Принцессы немецкие – судьбы русские - Инна Соболева

С радостью встретила семья рождение первого ребенка. Назвали девочку Александрой, в честь бабушки. Это была вовсе не дань вежливости: молодая мать хотела сделать приятное императрице. К сожалению, Сашеньке суждено было прожить всего 7 лет. Второго ребенка, сына, назвали Николаем. В честь деда. Император внука обожал. После рождения этого малыша Мария стала его кумиром. Перед смертью, прощаясь с невесткой, Николай Павлович именно ей доверил заботу о любимой жене, и она свято выполняла его волю до последнего дня жизни свекрови. А его смерть пережила очень тяжело. «Этого человека я любила больше всех после моего мужа, и который больше всех Других любил меня», – признавалась она с тоской. Это была первая смерть любимого человека в ее взрослой жизни (мать она потеряла в детстве, после этого никто из ее близких не умирал). Перед ней будто раскрылась тайна бытия. Именно после его смерти она не умозрительно, а всем сердцем поверила в то, что нужно готовиться к жизни вечной.

Анна Федоровна Тютчева познакомилась с двадцативосьмилетней великой княгиней, когда у той было уже пятеро детей, незадолго до смерти Николая I. Тютчева искренне полюбила Марию Александровну, стала ей почти подругой и даже, как ни парадоксально Это звучит, покровительствовала императрице (это напоминает отношения Екатерины Дашковой и Екатерины II, только Мария – не Екатерина, а вот Тютчева на Дашкову очень похожа). Описанию внешности и душевных свойств супруги Александра II, оставленному Тютчевой, вполне можно довериться:

… Она выглядела еще очень молодой. Она всю жизнь сохранила эту молодую наружность, так что в 40 лет ее можно было принять за женщину лет тридцати. Несмотря на высокий рост и стройность, она была такая худенькая и хрупкая, что не производила на первый взгляд впечатления belle femme; но она была необычайно изящна, тем совершенно особым изяществом, какое можно найти на старых немецких картинах, в мадоннах Альбрехта Дюрера, соединяющих некоторую строгость и сухость форм со своеобразной грацией в движении и позе, благодаря чему во всем их существе чувствуется неуловимая прелесть и как бы проблеск души сквозь оболочку тела. Ни в ком никогда не наблюдала я в большей мере, чем в цесаревне, это одухотворенное и целомудренное изящество… Черты ее не были правильны. Прекрасны были ее чудные волосы, ее нежный цвет лица, ее большие голубые, немного навыкат, глаза, смотревшие строго и проникновенно. Профиль ее не был красив, так как нос не отличался правильностью, а подбородок несколько отступал назад. Рот был тонкий, со сжатыми губами, свидетельствующий о сдержанности… едва заметная ироническая улыбка представляла странный контраст к выражению ее глаз. Я настаиваю на всех этих подробностях потому, что я редко видела человека, лицо и наружность которого лучше выражали оттенки и контрасты его внутреннего чрезвычайно сложного «я».

Передо мной портрет великой княгини – акварель, написанная Кристиной Робертсон. Тот самый суперреализм, который точнее, чем любая фотография, передает каждую подробность, каждую мелочь, но к тому же – и отношение автора, что в этом случае немаловажно: Робертсон – глубокий и тонкий психолог. Так вот: на портрете существо неописуемой прелести, нежное, изысканное, хрупкое. Описывать не берусь. Это Анна Федоровна нашла точные слова, но ей сам Бог велел: наследственность-то какая! У меня же, когда смотрю на этот портрет, рождаются не слова, а твердое убеждение: обидеть такое создание – грех неискупимый…

Некоторые исследователи биографии Александра II полагают, что его безупречное отношение к жене при жизни отца вызвано страхом перед суровым родителем, который не допустил бы не только измен, но даже холодности к любимой невестке. Быть может, так оно и было. А может быть, при жизни Николая Павловича ни у кого не было нужды добиваться отдаления наследника от его умной жены. До той поры, пока он оставался только наследником и практически ничего не решал. Зато потом, когда он стал императором…

О том, как менялось положение и поведение его супруги, любопытные воспоминания оставил князь Владимир Петрович Мещерский:

…Гостиная императрицы была уже не та. Прежде, с начала царствования, в Петербурге говорили об этой гостиной, потому что в ней раз или два раза в неделю бывали небольшие вечера, где велись оживленные беседы о проблемах русской жизни… Но в 1864 году уже этих вечеров исчезли и следы. И все знали с грустью, что императрица старалась отстраниться от всякого прямого вмешательства в дела… Вечера бывали, но они имели характер светский и абсолютно не политический… Только по средам, когда император уезжал на охоту, императрица собирала у себя за обедом иногда людей для политической беседы…

О причинах отстранения от вмешательства в дела – у Мещерского ни слова. А вот уже упоминавшийся князь Петр Владимирович Долгоруков об этих причинах рассказал нелицеприятно:

В первые месяцы своего царствования Александр Николаевич советовался с Марией Александровной, которая даже присутствовала иногда при докладах министров. Но едва прошло несколько месяцев, и приближенные государя, камарилья, или, выражаясь по-русски, ближняя дворня царская, стали нашептывать Александру Николаевичу, будто по России разнесся слух, что Мария Александровна им управляет. Для человека с твердым характером этот слух показался бы смешным; люди энергические любят советников и советниц… Люди энергические не только не боятся советов, но ищут их, напрашиваются на них, но для человека с характером слабым, как Александр Николаевич, для такого человека слух, будто им управляет жена, был настоящим огорчением. Царская дворня получила полный успех: государь не только перестал говорить о делах с императрицей, но еще начал с ней обходиться довольно резко и не всегда вежливо. Ныне, если императрица желает для кого-нибудь выхлопотать у государя что-нибудь, то обращается к посредству министров. Она видит, что все идет плохо, но не решается вмешиваться в дела.

Положение молодой государыни еще больше усложнили английские газеты, начавшие писать о том, что в России появилась умная, талантливая царица; предрекали: она способна стать Екатериной III. Чем были вызваны такие домыслы, сказать трудно. Может быть, те, кто знал об увлечении королевы Виктории нынешним русским государем, хотели уязвить ее. Возможно, наслышанные о характере Александра Николаевича, хотели, как и его приближенные, отдалить его от супруги, действительно наделенной умом тонким, проницательным и ироничным: отношения между Россией и Англией были к тому времени совсем не дружественными. Для Александра эти измышления были намеком на судьбу Петра III – на возможность женского дворцового переворота. Намеки эти были абсолютно неосновательны: никогда рядом с российским императором не было женщины, меньше претендовавшей на власть и меньше к власти пригодной, чем Мария Александровна.

Так образовалась первая глубокая трещина в казавшихся такими гармоничными отношениях супругов. Трещине этой уже не суждено будет затянуться. Второй конфликт произойдет из-за расхождений в подходе к воспитанию наследника. И он тоже будет весьма серьезен. Но об этом чуть дальше. А пока отношения еще таковы, что Мария Александровна получает от мужа подарок, о каком не могла даже мечтать.

Отступление о милой Ливадии

Болезнь легких, которая свела Марию Александровну в могилу, обнаружилась у нее очень рано. Кое-кто из знавших ее близко, считал, что в своей болезни она отчасти виновата сама: слишком уж легкомысленно относилась к собственному здоровью. Это при ее-то серьезности. Но большинство было уверено: всему виной петербургский климат. Уехать из Петербурга навсегда она не могла, но время от времени ездила лечиться за границу. Такие поездки всегда были мучительны: приходилось расставаться с мужем и детьми. Нужно было найти место, где бы климат (сочетание горного и морского воздуха) давал возможность поддерживать здоровье, не покидая страны. И такое место в России было: полуостров Крым.

«Под державу Российскую» Крым был присоединен в 1783 году, Россия утвердилась на берегах Черного моря. Петр Великий об этом мечтал. Екатерина Великая это сделала. Турция не могла смириться с утратой безраздельного господства на Черном море и усиленно готовилась к войне в надежде вернуть Крым. И тут австрийского императора Иосифа II и послов европейских держав Екатерина приглашает сопроводить ее в путешествии на юг России. Она хочет посмотреть сама и показать своим гостям новые земли, приобретенные в последние годы. Путешествие обещает быть занимательным…

7 января 1787 года из Царского Села отправляется поезд императрицы, состоящий из 14 карет, 124 саней с кибитками и 40 запасных саней. Карету государыни везли 30 лошадей, сама карета напоминала вагон и состояла из 8 комнат. Не только императрица, но и иностранные посланники, и свита расположились с отменным комфортом. И все же… Впереди несколько тысяч верст пути. Дороги в России известно какие. Екатерине 58 лет, здоровье уже не то. Неужели только ради того, чтобы взглянуть своими глазами на то, что так подробно и красочно описывал ей Потемкин, решилась она на такое трудное путешествие, надолго покинула столицу? Имея хоть какое-то представление о характере великой государыни, стоит поискать скрытые от посторонних глаз мотивы, заставившие ее отправиться в поездку.