Сталинъюгенд - Алексей Кирпичников

«Вот сволочь, знает всё и даже не намекнёт», — кисло подумал нарком о шефе.

Оставшись один, оберчекист почувствовал себя неуютно — в голову лезли неприятные мысли: «Иосиф приказал мне не соваться. Лично я — в стороне. Мучиться будет Меркулов, но ведь возникни проблемы у Всеволода, косвенно это коснётся и меня — органы-то подо мной. Выйти, что ли, с этим вопросом наверх? Нет. Нельзя! За то, что лезу не в своё дело, можно такой щелчок по носу получить… да и не время до Тегерана этот вопрос поднимать».

Спустя сутки Меркулов получил у прокурора санкцию на продление содержания школьников под стражей ещё на два месяца, но Горшенин снова затребовал письменное распоряжения наркома.

* * *

Дни, проведённые мальчишками в заключении, уже давно превращались в недели, недели перетекали в месяцы, а счёт месяцев шёл к полугоду. Ребята попали под одну из самых изощрённых пыток — неизвестностью. За это время они, не сговариваясь, перечитали «Графа Монте-Кристо», и на ум каждому невольно приходило сравнение с «узником замка Иф». Став уже бывалыми арестантами, они приспособились к тюремным распорядкам и образу жизни. Следователи теперь редко беспокоили их, и у заговорщиков начали бессистемно меняться сокамерники. Кому-то везло, и попадался сосед, с которым получалось поиграть в сделанные из хлеба шашки или шахматы, а кто-то изнывал от скуки, спасаясь только чтением.

Эта «странная война», когда школьники как бы ужались до микроскопического размера и находились в самой дальней ячейке памяти Сталина, продолжалась почти полгода.

* * *

13 декабря перед Верховным отчитывались нарком иностранных дел Вячеслав Молотов и посол Андрей Громыко. Речь шла о плане мероприятий, связанных с взаимодействием союзников при освобождении европейских государств от немецкой оккупации.

Свернув рот набок, бесцветный Громыко уже минут десять гундел и «акал» скрипучим голосом очевидные для Сталина прописные истины.

«…Дурак. Не может ужать белиберду и говорить по сути! Боже, почему Ты посылаешь мне в окружение такую серость»? — несправедливо подумал о Боге Сталин.

Немного поразмышляв, он решил для себя с долей объективности, что всё-таки «такую серость» подбирал сам. Вот и утверждая Громыку рядом с преданным Молотовым, он руководствовался соображением, чтобы между ними не бросалась в глаза разница в интеллекте.

— …за десять дней, прошедших после встречи в Тегеране… согласно Вашего указания, юридическая служба наркомата иностранных дел… вместе с отделом административных органов ЦК… начала разработку советского проекта статуса «совместных оккупационных зон», которые, как Вы, товарищ Сталин, совершенно верно указали, будут неизбежно организовываться на территориях государств… которые по окончании войны окажутся заняты одновременно советской армией и войсками союзников, — продолжал ныть Громыко. — Материалы по этому вопросу мы представим на Ваше рассмотрение до конца года…

Заслушав дипломатов, Сталин отправил их с миром, дав на прощание соответствующие ЦУ.

«…Ну что ж, кажется, пришло время разобраться с организацией школьников», — решил Сталин и вызвал Поскрёбышева.

— …Я помню, ты в сентябре готовил мне справку о ходе расследования по делу Шахурина.

— Так точно, Иосиф Виссарионович. Вы посмотрели и вернули её. Сказали, чтобы мы продолжали контроль, но не вмешивались. Там всё шло, согласно Ваших распоряжений.

— И что с тех пор изменилось?

— Практически ничего, товарищ Сталин. Влодзимирский по шесть-семь раз допросил каждого. Школьники сознались, что организация существовала, но отказались признать антисоветский умысел. Кроме того, дружно утверждали, что их никто не направлял. Кстати, следствие взрослых так и не выявило. В этом положении чекисты увязли — ждут указаний, но, как я понимаю, могут повернуть дело в любом направлении. Всё-таки подопечные у них — дети, и их убедили, что Шахуриным кто-то втайне руководил.

— Хорошо. Иди и соедини меня с Берией.

Вождь отпил из стакана чай и поднял телефонную трубку.

— Слушай, Лаврентий, чем закончилась эта история с убийством Уманской? Какой приговор вынесло Особое совещание?

— Иосиф, дело это под контролем Меркулова, но сколько я помню из его уже довольно давнего доклада, оно проведено и ждёт Твоего решения, в каком направлении его заканчивать, — мгновенно устранился многоопытный Лаврентий Павлович, поняв что Сталин его проверяет.

— Ладно. Пришли мне выжимку и на… — Вождь сверился с ежедневником и, сделав в нём пометку толстым красным карандашом, неспешно закончил: — …на семнадцатое декабря к семи часам вечера… собери у меня верхушку госбезопасности, НКВД и прокуратуры. Проведём одно совещание. Заодно послушаем отчёт следствия по делу школьников и их организации. Посмотрим, как госбезопасность справилась с нашим заданием.

Лаврентий Павлович напрягся: уже было заржавевшее пыточное колесо вновь со скрипом сдвинулось с места. Берию обескуражило, что Хозяин потребовал трубить полный сбор ради дела, о котором до того не вспоминал почти четыре месяца. Развязка становилась уже не любопытной, а взрывоопасной — стало ясно, что Микоян не будет иметь к ней никакого отношения, но оберчекист совершенно не представлял, куда подует ветер. Немедленно был вызван Меркулов. Узнав о предстоящем «чистилище», Всеволод Николаевич взмок.

— Товарищ Берия, к чему готовиться на семнадцатое?

— К отчёту.

— Да, но какие выводы нам докладывать?

— Какие получили, такие и докладывайте. Главное, на совещании не оплошайте — держите нос по ветру и адекватно реагируйте на замечания.

— Лаврентий Павлович! Мне бы намёк услышать!

— Я тебя проинформировал в рамках положенного. Дальше додумывай сам. — Даже в критической ситуации Берия не позволил себе сознаться Меркулову, что он не знает планов Хозяина.

Чекист ушёл совершенно удручённый и почти уверенный, что, с согласия Сталина, шеф его сливает.

Оставшись один, Лаврентий Павлович продолжил анализ ситуации, решив в конце концов, что Хозяин не стал бы собирать много людей, пожелай он кого-то убрать в связи с этой историей. Реальную причину столь пристального интереса Вождя он не угадал, поэтому приходилось терпеть, но ход событий и его чутьё говорили: раскрытие сталинской тайны не принесёт беды. Правда, и ждать от разгадки чего-либо приятного для себя шансов у него не было.

* * *

После бессонной ночи Меркулов, оставшийся без прикрытия Берии, все ещё мучительно думал, как докладывать результаты расследования. Наконец он принял решение, вызвал Влодзимирского и, не предложив тому сесть, сухо сказал: