Корона, огонь и медные крылья - Максим Андреевич Далин

голову.

Лучезарный, кутаясь в широкий халат из бесценного тёмно-пурпурного бархата, разглядывал меня то ли изучающе, то ли недовольно. Я поклонился земно.

– Ну, – сказал отец с нажимом. – Что тебя привело, Ветер?

– Любовь к Лучезарному и беспокойство за него, – сказал я, еле проговаривая слова. Я отлично осознавал, как это звучало – то ли лицемерно, то ли угрожающе.

Отец жёстко усмехнулся.

– Любовь? Вот как?

Я отпил из чашки и поставил её на сердоликовый столик у ложа.

– Я опасаюсь за здоровье Светоча Справедливости, – сказал я, изо всех сил стараясь говорить погромче. – Мне кажется, что последнее время Лучезарный не так здоров, как его подданные желали бы всем сердцем. И мой лекарь по моему приказу изготовил напиток, укрепляющий…

И тут Лучезарный расхохотался. Он смеялся искренне и весело, хлопая себя по коленям, как в молодости – и я улыбнулся в ответ:

– Лучезарный доволен?

Отец закашлялся от смеха и с трудом успокоился, вытирая слезящиеся глаза. Сказал с улыбкой:

– Ветер, волчонок, житьё в диких горах не пошло тебе на пользу. Неужели ты не понимаешь, как нелепо то, что ты сказал? Ты что же, надеешься, что я тебе поверю, дурачок?

– Зачем мне лгать? – сказал я. – Я – аманейе, Лучезарный знает, что мои зрение, слух и обоняние отличаются от тех, какими наделены люди. Я чувствую, что Светоч Справедливости…

– Замолчи! – приказал Лучезарный, негромко и недобро. – Не суетись. Я часто слышу подобные речи от твоих братцев, не привыкать стать… но в первый же день, прожитый тобой в доме твоих предков, увидеть в своей спальне тебя, убеждающего меня выпить это – не чересчур ли?

– Что удивляет Лучезарного? – спросил я, действительно ошарашенный. – Я не видел его так долго, не меньше восьми лет, кажется… Странно ли, что я, встретившись со Светочем Справедливости, сразу заметил перемены в его здоровье?

– Но ты же не ожидал, что я помолодел? – хмыкнул отец.

– Да. И не ожидал, что тебе настолько нехорошо, – не выдержал я.

– И поэтому ты решил поторопить события? – спросил Лучезарный саркастически. – Я стар и болен, а ты молод, здоров и обзавёлся потомством, так? Решил, что мне пора освободить для тебя трон?!

– Это не яд, – сказал я, прося у богов терпения. – Ты же видел, как я пил это.

– О, конечно! – в голосе отца прибавилось сарказма. – Это не яд, это одно из тех зелий, которые варят огнепоклонники. Ведь твой шаман – неверный? Это зелье убивает без ошибки – именно того, на кого нацелено. Я прав?

– Нет, – сказал я безнадёжно. – Но это можно было и не говорить, верно?

Лучезарный снова захохотал.

– Разумеется! – воскликнул он, смеясь и кашляя. – Если это – лекарство для меня, то зачем это тебе, а? Какая тебе корысть? Это так глупо, что просто смешно! Иди, Ветер, иди. Иди, а то уморишь меня со смеху!

Я поднялся с колен и взял чашку. Он смотрел на меня – старик, живущий в вечном пещерном сумраке, старик с обвисшим лицом, с красными слезящимися глазами, с набухшими венами, с распухшими скрюченными пальцами, с седой щетиной на подбородке, воспалённом от накладной бороды… Он устал за сегодняшний день, подумал я. Сначала на него надевали церемониальный наряд, рисовали лицо, клеили церемониальную бороду и укладывали церемониальную причёску – а всё это время Сумрак, Орёл и ещё кто-то высказывали ему свои соображения обо мне. Потом была сама церемония, утомительное сидение на холодном камне, неподвижно, в неестественной позе; тяжёлый разговор, решение… У него ломит спину, подумал я. Кости болят, колет печень, сердце бьётся сильно и неровно. Интересно, различает ли он черты моего лица? Его глаза, белёсая студенистая муть вокруг зрачков…

– Я тебя люблю, государь, – вырвалось у меня совершенно некстати. – Я не могу забыть, как играл ножнами твоего кинжала, когда ты принимал послов… и как разбил флакон с маслом пачули, а ты смеялся, что в эту залу теперь долго не смогут зайти ни живые, ни мёртвые… и как ты подарил мне ручного сокола…

Щёку Лучезарного дёрнула судорога.

– А ты тоньше, чем я думал, Ветер, – процедил он сквозь зубы. – Ну, довольно. Убирайся отсюда. Не надейся, что тебе удастся меня провести. Я буду жить ровно столько, сколько позволит Нут.

Я поклонился.

– Светоч Справедливости прав, как всегда. Он будет жить ровно столько, сколько позволит Нут, – и подумал, что ни один провидец не сказал бы точнее.

Я уходил, чувствуя спиной его настороженный презрительный взгляд. Лучезарный до такой степени меня презирал, что даже не приказал своим теням следить за мной.

Сумрак осклабился и поклонился. Я поклонился в ответ: он отлично знал своё дело. Что бы я ни сказал – всё можно обернуть против меня. И что бы я ни сделал – всё может выглядеть как предательство. Самое главное – это трактовать правильно.

А Сумрак, проживший более полувека во дворце, трактовал правильно.

Когда начало темнеть, тяжёлые цепи свалились с моей души.

Я с наслаждением послал за Яблоней и лежал на ложе, прислушиваясь, не раздадутся ли её лёгкие шаги за дверью, по традиции украшенной резным изображением вздыбленных лошадей. И услышав их, эти шаги, которые нельзя спутать ни с одним звуком в мире подзвёздном, возблагодарил и снова возблагодарил Нут за милость.

Она впорхнула, как маленькая птаха, как бабочка, сдёрнула и бросила на пол синий шёлковый плащ, голубая и золотая – и я вскочил к ней навстречу. Она обхватила меня цепко и сильно, прижалась всем телом; я слышал, как сбивается её дыхание, но не от восторга, услышь, Нут: Яблоня не хотела расплакаться при мне.

Я поднял её и понёс на ложе. Она тронула мою щёку:

– Ветер… не торопись.

Я сел с Яблоней на коленях. Она вздохнула и горестно сказала:

– Слишком весело не выйдет. Нынче моя луна взошла рановато, – и, хихикнув, добавила: – От ужаса, наверное. В тронном зале я думала, что умру от страха.

Я поцеловал её в макушку.

– Не везёт – так во всём не везёт… Но в зале ты вела себя как опытный интриган – я восхищён. И потом… нам запретна страсть, но не нежности?

Яблоня снова хихикнула, дыша мне в шею, и мелко укусила за мочку уха:

– Да, царевич, нежности позволительны. Или послать Одуванчика за Молнией? Она сегодня живёт под солнцем.

– Маленькая негодяйка, – вздохнул я. – Если бы я хотел солдата – у меня за стеной дежурят Рысёнок и Филин, за ними можно даже не посылать евнуха…

Яблоня прыснула, ласкаясь как кошка.

– Прости… просто вы такие забавные, оба… Я