Мир приключений 1964 - Георгий Кубанский

— Ударился? — встревоженно переспрашивает Маша. — Непременно нужно навестить его сегодня!

Она тепло думает о Юре весь этот день, вспоминая, как подхватил он ее тогда своими сильными руками. Неизвестно ведь, чем бы кончилось для нее это падение, не подоспей он вовремя. Она, пожалуй, могла бы сломать себе ноги, но ведь и он, оказывается, ушибся. Кто-то из униформистов шутил тогда, будто Юра разнес в щепки какую-то лестницу. А вдруг он и в самом деле повредил себе что-нибудь. И даже знать не дал, что болен, а они и не вспомнили о нем ни разу за все это время!..

К Юре она приходит с братьями. Дверь им открывает Антон Мошкин.

— Наконец-то заговорила совесть! — мрачно произносит он.

— Так ведь не знали же, что Юра болен, — оправдывается Алеша.

— Раз два дня его не видели, нетрудно было догадаться, что с ним что-то случилось, — все еще ворчит Антон.

— Мы же все время в новом здании. Нас теперь от всех выступлений освободили. Буквально день и ночь готовим свой номер. А у Юры и в старом помещении часто бывают разные дела…

— Нет у нас оправданий, конечно, — прерывает брата Маша. — Виноваты. Однако вы, Антоша, могли бы и сообщить нам, что Юра заболел.

— Не велел он мне этого, — понижает голос Антон. — Сами знаете, какой у него характер. Но хватит об этом! Все разделись? Тогда пошли.

— А что с ним? — спрашивает Маша.

— Ушибы, — шепотом сообщает Антон. — Недели две, а то и больше придется теперь лежать.

— Ого, целая делегация! — Юрий пытается приподняться на диване. — Решили, наверное, что я уже отдаю концы?

— Не смей подниматься, Юрий! — рычит на него Мошкин. — Лежи спокойно. Это твои друзья пришли, а не похоронная комиссия, так что веди себя прилично.

— Как вам не стыдно, Юра, не сообщить нам, что заболели, — укоризненно говорит Маша.

— Да какая это болезнь! — пренебрежительно машет рукой Елецкий. — Это не столько врачи, сколько Антон меня уложил. А у вас серьезные репетиции, что же я буду беспокоить вас по пустякам.

Маша садится рядом с больным и берет его руку.

— Это ведь вы из-за меня что-то себе повредили… Никогда не прощу себе, что так поздно узнала о вашей болезни.

— Ну да что вы, право, — смущается Юрий. — Наверное, Антон наговорил вам каких-нибудь страстей? Но это ему так не пройдет! Уж я — то уложу его основательнее, чем он меня.

— Но это когда выздоровеешь, — деловито уточняет Антон. — А как вы насчет чая? — обращается он к Зарнициным.

— Чаю действительно не худо бы, — соглашается Сергей. — Помоги организовать это, Маша, а мы пока тут побеседуем с Юрой.

Он садится на место поднявшейся Маши и берет со столика, стоящего возле Юриного дивана, целую стопку книг.

— Наверное, Антон вместо лекарств художественной литературой вас лечит? — усмехается Сергей.

— Да, порекомендовал вот прочесть все это, — улыбается Юрий. — Он ведь думает, что я пролежу тут не менее года.

— И все поэзия, — замечает Алеша. — Блока я и сам бы почитал. А вот о Петрарке только слышал.

— Да где вам, физикам, читать Петрарку! — усмехается вернувшийся с кухни Антон Мошкин. — Вы больше Винером да Эшби увлекаетесь. А между прочим, у Юры с Петраркой много общего, хотя он об этом и не подозревал до тех пор, пока я ему не объяснил.

— Может быть, тогда и нам объясните? — просит Маша.

— А общее у них то, — с неестественной для него грустью произносит Антон Мошкин, — что Франческо Петрарка почти все свои сонеты и канцоны посвятил прекрасной и очень гордой даме — мадонне Лауре. А Юра Елецкий обрек себя на то, чтобы всю жизнь рисовать только Машу Зарницину.

— Ну, знаешь ли, Антон!.. — скрежещет зубами Юрий, снова делая попытку подняться.

— Ну-ну, только без буйства! — смеется Маша, осторожно укладывая его па диван.

Ей очень приятно тут с неправдоподобно влюбленным в нее Юрой (она ведь не верит этому всерьез), с остроумным, всезнающим Антоном, с братьями, которых любит она больше всего на свете. Сидеть бы так весь вечер за чаем, болтать о разных пустяках, слушать то иронические, то гневные Антоновы тирады, но надо и домой…

И вдруг резкий звонок. Антон настороженно смотрит то на дверь, то на Юрия.

— Открывай, чего ждешь? — кивает ему Елецкий.

— Так ведь это Митрофан, наверное…

— Ах, черт бы его побрал!

— Я его сейчас с лестницы спущу! — воинственно засучивает рукава Антон.

— Ладно, в другой раз! — примирительно машет рукой Юрий. — Впусти.

А Митрофан Холопов, ибо это действительно он стоит за дверью, все нажимает и нажимает кнопку звонка.

— Ты что! — набрасывается на него Мошкин. — Не знаешь разве, что Юра болен? Чего раззвонился? Видишь, уже и соседи стали двери открывать.

— А вы чего не впускаете? И по телефону вам нельзя дозвониться.

— А нам не о чем с тобой…

— Чего — не о чем? Не знаешь ведь еще…

— И знать не хотим!

— Ну ладно, — осторожно отстраняет его Холопов, — не петушись. Дай с Юрой поговорить. О, да тут весь цирк! Привет вам, космонавты! Рад вас видеть! Помогите мне этих донкихотов уговорить. Не хотят на киностудию идти. Отличную работу им предлагаю. Кстати, могу и вас…

— Нет, спасибо, — торопливо перебивает его Маша. — Нам и в цирке неплохо.

— Что значит — неплохо? Да вы понимаете хоть разницу между цирком и кино? Кино — это многомиллионная аудитория, мировая известность…

— А ты знаешь, Митрофан, — спокойно прерывает Холопова Юрий, — Антон собирался ведь с лестницы тебя спустить, и я уже жалею, что отсоветовал ему это.

Кажется почти невероятным, чтобы маленький Мошкин смог справиться с этим бородатым верзилой, однако не только Зарницины, но, видимо, и сам Холопов нисколько не сомневается в этом.

— С вами, как с интеллигентными людьми, — обиженно произносит он, отправляясь к двери, — а вы хамите. Хорошо, я уйду, но вы еще не раз пожалеете, что отвергли мои предложения.

— Катись! — кричит ему вслед Антон Мошкин,

25

Ирина Михайловна давно уже заметила, что Илья явно охладел к своей цирковой антигравитационной установке. Вот пошла уже вторая неделя с тех пор, как был в цирке в последний раз. Ей, правда, известно, что он теперь с утра до ночи в институте. Даже вечерами его нельзя застать дома. Раз только пришел раньше обыкновенного. Тогда впервые за весь месяц их семья ужинала вместе. Но его и за ужином нельзя было ни о чем спросить — он все время ожесточенно спорил с отцом.

Это был их обычный спор о научных проблемах, смысл которых Ирине Михайловне был не совсем ясен. На этот раз, однако, спорили они уже не как противники, а как единомышленники и, видимо, не по принципиальным, а лишь по каким-то частным вопросам. И уже одно это радовало Ирину Михайловну.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});