Имперский престол - Денис Старый

и несли дежурство у своих домов, кооперируясь с греками и иными христианами.

А султан жалел себя и смотрел, как сочится его кровь. Боль… она приносила некую иллюзию избавления. Мне больно, значит я пострадал, значит нечего меня осуждать, пострадавших же не осуждают. Странно, конечно, использовать такие методы для успокоения, но нет людей без психологических отклонений. Или есть, то их очень мало и эти люди отличаются от остального большинства, потому закономерно считаются людьми с еще большими проблемами, чем иные.

— Ну кто же там за дверью? — султану надоело жалеть себя и он выкрикнул, понимая, что за дверью его покоев обязательно будут люди.

Вернее не так, ему нужны были зрители, иначе эти драгоценнейшие капли крови вымазывают белоснежный ковер зря. Пусть же и остальные видят, что султан не боится крови, он ее проливает.

— Солнцеликий… — в покои султана решился войти Гюмюльджинели Насух-паша.

— Зять мой не состоявшийся? Чего тебе? Не видишь, что я солидарен с народом моим и страдаю? — надменно, грубо, сказал Ахмед, между тем не прогоняя своего будущего зятя, так как появился хотя бы один зритель разыгрываемого спектакля [Гюмюльджинели Насух-паша в РИ женился на шестилетней дочери султана и Кесем. Через этот брак Кесем-Султан управляла новым визирем. После девочка стала вдовой в девять лет. Брак не был консуммирован].

— Великий ты просил зайти меня. Я здесь и готов служить тебе, — Гюмюльджинели Насух-паша упал на колени.

Султану стал уже не интересен, устраиваемый им же, спектакль, Ахмед взял платок и обмотал ладонь. Мысли правителя были теперь о другом. Султан прекрасно понимал, что Гюмюльджинели Насух-паша — человек Кесем, оттого и она уговорила Ахмеда выдать замуж их дочь за главного претендента на должность визиря. И султан не хотел еще большего влияния своей любимой женщины. Вот только, именно Гюмюльджинели Насух-паша был тем человеком, который высказывался против активизации войны с Ираном. Он же казался единственным человеком, который сможет добиться мира с новым персидским шахом.

При этом будущий зять вполне расписал ситуацию, в которой не было страха перед персами, а лишь обоснование реалий внутри османского государства, как и помощь России врагам султана.

— Скажи Насух-паша, как прервать затянувшиеся поражения моей великой державы? Вначале ты, как наместник Алеппо терпишь поражение от крестьян, потом все мои наместники в Сирии, Триполи, Богдаде проигрывают сражения джелали? Мало того, в то же время терпим поражения от персов, потом унизительный Житваторокский мир с Габсбургами. Тринадцать лет воевали в Европе и так толком ничего не получили. Потом была разгромлена Ногайская Орда, которая уже почти что вошла в нашу сферу влияния, в Крыму сейчас не пойми кто, но мне не шлют отчетов, Тохтамыш возомнил себя самостоятельным. Сейчас даже молдаване о чем-то ведут переговоры с только что разбитой Польшей, — Ахмед подошел к Гюмюльджинели Насух-паше и стал бить того своими кровавыми кулаками. — Когда это закончится? Почему мы, вдруг, стали такими слабыми?

Визирь, ну или почти что, визирь, стойко переживал все толчки и удары, не издавая не единого звука. Вероятно, именно это, когда султан уже выдохся и истощился, повлияло на то, что правитель, даже не объявляя Гюмюльджинели Насух-пашу визирем, стал именно так к нему обращаться.

— Скажи, визирь, как ты собираешься, договариваться с персами⁉ — тоном, ничего не говорящим на то, что человек только что был неадекватным, требовал правитель.

— Первое, Великий, нужен мир. Новый шах Мухаммад Бакер Мирза, который, скорее всего, будет короноваться, как Мухаммад, пойдет на мир. Второе, нужно решить с Россией. Они вмешиваются в наши дела и все более активно. Русский царь искал поддержку у Папы Римского против нас и получил ее. Тринадцатилетняя война истощила европейцев, как и нас, потому никто больше не стал активно создавать новый союз против благословенной державы Османа. Но теперь мы можем выглядеть слабыми и Габсбурги, Испания, Венеция, Генуя, даже Франция с Голландией, могут пробовать нас ударить. Польша… — Гюмюльджинели Насух-паша не заметил, как увлекся в своих пространных размышлениях.

— Достаточно! — жестко сказал султан. — Принеси мне мир с персами, договор с русскими, узнай о намерениях Габсбурга! Там у них тоже не все гладко. Никакой коалиции против нас быть не должно. С Тохтамышем нужно договориться, но вначале с русским царем. Что-то он усилился, нужно понять насколько. Свободен!

Ахмед подошел к балкону и стал наблюдать, как янычары прогоняют пока еще немногочисленных людей, которые пришли выказать свое негодование султану. Это были лишь немногочисленные стайки горожан, которые еще вчера избивали армян, а сегодня они нашли выплеск своим негодованиям в другом — народ недоволен смертью Мустафы, которого считали безобидным мальчиком.

Но Ахмед не боялся больше беспорядков. Еще утром султан получил письмо от шейх-уль-ислама Ходжазаде Мехмеда-эфенди. Непререкаемый лидер османских мусульман заверял, что не станет подливать масла в огонь и никакого мощного протестного движения в столице не допустит. Его эмиссары уже работали и делали все нужное. А султан в свою очередь не имел право останавливать строительство Голубой мечети и обязался пожертвовать большую сумму денег на содержание многочисленных приютов, созданных мусульманским лидером.

Глава 15

Глава 15

Юг Швеции

6 сентября 1610 года

Король Дании Кристиан IV гордо восседал на своем коне, взирая, как его доблестные воины собираются штурмовать шведскую крепость Кальмар. Осадные орудия сделали свое дело. Два пролома в стене крепости зияли дырами и там уже скапливались немногочисленные защитники крепости.

— Господа, вам не кажется, что все наши действия предсказуемы? — спросил король.

— Что вы, ваше величество, все четко по военной науке. Зачем использовать хитрости там, где можно обойтись без риска и выполнить задачу надлежащим образом? — отвечал один из генералов, приближенных к королю.

Дания начала войну первой. Король Кристиан рассудил так, что, раз драки не избежать, то нужно бить первым. Впрочем, драки нельзя было избежать не только из-за позиции шведов, но и сами датчане, а особенно король, жаждали поквитаться с теми, кто еще чуть больше полувека назад был подданным датского короля. Взаимная ненависть двух народов накапливалась, чтобы когда-нибудь, но выйти