Львы Сицилии. Закат империи - Стефания Аучи

честно, ему не нравится Палермо, этот Палермо. Ему нравятся элегантные виллы в пригороде, бальные залы во дворцах аристократов, фойе театров. Он любит Лондон и Париж, Французскую Ривьеру, тишину австрийских гор.

Он любит стоять на палубе яхты, подставив лицо ветру.

А не этот гнилой, спертый воздух.

Он не помнит или, возможно, не хочет вспоминать, что чуть меньше века назад в таком же месте жил его дед Винченцо, а еще раньше – дядя, чье имя и кольцо на пальце он носит, который приехал из Калабрии, спасаясь от нужды и горя. Оба делали все возможное, чтобы закрепиться в этом городе, враждебном, неприветливом, боролись за место под солнцем. Им удалось, потому что они смогли завоевать уважение простых людей, народа.

Но его родители позаботились о том, чтобы эту память стереть, старались не вспоминать прошлое. А если не говорить о прошлом, оно исчезает. А если оно исчезает, то его словно никогда и не было.

Сегодня его ждет настоящее. Его ждет тяжелый день.

Иньяцио поднимается по лестнице, раскланивается со встречающими его клерками, заходит в свой кабинет на втором этаже. У Доменико Галлотти, управляющего «Генерального пароходства», круглое лицо с густыми бакенбардами, и сам он коренастый, круглый, с животиком, выдающим страсть к хорошей еде. Он ждет Иньяцио уже двадцать минут, расхаживая по кабинету, сцепив за спиной руки.

– Прошу прощения за опоздание, – говорит вошедший Иньяцио.

– Это я прошу прощения, что поторопил вас, но есть дела, требующие безотлагательного решения.

Никаких преамбул, никаких любезностей. Галлотти не скрывает своего нетерпения, он стоит у стола и барабанит пальцами по папке.

– В ваших письмах, которые я получал во время нашей с женой поездки по Европе, чувствовались обеспокоенность и тревога, – говорит Иньяцио, садясь за стол отца.

Он замолкает, оглядывает кипу бумаг, лежащих на столе в ожидании его подписи. Помолчав немного, знаком просит Галлотти сесть.

Галлотти садится, смотрит на Иньяцио, полуприкрыв глаза.

– Я понимаю, что мог показаться вам слишком настойчивым, но сейчас очень сложное время. Дело «Банка Романа» вскрыло множество проблем в нашей банковской системе, и уверяю вас, «проблемы» – еще мягко сказано. Также накопилось множество вопросов, касающихся работы дома Флорио, начиная с продления морских концессий. Ваш отец, упокой Господь его душу, заключил соглашение на десять лет, срок скоро выходит, и нужно решать вопрос об их продлении… Мы должны перезаключить их на выгодных для нас условиях. Не забывайте, дон Иньяцио, что государственные субсидии составляют важный источник финансирования «Генерального пароходства», более того, осмелюсь сказать, основополагающий: они позволяют нам работать на маршрутах, которые в противном случае были бы нерентабельны, это основной вклад в наш бюджет.

Иньяцио ерзает в кресле, чувствуя себя неловко. Его раздражает, что с ним разговаривают, как с несмышленым мальчишкой.

– Я прекрасно понимаю их важность, синьор Галлотти. Лучше расскажите мне, как идет парламентский процесс.

Галлотти открывает папку, берет докладную записку.

– Препятствия, дон Иньяцио. Препятствия, прежде всего в парламенте, потому что Джолитти и близкие к нему промышленники будут возражать против продления контракта в нашу пользу. Они потребуют провести проверку компании, начиная с состояния флота, который за столько лет, вы знаете это лучше меня, не модернизировался.

– Это поправимо, – Иньяцио раздраженно отмахивается от возражений. – Сделаем кое-какой необходимый ремонт, с остальным не будем торопиться. Имя Флорио обеспечивает надежность «Генерального пароходства». Нам не страшны никакие проверки.

– Верно. Но пока договор не продлен, мы находимся в состоянии неопределенности, рабочие в растерянности, они не знают, чего ожидать. По городу поползли слухи. Недавно портовые рабочие Палермо через свой профсоюз сообщили «Джорнале ди Сичилия», что, если концессии не будут продлены, четыре тысячи семей останутся без хлеба. У палаццо Виллароза прошла манифестация, были выступления и в других местах, не исключено, что завтра начнутся беспорядки. Или рабочие объявят забастовку, что еще хуже. Нельзя сбрасывать это со счетов.

– Портовые рабочие и литейщики «Оретеа» – горячие головы, они, конечно, могут устроить забастовку. Но мы должны постараться этого избежать. Мой отец умел убеждать, и я смогу. Нам не нужны беспорядки. Тем более что есть дела поважнее.

– Конечно. – Галлотти достает из папки бумаги и протягивает их Иньяцио.

Ну, что там еще? – думает Иньяцио, подавшись вперед. Это парламентский отчет, подписанный Маджорино Феррарисом, депутатом от Северной Италии.

– «Многие в нашей стране не скроют радости, когда Итальянская судоходная компания «Генеральное пароходство» прекратит наконец свое существование…» – читает вслух Иньяцио. – Какого черта, что он вообразил себе, этот Феррарис? – раздраженно восклицает он. – Италия справилась бы с морскими перевозками и без нас? Он понимает, о чем говорит?

– Наши друзья в парламенте, близкие к адвокату Криспи, в опале. Мнение Феррариса имеет мало общего с экономикой, здесь играют роль политические интересы и приоритеты премьер-министра, – усмехается Галлотти.

– Учитывая, какие проблемы создал правительству «Банка Романа», я весьма удивлен, что Джолитти еще не слетел со своего кресла. Криспи в одном из писем рассказал мне о нем. Обычный бюрократ. Хорошо устроился, учился в Турине, пока такие люди, как Криспи, боролись за объединение Италии…

– Возможно, это так, но сейчас он – премьер-министр, и, откровенно говоря, его задача – защищать предпринимателей Севера, потому что они отдали ему свои голоса. В свою очередь, Криспи и его люди заинтересованы в защите своих избирателей, представителей Юга в целом и Сицилии в частности. Под словами Феррариса, к сожалению, готовы подписаться многие, дон Иньяцио. Таковы эти северяне: работяги, которые мотыжат землю и живут южнее Рима, – не их избиратели. Что касается крупных землевладельцев, то их не интересует сотрудничество ни с промышленниками, ни с торговцами.

Воздух будто застывает. Иньяцио выжидательно смотрит на Галлотти.

– Прочтите вот это, – предлагает тот, указывая на отрывок текста. – Феррарис жалуется, что мы используем пароходы иностранного производства, и предлагает отдавать предпочтение компаниям, эксплуатирующим суда, построенные на итальянских верфях… конечно же, в Тоскане и Лигурии. Еще предлагает проводить аукционы на почтовые и пассажирские перевозки, отменяя концессии в том виде, в каком их получил ваш отец.

Иньяцио чувствует, что внутри у него все клокочет от гнева.

– Они хотят зарезать нас без ножа. Если мы не получим субсидии, можно закрывать лавочку! – Он выпускает струйку воздуха из тонких губ, поворачивается к окну. Интересно, что сделал бы на его месте отец, как отреагировал, к кому бы обратился?

– Нужно ехать в Рим, – решительно говорит Иньяцио. – Поедем я, вы и Лагана. Никто не должен нас опередить. Никто, – повторяет он, проводя рукой по лбу. – И нужно поговорить с рабочими, чтобы они не волновались… Эти подстрекатели, которые занимаются пропагандой, только их нам не