Тёмный карнавал (сборник) - Рэй Брэдбери

Она вперилась в него ненавидящим взглядом:

— Не хочешь ли ты сказать, старый черт, что пончик был отравлен?

В кухне что-то с грохотом обрушилось на пол.

Джошуа отправился посмотреть, в чем дело, и очень скоро вернулся.

— Новая горничная свое отслужила, — сообщил он.

Тело новой горничной взволокли на чердак и спрятали в сундуке. Ее исчезновение осталось незамеченным.

— Даже обидно, — сказала Мисси, выждав неделю. — Я все ждала, что прибудет высокий, суровый человек с блокнотом, набегут фотографы, защелкают вспышки. Кто бы мог подумать, что у бедняжки не было ни родных, ни близких.

В доме что ни день толпились гости. Так задумала Мисси.

— Под шумок легче провернуть дело. Чем не стрельба по движущейся мишени!

К ним опять зачастил мистер Гаури, который сильно хромал после падения с лестницы, хотя с той поры прошла не одна неделя. Он все так же сыпал анекдотами и надсадно хохотал, а однажды едва не отстрелил себе ухо из дуэльного пистолета. Гости помирали со смеху, но сочли за благо убраться пораньше. Гаури поклялся, что ноги его больше не будет в этом доме.

Потом вышел казус с одной дамочкой по имени мисс Каммер, которая, оставшись у них ночевать, решила воспользоваться электробритвой хозяина и получила если не смертельный, то поистине сокрушительный удар током. Унося ноги, она растирала правую подмышку. Джошуа не долго думая стал отращивать бороду.

Вскоре после этого пропал некий мистер Шлейгель. А вслед за ним — мистер Смит. В последний раз несчастных видели по субботам в гостях у Эндерби.

— В прятки играете? — подтрунивали знакомые, дружески похлопывая Джошуа по спине. — Признайтесь, что вы с ними сделали? Отравили мухоморами? Пустили на удобрение?

— Скажете тоже! — сдавленно посмеивался Джошуа. — Ха-ха, при чем тут мухоморы! Один полез в ледник за мороженым, не смог выбраться и за ночь сам превратился в эскимо. Другой зацепился за обруч для крокета и пробил головой стекло в оранжерее.

— Превратился в эскимо! Пробил стекло! — подхватывали гости. — Ну, Джошуа, вы и шутник!

— Это чистая правда! — настаивал Джошуа.

— Чего только люди не придумают!

— Нет, серьезно, куда запропастился старик Шлейгель? А этот прохиндей Смит?

— И в самом деле, куда подевались Шлейгель и Смит? — спросила Мисси через пару дней.

— Надо подумать. Историю с мороженым подстроил я сам. А вот обруч?.. Не ты ли подбросила его в самое неподходящее место, чтобы я споткнулся и угодил головой в стекло?

Мисси застыла. Он попал в точку.

— Так-так, — сказал Джошуа, — значит, настало время кое о чем потолковать. Пирушкам надо положить конец. Еще одна жертва — и сюда примчится полиция с сиренами.

— Верно, — согласилась Мисси. — Наши маневры рикошетом ударят по нам самим. Что же касается обруча… Перед сном ты всегда прогуливаешься по оранжерее. Но за каким чертом туда понесло Шлейгеля — в два часа ночи? Поделом этому болвану. Долго он будет преть под компостом?

— Пока я его не перетащу к замороженному.

— Силы небесные! Отныне никаких гостей.

— Будем коротать время наедине — ты да я, да еще… гм… люстра.

— Не дождешься! Я так запрятала стремянку — вовек не отыщешь.

— Проклятье! — не сдержался Джошуа.

В тот вечер, сидя у камина, он наполнил несколько рюмок самым лучшим портвейном из домашнего погреба. Стоило ему выйти из комнаты, чтобы ответить на телефонный звонок, как она бросила в свою собственную рюмку щепоть белого порошка.

— Какая гадость, — пробормотала она. — Банально до неприличия. Зато расследования не будет. На похоронах люди скажут: он в последнее время ужасно выглядел, краше в гроб кладут.

С этими словами она — для верности — добавила еще чуть-чуть смертоносного зелья. Тут вернулся Джошуа, опустился в кресло и взял со стола рюмку. Повертев ее перед глазами, он с ухмылкой перевел взгляд на жену:

— Шалишь!

— Ты о чем? — с невинным видом спросила она.

В камине уютно потрескивали поленья. На полке тикали часы.

— Не возражаешь, дорогуша, если мы поменяемся рюмочками?

— Уж не думаешь ли ты, что я подсыпала тебе яду, пока ты говорил по телефону?

— Тривиально. Избито. Но не исключено.

— Ох уж, бдительность-подозрительность. Ну, будь по-твоему. Меняемся.

На его лице отразилось удивление, однако рюмки перешли из рук в руки.

— Чтоб тебе пусто было, — буркнули они в один голос и даже рассмеялись.

Каждый с загадочной улыбкой опорожнил свою рюмку.

С видом беспредельного блаженства они поудобнее устроились в креслах, обратив к огню призрачно-бледные лица, и наслаждались ощущением тепла, которое разливалось по их тонким, если не сказать паучьим, жилам. Джошуа распрямил ноги и протянул пальцы к тлеющим углям.

— Ах, — выдохнул он. — Что может быть лучше доброго портвейна!

Мисси склонила седую головку, пожевала ярко накрашенные губы и начала клевать носом, то и дело исподволь поглядывая на мужа.

— Жалко горничную, — вдруг прошептала она.

— Да уж, — так же тихо отозвался он. — Горничную жалко.

Огонь разгорелся с новой силой, и Мисси, помолчав, добавила:

— Мистера Шлейгеля тоже жалко.

— Нет слов. — Он подремал. — Да и Смита, между прочим, тоже.

— И тебя, старичок, — после паузы медленно выговорила она, хитро сощурившись. — Как самочувствие?

— В сон клонит.

— Сильно?

— Угу. — Он остановил на ней взгляд совершенно ясных глаз. — А ты, дорогуша, сама-то как?

— Спать хочется, — ответила она, смежив веки. Тут оба встрепенулись, — К чему эти расспросы?

— В самом деле, — насторожился он. — К чему это?

— Видишь ли… — Она долго разглядывала носок черной туфельки, медленно отбивавшей ритм, — я полагаю, хотя до конца не уверена, что у тебя скоро откажут желудочно-кишечный тракт и центральная нервная система.

Он еще немного посидел с сонным видом, безмятежно поглядывая на огонь в камине и прислушиваясь к тиканью часов.

— Отравила? — дремотно произнес он, и тут неведомая сила подбросила его с кресла. — Что ты сказала? — Упавшая на пол рюмка разлетелась вдребезги.

Мисси подалась вперед, словно прорицательница.

— У меня хватило ума подсыпать яду в свою же порцию — я знала: ты захочешь поменяться рюмками, чтобы себя обезопасить. Вот и поменялись! — Она захихикала дребезжащим смешком.

Откинувшись на спинку кресла, он схватился обеими руками за лицо, словно боясь, как бы глаза не вылезли из орбит. Потом вдруг что-то вспомнил и разразился неудержимым взрывом хохота.

— В чем дело? — вскричала Мисси. — Что смешного?

— Да то, — задохнулся он, кривя рот в жуткой ухмылке и не сдерживая слез, — что я тоже подсыпал яду в свою собственную рюмку! Искал удобного случая, чтобы с тобой поменяться!

— Боже! — Улыбка исчезла с ее лица. — Что за нелепость? Почему мне это не пришло в голову?

— Да потому, что мы с тобой слишком умные! — Он снова откинулся назад, сдавленно хохотнув.

— Какой позор, какое непотребство, надо же так оплошать, о, как я себя ненавижу!

— Будет, будет, — проскрипел он. — Лучше вспомни, как ты ненавидишь меня.

— Всем истерзанным сердцем и душой. А ты?

— Прощения тебе не дам и на смертном одре, женушка моя, божий одуванчик, старая вешалка. Не поминай лихом, — добавил он совсем слабо, откуда-то издалека.

— Если надеешься и от меня услышать «не поминай лихом», то ты просто рехнулся. — Ее голова бессильно свесилась набок, глаза уже не открывались, она едва ворочала языком. — А впрочем, чего уж там? Не поминай ли…

У нее вырвался последний вздох. Поленья в камине сгорели дотла, и одно лишь тиканье часов тревожило ночную тишину.

На следующий день их обнаружили в библиотеке. Оба покоились в креслах с самым благодушным видом.

— Двойное самоубийство, — решили все. — Их любовь была так сильна, что они просто не смогли уйти в вечность поодиночке.

— Смею надеяться, — произнес мистер Гаури, опираясь на костыли, — моя дражайшая половина, когда настанет срок, тоже разделит со мной эту чашу.

День смерти

© Перевод С. Анисимова

Утро.

Мальчишка по имени Раймундо несся по Авенида Мадеро. Он бежал сквозь ранний запах ладана, доносившийся из множества церквей, и сквозь запах угля от десятка тысяч жаровен, на которых готовились завтраки. Он двигался среди мыслей о смерти, поскольку этим утром весь Мехико был пропитан мыслями о смерти. Храмы отбрасывали огромные тени, повсюду были женщины в черных траурных платьях, и дым от церковных свечей и жаровен забивал ноздри бегущего мальчика запахом сладкой смерти. Ничего странного — в этот день все мысли были о смерти.