Рерих - Максим Дубаев

«Будьте добры указать магистрату Карашара разрешить экспедиции Рериха следовать в Урумчи горной дорогой. Здоровье Е. И. Рерих не позволяет продолжать путь по знойной песчаной пустыне длинного пути. Горная дорога гораздо скорее позволит дойти до Урумчи».

Теперь оставалось только ждать ответа. Николай Константинович предложил на время перебраться выше в горы, в ставку торгутского хана, а затем и дальше в монастырь Шарсюме. Все встали с восходом солнца — торопясь уйти раньше, чтобы местные власти и исчезнувший на время конвой не успели выдумать новых причин для задержки. Экспедицию провожал Сенкевич.

«В широкополой шляпе и в желтом старом френче лихо сидит на иноходце, — вспоминал этот день Николай Рерих. — Точно выехал из ранчо Новой Мексики. Идем желтой степью, высокая трава. Солнце палит. На севере опять слабый силуэт гор, отдельные серые юрты, стада верблюдов. Наездники в круглых, тибетского покроя шапочках… доходим до ставки. Базар — чище, чем в сартских городах. Белые строения ставки торят на солнце. Стены, дворы, проезды выведены широко. Нас ведут через широкий двор в большую комнату. Белые стены, черная китайская мебель, шкура медведей. Чаепитие. Приносят карточку от гегена-регента (за малолетством хана) — Добу-дунцорын-чунбол. Это тот самый перевоплощенец Сенген-ламы, о котором упомянуто в сиккимских заметках. Завтра увидим его. Стоять будем на поле за ставкой против гор — отличное ощущение»[285].

Но местные власти не позволили экспедиции находиться в горах, потребовали немедленно спуститься в город. А после категорического отказа Рерихов вернуться, прислали солдат и в конце концов заставили караван двинуться по дороге, пролегавшей по жаркой пустыне.

«Вся цель экспедиции исчезла, — возмущался Николай Константинович. — Надо только мечтать скорей покинуть китайскую территорию. Через два часа идем требовать обратно наш паспорт и письмо о причинах высылки. Отдают паспорта при официальном письме о том, что высылка производится по требованию карашарского таотая по обвинению нас в съемке карт. Дают и арбы, только бы скорей нас вывезти. Говорю, что мне 52 года, что я был почетно встречен в двадцати трех странах и что теперь подвергаюсь в первый раз в жизни высылке — с территории полунезависимых торгутов. Какая тут независимость, это просто рабство. Унизительное рабство: вопреки всем обычаям Востока — выгнать гостя! И куда же мы пойдем? В жару Токсуна? И вынесет ли Елена Ивановна? Именно жару сердце ее не выносит. Где же ближайшая граница, чтобы укрыться от китайских мучителей?»[286]

2 апреля Рерихи покинули Карашар, и только 11 апреля, пережив в пути песчаную бурю, оказались в Урумчи. Первое впечатление у Н. К. Рериха от этого города было восторженным:

«Широкая улица с низкими домами русской стройки. Читаем вывески: „Кондитерская“, „Ювелир“, „Товарищество Бардыгина“… Появляется посланный от фирмы Белиан-хана и везет нас в приготовленную квартиру. Низкий белый дом. Две комнаты и прихожая. Но вот затруднение: для нашего внедрения надо выселить двух русских, это так неприятно. Едем к Гмыркину — представителю Белиан-хана — посоветоваться. Оказывается, в Урумчи все переполнено. Домов нет. Придется стоять в юртах за городом. Это лучше. Юрий с Гмыркиным скачут искать место для стоянки. Ходят какие-то люди. Всем им обязательно нужно знать, кто мы, откуда, зачем, надолго ли, сколько людей с нами, что в ящиках? Обедаем у Гмыркиных. На обеде у Гмыркиных целый стол русских. Оказывается, сегодня важный день. Дугу призывал к себе дунган и заявил им, что ничего против них не имеет. В начале марта здесь была мобилизация; при этом было объявлено, что призываются все, а дунган не нужно»[287].

Чувствуя себя более спокойно и уверенно, Николай Константинович в первый же день, в Урумчи, решил разобраться с обидчиками и, используя свои связи, захотел организовать хоть какое-то расследование самоуправства губернаторов.

Неожиданно в лагере появился молодой китаец Чжу Дахен, отлично владевший русским языком. Он, как и все, улыбался, потом искренне возмущался поступками губернаторов Хотана и Карашара и уверял, что готов всячески помочь. Он тут же пригласил Юрия и Николая Константиновича к Фан Юаньняню — комиссару департамента иностранных дел Синьцзяна, и к самому Янь-дуту (Ян Цзинь-синю) — генерал-губернатору Синьцзяна. Чжу Дахен провел Рерихов через многочисленные ворота и закоулки. И вот они вместе с сановниками пьют чай. Те подкладывают им сахар и уверяют, что в Хотане и Карашаре местными властями были сделаны ошибки и что Рерихи, несомненно, великие люди и потому должны простить малых людей, запутавшихся в своих мелких страхах. Сановники наперебой убеждают уважаемых гостей, что ничего подобного повториться в Урумчи не может, так как здесь живут цивилизованные люди. Николай Константинович долго ждал хотя бы маленького намека на расследование, но китайские чиновники только охали и сочувствовали, а о разбирательстве не говорили ни слова.

Через год возглавив местных гоминьдановцев, этот же комиссар иностранных дел Фан Юаньнянь организовал убийство генерал-губернатора Синьцзяна Ян Цзиньсиня, надеясь добиться подчинения Синьцзяна центральному китайскому правительству. Но после гибели Яна пост наместника захватил комиссар департамента внутренних дел Цзинь Шучжэнь. Он заявил о подчинении Нанкину, но фактически оставил в Синьцзяне все без изменений. Гоминьдановские организации были закрыты, а Фан Юаньнянь и другие гоминьдановцы казнены.

В то время когда Николай Константинович и Юрий возвращались по тем же путаным закоулкам, обсуждая слова китайских сановников, солдаты перетряхивали экспедиционное снаряжение. Этот случай заставил Н. К. Рериха совершенно изменить маршрут каравана.

«Именно в ту минуту, — вспоминал Николай Константинович, — у нас был сделан подробный обыск полицмейстером в сопровождении татарина-переводчика. Опять Елена Ивановна была допрашиваема о наших художественных работах, опять вся нелепость была проделана от начала до конца. Как же можно верить уверениям…»[288]

Николай Константинович уже не сомневался, что путь необходимо держать в Советский Туркестан. А там, возможно при поддержке советских властей, более тщательно организовать свою экспедицию.

Однако генерал-губернатор китайской провинции Синьцзян был не так прост, как казалось на первый взгляд. Получив от англичан сведения о якобы антикитайской деятельности Рерихов, он приказал выслать с территории Синьцзяна тех иностранцев, которые помогали Н. К. Рериху и его экспедиции. Первым в этом списке, конечно, стоял советский консул в Кашгаре М. Ф. Думпис, он действительно сумел помочь Рерихам покинуть Хотан и оказаться в Урумчи. Следующими были другие русские, лояльно относившиеся к советской власти или тайно на нее работавшие, а значит, менее защищенные, нежели дипломаты.

Из Урумчи советский консул Е. А. Быстров уже давно отправил необходимые бумаги в Москву для получения разрешения экспедиции Рериха въехать на территорию Советской России. Но почта из Синьцзяна в Москву шла долго, да и китайские чиновники должны были взвесить все «за» и «против», прежде чем передавать письмо или телеграмму, полученную из страны Советов.

26 апреля Н. К. Рерих, ожидавший хороших вестей из Москвы, с горечью писал в дневнике:

«Сегодня иностранная колония провожает Сенкевичей. Уезжают они по требованию китайцев, ибо Сенкевич слишком многое знает. Почта задержалась на семь дней. Вероятно. препятствует ледоход на Иртыше»[289].

Николай Константинович даже не предполагал, что разрешение на въезд и транзитные визы уже давно отправлены из Москвы, и только китайские власти намеренно задерживают их получение.

Во время разговора с Е. А. Быстровым Н. К. Рерих случайно узнал, что в советском представительстве давно лежит большой бюст Ленина, так и не установленный на территории консульства из-за того, что нет подходящего постамента. Николай Константинович пообещал консулу, что сделает необходимые эскизы, и уже на следующий день предложил свою концепцию памятника.

Монумент должен был представлять собой усеченную масонскую пирамиду, где вместо глаза расположилась бы голова Ленина. Эта идея всем очень понравилась. Вскоре при участии Н. К. Рериха началось сооружение постамента. Такая активная деятельность Николая Константиновича очень насторожила местные власти. И поскольку английские дипломаты неоднократно предупреждали генерал-губернатора Синьцзяна о том, что художник, вероятно, является советским или американским шпионом, то теперь, когда начали в Урумчи возводить памятник вождю мирового пролетариата. Н. К. Рерих в глазах местных властей стал во много раз опаснее. Вскоре со стороны китайцев началось скрытое противодействие строительству.