Волчья тень - Чарльз де Линт

Но сочетание застенчивости и доброго сердца Джорди притягивает к нему людей. Бьюсь об заклад, потому он и делает такие хорошие сборы на улице. Люди чувствуют это в музыке, останавливаются послушать и видят это в его глазах. Его футляр для скрипки редко пустует.

Ничего этого я пока не знаю. Знаю только, что с ним надежно. Меня притягивает доброта, которую я чувствую сразу. И как-то само собой получается, что я спрашиваю, как его зовут, а потом мы вместе идем пить кофе.

В конце концов мы становимся почти неразлучны – в обеденный перерыв само собой, но и после работы тоже. Он становится почетным членом нашего с Венди и Софи женского коллектива – «сыном полка», как за глаза называет его Венди.

Наверное, люди считают нас парочкой, но на самом деле ничего такого. Мы никогда не целуемся и даже за руки не держимся. Мы просто всюду бываем вместе и говорим без конца – обо всех и обо всем. Теперь я понимаю, что он просто стеснялся сделать первый шаг, – у обоих Риделлов с этим делом трудности, вернее, были трудности тогда. Но мне это вполне подходит, потому что мне нужен не любовник, а друг.

Для меня это внове. Я хочу сказать, проводить время с парнем, который мне в самом деле нравится. С ним мне спокойно, никто ни на кого не давит, и не надо волноваться, не зайдет ли дело слишком далеко, не будет ли сложностей или еще чего. Так все развивается до того самого дня, когда мы одалживаем у Кристи колымагу, некогда называвшуюся «шевроле», и отправляемся в Тисон.

Джорди знает о моем прошлом – как и я о его – в общих чертах, без подробностей. Конечно, у нас все было по-разному, но его детство тоже никак не назовешь счастливым. Единственное, что он получил от семьи, – это старая чешская скрипка его отца и та напряженная близость с братом, которой оба они так дорожат.

Скрипка принадлежала их деду, а отец, как только заметил, что Джорди ею интересуется, тут же запер ее в ящик с инструментами в подвале – просто из вредности. Джорди учился играть на скрипке, купленной за шестьдесят пять долларов, которые заработал беготней по поручениям соседей. Навсегда уходя из дому, он взломал ящик с инструментами и прихватил с собой дедову скрипку. Тогда ему было пятнадцать, и до встречи со мной он много лет прожил на улице. Теперь у него квартирка на Ли-стрит, но он по-прежнему больше времени тратит на игру для прохожих, чем на какую-либо иную работу.

Что до их отношений с братом Кристи, тут какие-то непонятные мне сложности. Они любят друг друга, это каждому видно, но притом вечно друг к другу цепляются. Джорди больше всего бесит, что брат сбегает в сказки, точно так же, как он сам – в музыку. Кристи коллекционирует необычные и непонятные происшествия, о которых слышит на улице, и вплетает их в свои истории – иногда анекдотические, а иногда содержащие также черты фольклора и народной сказки. Теперь он занимается этим не ради денег, хотя местная газетка в Кроуси время от времени печатает его рассказики, и тогда он с гордостью показывает всем и каждому очередной выпуск.

Я, естественно, в восторге от его историй, и сам он мне тоже нравится. Наши странные взгляды на мир во многом совпадают. Зато Джорди это раздражает до чертиков. Не то, что Кристи пишет свои рассказы, а то, что он в них верит. Целиком и полностью.

Я, конечно, тоже верю, хотя пока это скорее надежда на веру. Только через шесть лет я найду в Старом городе каменный барабан и наверняка узнаю, что магия существует. Но мне нравится дразнить Джорди разговорами о волшебстве, духах и эльфах, которые таятся там, где их можно заметить только уголком глаза. Почему-то на меня он не так злится, как на брата. Может быть, потому, что я не цепляюсь к другим вещам.

Вот на какой стадии наши отношения, когда он заезжает за мной в то утро, и старик «шеви» кашляет, отплевываясь синим дымом выхлопов, пока мы выводим его с парковки. До Тисона полдня езды по шоссе, но нам придется держаться окольных дорог, потому что «шеви», не разгоняющийся и до сорока миль, с выбитой фарой и без заднего бампера, просто напрашивается на то, чтоб его задержал первый попавшийся полицейский. На проселках спокойнее, если, конечно, нам удастся выбраться из города.

Удается.

Вскоре мы пыхтим по проселку в тучах пыли, громыхая задним крылом, ощущая всем телом каждый ухаб и клацая зубами на отрезках дороги, напоминающих стиральную доску. Два часа такой езды – и наш старичок, одолев подъем, хрипит, кашляет и помирает. Тишина приносит некоторое облегчение. Джорди вылезает наружу, откидывает капот, и мы с ним тупо пялимся на покрытый слоем пыли, залитый маслом мотор.

– Ты что-нибудь понимаешь в моторах? – спрашиваю я.

Джорди качает головой:

– Ничего. А ты?

– Я даже водить не умею.

Кристи, когда мы просили одолжить машину, предупреждал, что она может развалиться на ходу.

– Если сдохнет под вами, – сказал он, – снимите номера, а остальное бросайте.

Но это слишком уж дико. К тому же мы потерпели крушение практически в пустыне. Последняя ферма осталась далеко позади, а перед нами – горы Кикаха, причем та их часть, что занята резервацией. Никакого жилья, если не считать Тисона и ферм вокруг него, но это далеко на востоке. А дорога, на которой мы стоим, ведет прямо на север.

Джорди пытается подергать проводки, прочищает контакты аккумулятора, протирает крышку распределителя – все впустую.

– Похоже, придется пешком, – говорит он.

Я подмигиваю ему:

– Хорошо, что вещей не много.

Мы собирались по меньшей мере одну ночь провести в Тисоне, так что каждый прихватил рюкзачок со сменой одежды и туалетными мелочами. В моем еще блокнот для набросков, карандаши и краски. У Джорди с собой скрипка. Но есть нечего, кроме пакетика чипсов и пары плиток шоколада. Из питья – полбутылки апельсинового сока.

Джорди, одолжив у меня перочинный ножик, откручивает винты, на которых держатся номера, и снимает их. Таблички отправляются к нему в рюкзак – и мы готовы. Можно двигать. Еще раз заглядываем в машину и в багажник. Там обнаруживается драное одеяльце, которое я сворачиваю и сую под мышку. Джорди хлопает машину по капоту, и мы шагаем вперед, держась обочины.

– Даже приятно, – замечаю я. – Чудесный день.

Так оно и есть. Небо синее, июньское солнце сияет. Время, когда весна уже кончилась, а лето еще полностью не расцвело, – свежая зелень пробивается сквозь бурую прошлогоднюю траву и бурьян, а стайки одуванчиков и других полевых цветов добавляют цветовых пятен. Воздух на вкус, после городского, – чистый кислород, и все пахнет свежестью, как в сладкое воскресное утро, перефразируя строчку из репертуара группы Джорди. Тепло, но не жарко, и даже мошкара не надоедает. Ее сезон, по счастью, как раз закончился, а для лосиных мух еще слишком рано. Конечно, если мы проболтаемся до вечера, комарья будет более чем достаточно.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});