Город Анатоль - Бернгард Келлерман

Праздник продолжался до утра. В конце концов остался только близкий кружок Франциски, и все они были сильно пьяны, особенно Ники Цукор. «Акробат» пришел в очень оригинальном костюме, изображавшем куст, и был с ног до головы упакован в тонкую стружку, выкрашенную в зеленый цвет. Под утро этот зеленый куст замертво свалился на диван в маленькой гостиной. Ему брызгали в лицо одеколоном, пускали дым в ноздри, Франциска вылила графин воды на зеленый хохолок, где, по-видимому, находилась голова Ники, но он не приходил в себя. В первый раз друзья «акробата» видели его по-настоящему пьяным. Франциска сказала, что она ни в коем случае не может оставить его в маленькой гостиной, там все отделано заново. Поэтому Ники стащили в ванную комнату. Но когда все гости ушли, зеленый куст встал, довольный и бодрый, и понес Франциску в ее газовом платье на своих плечах через все комнаты. Какая забавная выдумка! Франциска не могла вдоволь нахохотаться.

Нет, какой праздник! Франциска одержала еще одну блестящую победу в светском обществе. Как прелестно и непринужденно встречала она своих гостей и занимала их. И какая роскошь! Видно, деньги не играют для нее никакой роли. Роткель за обедом долго не слышал ничего, кроме восторженной трескотни своих дочерей. Антония без конца хвалилась тем, что начальник полиции Фаркас всю ночь ухаживал за ней. И как ухаживал! Нет, какой обаятельный человек этот полицейский капитан! Но с ним надо держать ухо востро, в этом надо признаться. Гизела меньше хвастала своими успехами, чем Антония, но у нее были на то свои причины. Она на целый час исчезла с бала так, что этого никто не заметил, и никто никогда не узнает, с кем она была.

Франциска собирала у себя общество, рассылала приглашения, давала маленькие званые обеды. Почти каждый вечер дом ее был ярко освещен. Весь город заговорил о ней. Ники Цукор, этот бездельник, постоянно бывал у нее. Об этом знали все, и Франциска не делала из этого никакой тайны. Ники вел себя у Франциски, как в собственном доме. Он бесцеремонно разваливался где-нибудь на кушетке и приказывал подать себе ликеру и папирос. Франциска прощала ему все его шалости и дерзости. Она притворялась, что ничего не видит и не слышит, и только иногда говорила с упреком:

— Не измажьте мне ковров своими сапогами, господин Цукор!

Иногда в доме Франциски происходили настоящие оргии, и гости так шумели, что соседи жаловались полиции. Но что толку жаловаться? Ведь Фаркас сам бывал у Франциски, и Франциска не обращала никакого внимания на эти жалобы. А если кто-нибудь из служанок делал недовольную мину, то ее тут же выставляли за дверь.

Одна из уволенных горничных рассказывала о Франциске всевозможные скандальные истории. Ну что остается думать, если этот «трилистник» — так называли в городе Франциску, Ники и «стопроцентную» — запирается ночью в спальне Франциски? Чего им там надо, втроем в спальне? А то вдруг их смех раздается в час ночи из ванной комнаты. Горничная божилась, что это правда.

Франциска, видимо, воображала, что ей все дозволено. Недавно разыгрался еще один скандал — с молодым актером Александером. Это был необыкновенно смазливый малый, с гладкой кожей, с черными дерзкими глазами и, как говорила Гизела, с «чувственным ртом молодого Байрона». Франциска, понятно, наравне с другими дамами Анатоля имела право увлекаться Александером, этого никто не оспаривал, но все возмущались тем, что она бешено аплодировала, как только он выходил на сцену, а когда уходил, забрасывала его цветами. Даже Ники, державший на коленях белую меховую накидку Франциски, казалось, испытывал неловкость, а ведь он не отличался тонкостью чувств. И теперь этот Александер играл только для Франциски. Просто противно смотреть!

В городском театре кончился сезон, но Александер все еще фланировал по улицам Анатоля. Вдруг стало известно, что он поселился у Франциски как гость. Франциска брала у него уроки драматического искусства. Внезапно она воспылала страстью к театру и основала театральный кружок. Решено было построить большой чудесный театр. День и ночь она только об этом и говорила. Александер вдруг сделался необычайно элегантным; он сопровождал Франциску, когда она выезжала на прогулку, и она нисколько не скрывала своей влюбленности. Но хоть бы она по крайней мере позаботилась плотно задергивать занавески в своей спальне! Она даже этого не делала, и это уже был настоящий скандал!

Антонию больше не принимали в доме Франциски, за то что она сделала как-то глазки Александеру. Ах, что это была за сцена!

Франциска пригласила своих друзей на ужин, — после ужина Александер выступит с отрывками из своих ролей. Янко отказался. Он написал, что не совсем здоров. Жак вообще не дал никакого ответа. Отказался и Рауль. Отказались почти все. Франциска наконец поняла. Она вручила Александеру деньги на путевые расходы и проводила его на вокзал.

Но зато каждое воскресенье Франциска аккуратно посещала обедню в монастыре Терний господних. Она пожертвовала в монастырь серебряный крест вышиною более метра и заплатила за ремонт монастырской крыши около десяти тысяч крон. Недавно она решила соорудить над могилой своего отца мавзолей из черного мрамора, очень простой, без всяких украшений. Ну кто мог бы предсказать Маниу, что он когда-нибудь будет покоиться в мавзолее? Настоятель славословил набожность Франциски и ее детское благоговение перед служителями церкви. Он иногда обедал у нее, и когда семидесятилетний старец, одно из самых почтенных и уважаемых лиц в городе, появлялся перед домом Франциски, она смиренно встречала его у садовой калитки и провожала, когда он уходил. После этого дом и даже улица часами были погружены в атмосферу благочестия.

XXVIII

Рауль все еще каждый вечер в девять часов приходил в «Парадиз» выпить бутылку легкого красного вина. Близость Каролы молодила его; он забывал желчные письма адвоката Ольги, свою депрессию и меланхолию. Его восхищали мягкие движения Каролы; она ходила, точно все еще была на сцене. А ее фигура! Иной раз он чувствовал себя таким влюбленным, что нежно целовал ей кончики пальцев. Однажды, когда они оказались в баре одни, Раулю удалось поцеловать ее в щеку. Это так взволновало его, что несколько минут сердце бешено колотилось в груди. А Карола густо покраснела и тщательно напудрила щеки. Вид у нее был чуточку рассерженный.

Рауль делал ей скромные подарки, скорее даже не подарки, а просто знаки внимания: конфеты, засахаренные фрукты. Он покупал их в трех-четырех магазинах, немножко там, немножко здесь, чтобы не вызвать подозрений у продавщиц. Десять лет брачной жизни воспитали его. В конце концов он осмелился подарить Кароле кольцо с красивым изумрудом.

— Это только маленький сувенир, — смущенно пробормотал он. — Мне кажется, что среди ваших колец недостает зеленого камня.

Карола посмотрела на подарок, и глаза ее радостно блеснули. Она нежно прикоснулась губами к камню, а затем перенизала свои кольца и сказала:

— Для вашего кольца должен быть особый палец! Раулю это очень понравилось, и весь следующий день он вспоминал этот очаровательный жест. Почему он, собственно говоря, медлит сделать ей предложение? Он чувствовал, что она этого ждет. Порой она молча подходила к нему, как-то вопросительно поглядывая и улыбаясь как близкому другу. Почему же он медлит? Потому что она служит в баре? Но она образованнее, чем все здешние глупые барыньки. И, разумеется, несравненно чистоплотнее всех этих задирающих нос дамочек, участниц «четверговых чаев», которые, наверно, моются не чаще трех раз в год. Да почему, почему не жениться на ней? Тогда она не была бы предметом сластолюбивых взглядов мужчин и всегда находилась бы подле него. Рауль даже в своих чувствах любил известный уют.

Однажды вечером представился, по-видимому, благоприятный случай узнать мнение Яскульского о Кароле. У Яскульского в отношении женщин был большой опыт. Лесоторговец в этот вечер был в мирном, задумчивом настроении и совершенно трезв.

— Роскошная женщина эта Карола! — начал Рауль. — Как ты находишь?

Яскульский выпятил губы, кивнул в знак согласия и жадным взором стал следить за каждым движением Каролы. Глаза его оживились, он пробормотал:

— Изумительна! Как статуя! Даже чешка на вилле Колоссер не может сравниться с ней.

— К тому же она образованна, говорит по-французски, много читала. А манеры ее разве не безукоризненны? — продолжал Рауль.

Глаза Яскульского заблестели. Он отпил вина, причмокнул и облизнулся:

— Ты прав, Рауль! Эта женщина... Много их у меня было, но такой не случалось видеть.

— Не правда ли? А ведь на ней, пожалуй, и жениться можно, как ты считаешь? — продолжал Рауль шепотом, прерывисто дыша от волнения.

— Жениться? — Яскульский с изумлением посмотрел на Рауля, и его мясистое лицо расплылось в широкую улыбку. — Так, так!.. — ответил он. — Она, разумеется, выше всех здешних девиц. Но почему непременно жениться? Надо думать, и она не святая!