Давай поговорим! Клетка. Собака — враг человека - Михаил Попов

Никита помялся, ему захотелось скрыть ответ на этот достаточно необязательный вопрос.

Он начал про другое.

— Поэтому тот парень, ну тот, который читал наизусть писателя, от которого ты тащишься…

Облик Светланы претерпел изменение настолько мгновенное, что это могло испугать. Ученика, например.

— Пожалел бы кого-нибудь другого. Если поколению подрастающих дебилов суждено мучиться, читая Сорокина, то пусть больше всех мучается этот гаденыш!

— Как его зовут?

— Ты все время задаешь дурацкие вопросы. Ну какое это имеет значение?! Важно то, что он уже полтора года планомерно сживает меня со свету. Невзлюбил молодую училку, такая вот форма неосознанного полового влечения. То клею нальет в карман пальто, того самого, в котором я была в день нашей встречи. То валерьянкой опрыскает мне стол…

— Это намек?

— Если и намек, то не мне, а кошкам, их штук шесть тогда собралось, класс хохочет, я как дура стою. Про кнопки и прочее в этом роде я и не говорю. Знаешь, какую они с приятелем последнюю учинили штуковину?

— Нет, не знаю.

— Начали они развешивать объявления, в которых мой телефон домашний, что я даю частные уроки английского языка молодым людям «с очень большой скидкой».

— Не смертельно.

— Что ты понимаешь! Объявления развешивались в метро, а за это штраф! Присылают на дом повестку и — все. Только заплатив тысяч четыреста, я поняла, в чем дело.

Никита задумчиво потеребил почти отсутствующую бровь.

— Важно, кто первый начал. Ты им читать Сорокина или они тебе клеить карман.

— Да причем тут Сорокин?! Там и другие были…

— Фамилии ты мне можешь не называть. Я и лежа их не запоминал, так сейчас зачем?

— Да и правильно.

Хмурое лицо Светланы внезапно сделалось озабоченным.

— Знаешь что, у меня сегодня, как бы это сказать, дело.

— Какое?

— Дай слово, что поможешь.

— Бери.

16

Шофер Сережа сел в машину не на водительское место. Черный «ситроен» тут же отъехал от ресторана «Пекин» и покатил, неохотно набирая скорость, по Садовому кольцу. За рулем сидел человек с длинным лицом, человек в очках, человек, нанявший Никиту на работу.

— У меня мало времени, — сказал он, не поворачивая своего длинного лица, — говори, пока будем ехать.

Сережа прокашлялся.

— Вы оказались правы, он не просто лох с Камчатки. Полтора месяца маскировался. Безотказный работник. Даже контору вылизал, туалет помыл, представляете!

— Чистоплотный, говоришь?

— Да. Ни одну из девчонок не попытался даже просто по заднице хлопнуть. Не то что наши офицеры.

— А они?

— Девчонки?

— Не офицеры же.

— Кто млеет, а кто и гомиком считает.

— А ты?

— А я что, как велено — присматриваю.

— И недавно что-то началось.

— Именно.

Машина остановилась в длинной пробке перед площадью Восстания.

— Как вы и предсказывали. Начал он выходные просить, раньше ведь и не заикался. Один раз, второй, все чаще и чаще. Велел я кое-кому…

— А кому именно?

— Антончику и длинному, он их никогда раньше не видел. Они проследили за ним, и выяснилось — он сам за кем-то следит. Торчит возле одного дома на «Соколе».

— И кем же он так заинтересовался?

— Квартирой академика Воронина.

— Чем этот академик занимается?

— Археолог, но недействующий уже. Не только не роет, но и не преподает. А раньше, говорят, ого-го был.

— А этот наш, Никита, именно на квартиру нацелился?

— Да кто его знает, — почесал Сережа в задумчивости ухо, — если и интересуется, то странно.

— В чем странность?

— Начал он с родственниками академика знакомиться. С женой, с дочерью.

Длиннолицый усмехнулся.

— Я тоже развожу руками. Я наводил справки — может, у академика что-нибудь из нарытого тихо дома припрятано? У знающих людей спрашивал.

— Где это ты их нашел?

— В его бывшем институте. Отвечают, что может быть такое, что и Британскому музею не снилось, почему именно Британскому, я переспрашивать не стал. А может и ничего не быть, если академик, как они выразились, не материалист.

— А Воронин материалист?

— Попытался я уточнить, но неохотно эти ребята на такие разговоры идут. Как мне показалось, большим ученым они его не считают. Не в авторитете он, пожалуй, археолог. Да и не академик, если точно излагать.

— А кто?

— Членкор всего лишь.

— Ты, конечно, следователем прокуратуры представился.

— Вы же знаете, документы у меня в порядке. И я не только о Воронине спрашивал, даже совсем почти не о нем, просто приплел под конец к разговору.

Машина затормозила напротив здания АПН.

— Родственниками интересуется, говоришь?

Сережа искренне хлопнул себя по лбу.

— Как это я сразу не подумал — фиктивный брак! Он законно женится и тихо, в один прекрасный вечер, все из дому выносит. Но тогда что?

— Говори, Сережа, говори.

— Тогда он точно должен знать, что в доме что-то есть, зарыта там какая-то золотая железяка. Только сомневаюсь я, что такой квадратный парень, как наш Никита, способен что-то серьезное придумать.

— Может, ему кто-то умный посоветовал?

На лице бригадира выразилось восхищение проницательностью шефа.

— Ладно, Сережа, иди.

— За этим — следить продолжать?

— Конечно, родной, конечно, и осторожно, дорогой, осторожно.

17

— Сойдем здесь.

— Здесь так здесь.

— Так просто ближе, — пояснила Светлана, выходя из трамвая. Никите было все равно, и он не считал нужным это скрывать.

— Ты понимаешь, мама заболела, сегодня ее очередь вообще-то. Но как тут откажешь, и перенести нельзя.

Любой другой человек спросил бы, что «перенести нельзя». Никита спросил:

— Что с ней?

— С мамой? Грипп. А может, просто простуда.

— Лучше, если просто простуда.

Они шли в сторону от Шаболовки через редкий парк, сквозь деревья которого виднелась мощная каменная стена. Архитектурный памятник, без воодушевления понял Никита. За время их свиданий образованная спутница продемонстрировала ему все основные жемчужины столичного зодчества, и Коломенское, и Архангельское, и Кусково. Светлана была не просто инициатором культуртрегерских прогулок, она брала к тому же на себя роль гида. Много и интересно рассказывала. Никита молча и неутомимо слушал. Из всех московских достопримечательностей он узнал только бой курантов на Спасской башне, абрис зубчатой стены и потеки вечного снега на вершинах Исторического музея.

Почувствовав, до какой степени чист доставшийся ей лист, Светлана распоясалась. Общаясь с друзьями своего отца, она чувствовала свою археологическую ущербность, может, и в литературу современную кинулась в знак протеста. Теперь, во время бесконечных прогулок по московским мостовым, она говорила, не переставая удивляться тому, сколько разнообразных сведений засело у нее в голове.

— Знаешь, почему это здание имеет такой фасад?

Никита отрицательно качал головой и тут же узнавал, что в свое время на подпись Сталину попали два проекта гостиницы «Москва» (вот этой, посмотри), и он из своеобразной тиранской ехидности (а не по ошибке, как считали) подмахнул оба. Долго мучались архитекторы над тем, как быть, пока не решили воплотить оба проекта.

В обществе своих друзей Светлана не посмела бы выступить с этой банальной байкой. Никита же выслушивал ее хоть и без восторженных возгласов, но с полным вниманием.

— А там, под крышей, видишь лепнину фривольного содержания? Знаешь, почему это?

Даже не дожидаясь соответствующего кивка, сообщала она Никите, что в начале века был здесь фешенебельный публичный дом. Многие известные люди бывали здесь. И Куприн… — поймав взгляд спутника, она прерывала перечисление.

— В этой церкви венчался Пушкин, а в этой крестили Суворова.

Никита внимательно осматривал и ту, и другую.

В таком режиме был проведен не один десяток человеко-часов, и, когда Светлана от трамвайной остановки направилась к архитектурной стене, Никита не испытал никаких эмоций. Тайной его целью было выведать что-либо об отце спутницы, но ломиться к этим сведениям напрямую он боялся. Боялся спугнуть «сестрицу». Курочка по зернышку клюет, говаривала его матушка, и он решил взять на вооружение этот принцип. Он рассчитывал собрать нужную информацию, сметая мусор оговорок с гранита ее рассказов на монументальные темы.

— Знаешь, что это за монастырь?

После Новодевичьего и многих других Никите было все равно.

Вошли. Пасмурно, тихо, обжито.

— Сюда, когда взорвали храм Христа Спасителя, привезли часть фресок.

Осень была осенью даже в монастыре.

В полном молчании они пересекли осеннюю территорию, завернув на несколько слов к знаменитому некрополю, вышли к общедоступному кладбищу. Миновав невзрачную, но действующую церквушку, они углубились в места захоронения.