Фаворитки французских королей - А. Глебов-Богомолов

Королю было чего опасаться. Всевластие матушки начинало очень его задевать, а Екатерина между тем упорно проводила свои секретные операции при помощи фрейлин своего двора. Прежде всего она увеличила число их с восьмидесяти до двухсот и научила своих верных служанок тайным уловкам Венеры, «способным служить исключительно на благо государства и семьи Валуа».

«Все эти барышни, „разубранные, как богини, но доступные, как смертные“ [260], отдававшие все свое обаяние на службу государства, использовались ею в политических целях…»

Эти молодые, изящные особы, которых находили у себя в постели иностранные дипломаты, бывавшие в Париже проездом, назывались «летучим эскадроном королевы»…

…Поведение некоторых из этих девиц вскоре вызвало скандал, и королева получила из Италии укоризненное письмо. «Вам бы следовало, — писали ей, — ограничиться небольшой свитой фрейлин и проследить за тем, чтобы они не проходили без конца через мужские руки и были более стыдливо одеты» [261].

Советы эти прошли мимо ушей Екатерины. В войне против Гизов, Монморанси и Бурбонов, потомков Людовика Святого, наступавших на нее со всех сторон, все средства, а тем более амурные, были хороши. Так, по ее прямому наущению был совращен и уложен в постель Антуан де Бурбон, один из вождей реформатов.

Для его покорения Екатерина выбрала прекрасную Луизу де ля Беродьер, или как ее называли при дворе, красавицу Руэ — La Belle Roue. «Победить такого противника было нетрудно»: король Наварры, как впоследствии и его сын, был «большой юбочник».

Луиза де ля Беродьер оказалась великолепной любовницей, но когда после бессонной ночи в ней проснулась стыдливость, она разрыдалась:

«Королева-мать сурова, — сказала она. — Если она узнает о том, что мы сделали, меня прогонят. И я боюсь, как бы гнев ее не обратился на вас» [262] .

Король Наваррский оказался настоящим мужчиной. Не желая потерять свою новую возлюбленную, а тем более быть причиной ее неприятностей, он обещал встретиться со своей противницей. Так над политикой возобладала любовь. А король Наварры был любезен, искал примирения и готов был ради Прекрасной Руэ пожертвовать своим королевством.

В результате последовало примирение сторон, и протестант, дав слово хранить верность (и признательность) Екатерине, получил от нее титул главного наместника королевства. «Почтительно поклонившись, он согласился на это и тем самым отказался от притязания на регентство, признав верховенство Екатерины» [263].

Таковы были методы королевы. Вослед за Антуаном де Бурбон Екатерина взялась за другого вождя реформатов — принца Конде, и также с блестящим результатом. На ложе любви их вера, вера вождей протестантского лагеря, не выдерживала испытаний. С ним поработала другая из ее фрейлин — Изабелла де Лимей.

И подобно тому как он писал когда-то Антуану Наваррскому, Кальвин направил принцу Конде из Женевы письмо, полное горьких упреков: «Вы можете не сомневаться, монсеньор, что мы уважаем вашу честь так же, как и желаем вам здоровья. Но мы поступили бы как предатели, скрывая от вас эти слухи. Нам сказали, что вы увлекаетесь женщинами, это очень вредит вашему влиянию и репутации. Хорошие люди будут этим обижены, плохие — посмеются» [264].

Увы! И на этот раз упреки возымели весьма мало действия. Морали не могли унять страсть. «Хотя жалобы реформатов, — грустно писал поэт, историк и политический деятель Агриппа д’Обинье, — и доходили до принца Конде, весь ум его был занят ласками королевы-матери и любовью мадемуазель де Лимей» [265] .

Таким же образом фрейлины «летучего эскадрона», этой маленькой «новой амурной компании», подобной компании девиц Франциска I, воспитывали принцев крови и детей Екатерины.

Ведь до шестнадцати лет Карл IX, мечтавший, как мы помним, только о Марии Стюарт, избегал общения с ними, хотя «все дамы двора постоянно вились вокруг него, всегда готовые предложить свою любовь».

Такое страшное безразличие короля начинало постепенно вызывать подозрения и пересуды и, дабы заткнуть рот всем «гнусным гугенотским сплетникам», обвинявшим его в гнусном «содомском» пороке, он тут же принялся любезничать направо и налево. Так он и встретил в Орлеане девушку необыкновенной красоты и одного с ним возраста, в которую сразу влюбился. И поделом. Юная особа была очаровательна, красива, умна, жизнерадостна, что в данную эпоху составляло великое достоинство. Случилось это осенью 1566 года. По происхождению она была фламандкой, но ее отец служил в Орлеане помощником наместника. Все более становящийся изгоем в своей семье, Карл IX, безумно влюбленный в Мари, был занят тем, что изливал ей свои чувства.

Удивительно, до чего деликатен был со своей возлюбленной этот от природы угрюмый и на редкость жестокий человек.

Однако, несмотря на страсть короля, девушка, по духу тоже, по-видимому, ученица королевы-матери, не прекращала любовной игры и со своим первым любовником — кавалером Монлюком. Люди Екатерины выяснили и донесли ему о таком истинно королевском невезении, которое уже не раз бросалось в глаза читателю этой книги, и Карл IX почувствовал себя совершенно брошенным и несчастным.

«Выйдя из покоев в притворно-веселом настроении, он заявил, что прямо сейчас устраивает обед, на который приглашает несколько хорошеньких дам. В числе приглашенных была и Мари Туше.

После этого он приказал капитану Лашамбру привести к нему дюжину ловких в своем ремесле воров-карманников, с тем, чтобы они незаметно срезали с пояса всех дам, сидевших за столом, их кошельки и доставили их все до одного к нему в спальню.

Когда стол был накрыт, король посадил Мари Туше подле себя, чтобы она не успела перепрятать письмо, которое ему так хотелось получить. Карманники с блеском выполнили порученное им дело, и Лашамбр, как ему и было приказано, отнес добычу в спальню короля.

Король без труда опознал среди прочих кошелек Мари и, стремительно открыв его, обнаружил записку, о которой ему сообщалось ранее. Он показал ее на другой день своей неверной любовнице. Сначала она не признавалась, что письмо адресовано ей, ибо оно было без подписи; но, поскольку она не могла отрицать, что ей принадлежат многие другие вещи, находившиеся в ее кошельке вместе с запиской, ей ничего не оставалось, как сознаться в своем поступке и со слезами попросить прощения» [266] .

«В записке не было ничего серьезного, и король обещал забыть об этом при условии, что Мари окончательно порвет с Монлюком.