрашивал принцессу и старшего советника об их истории, науке и технике, о космических полетах и других мирах. Он очень огорчился тем, что цивилизация сварогов оказалась разделена древней враждой, и не скрывал, что не откажется от помощи соотечественников Карсса и Станы, ежели таковая помощь, разумеется, будет предложена. Со своей стороны и принцесса, и старший советник от всей души поблагодарили Герцога за гостеприимство и заверили его в том, что приложат все усилия для налаживания взаимополезных отношений между сварогами и людьми. Однако проводить отряд на опасное дело и Стана, и Карсс пришли. Старший советник молча и крепко пожал всем руки, а принцесса неожиданно перецеловала всех по очереди, включая Юрия Алексеевича, и даже слегка прослезилась, чем ввергла в чрезвычайное смущение прежде всего себя саму – подобного с ней, по ее же словам, не случалось с самого розового детства. Карсс со свойственной ему проницательностью предположил, что Ее Высочество, вполне возможно, находится в интересном положении, и, как выяснилось позже, попал в самую точку.

Забегая далеко–далеко вперед и даже за рамки нашего повествования, скажем, что принцесса Стана по прошествии необходимого времени родила прекрасного здорового мальчика, а старший советник Карсс… но не будем все–таки сильно нарушать общепринятых правил и вернемся назад.

Впрочем, их разговор произошел уже после того, как отряд поднялся гуськом по трапу в самолет, так что ни Велга, ни Дитц, ни остальные ничего об этом не знали, а если бы и знали, то это вряд ли помешало бы им теперь использовать предстоящие три часа полета по прямому назначению, а именно – спать. Старая солдатская привычка – спать, как только представляется для этого малейшая возможность, взяла свое, и они спали. Спал лейтенант Красной Армии Александр Велга, блуждая во сне по пещерам Пейаны и не находя выхода; спал таежник Михаил Малышев, и его раскатистый храп соперничал с гулом двигателей; спали без сновидений сер–жант Сергей Вешняк и рядовой Валерий Стихарь, которому снилось, что он пьет пиво на левом берегу Дона, любуясь раскинувшимся на правом берегу родным Ростовом, и золотое летнее солнце дрожит на донской волне. Спал обер–лейтенант вермахта Хельмут Дитц и хмурился во сне – ему снился разрушенный, погибший Дрезден. Пулеметчик Рудольф Майер и ефрейтор Карл Хейниц, как ни странно, видели во сне одно и то же: русскую инструкторшу по прыжкам с парашютом Надю, которая буквально покорила их простые солдатские души выдающимся бюстом, нежным голосом и длинными ногами. Причем Руди сон снился эротический, в котором они с Надей, уединившись почему–то в аварийном модуле космического крейсера «Невредимый», приступали к волнующему сближению. И все было бы в этом сне прекрасно, если бы не проклятый тяжеленный и холодный «МГ–42», который то вываливался на них в самый ответственный момент откуда–то сбоку, то падал сверху, то оказывался прямо под задницей снизу, в общем, как мог отвлекал внимание и оказывался третьим лишним. У Карла же Хейница, наоборот, сон носил платонический характер. В нем он знакомил Надю со своей мамой, которая очень сердилась и не понимала, как он, такой дисциплинированный и хороший в прошлом мальчик, а ныне солдат непобедимого вермахта, мог взять в невесты русскую. Карл объяснял, что война давно кончилась, а мама махала на него руками и говорила: «Как это кончилась? Слышишь гул моторов? Это наши славные люфтваффе летят бомбить русских. Где твой автомат, сын мой? Стыдись!» Карл просыпался, оглядывался по сторонам, судорожно нащупывал между колен автомат и, сообразив, где находится, с облегчением засыпал снова, чтобы увидеть все тот же сон. Рыжий же Курт Шнайдер, как и Сергей Вешняк, снов не видел, хоть и улыбался во сне.