О, Иерусалим! - Ларри Коллинз

— В тот день я боялся только одного, — вспоминал Бен-Гурион два десятилетия спустя. — Я боялся, что арабы тоже согласятся продлить перемирие.

Бен-Гурион беспокоился напрасно. Как уже нередко случалось, арабы и на этот раз услужили ему. В последней безуспешной попытке предотвратить новую вспышку военных действий король Абдалла пригласил к себе в Амман Рияда эль Солха, Джамиля Мардама, Нукраши Нашу и Аззама Пашу. Сейчас Абдалла хотел избежать войны ничуть не меньше, чем в мае, но он понимал, что ничего не добьётся в одиночку. Он обязан был убедить остальных арабских лидеров не поддаваться воинственному угару. Абдалла напомнил им, что они согласились на перемирие из-за нехватки вооружения. Он подчеркнул, что, согласно полученной информации, за истёкшие четыре недели неприятель получил огромное количество оружия, тогда как Арабский легион почти не восполнил своих потерь.

— Может быть, — спросил Абдалла, — у вас имеются сведения о каких-либо новых поставках, позволяющих нам возобновить военные действия против многократно усилившегося врага, которого мы не сумели победить даже тогда, когда имели над ним явное преимущество?

— Мы должны продолжать войну! — взорвался Рияд эль Солх. — Этого требует наш народ. Этого требует наша честь и достоинство. Если не хватит боеприпасов, мы будем сражаться голыми руками, мы будем швырять в евреев апельсинами, но не смиримся!

Когда Рияд эль Солх закончил свою страстную речь, наступило молчание. Король Абдалла вздохнул.

— Спасибо, Рияд-бей, — сказал он. — Спасибо за твои высокие чувства и за то, что ты так тонко выразил свойства нашего национального духа. Однако я вынужден напомнить тебе об одном обстоятельстве, о котором ты, видимо, забыл. Сейчас июль. А апельсины появятся в Палестине только к сентябрю.

47. Трубы, которые не прозвучали

Зазубренный осколок металла был ещё тёплым. Майор Абдалла Таль вертел его в руках и изучал его с таким видом, с каким служащий ломбарда оценивает ювелирное изделие. Талю потребовалось несколько секунд, чтобы понять: этот осколок знаменует конец одной эры и начало второй. Он осознал, что надежда арабов овладеть Новым Иерусалимом развеялась, как дым. Таль держал в руке осколок снаряда шестидюймового миномёта.

Прошёл всего какой-нибудь час с тех пор, как истёк срок перемирия, и вот опасения Таля, что отныне его артиллерия будет не единственной в Иерусалиме, подтвердились. Теперь арабскому населению города тоже предстояло испытать прелести обстрелов. Пушки Шалтиэля посылали в Старый город снаряд за снарядом. Теперь уже в здании Австрийской монастырской гостиницы, где помещался арабский госпиталь, некуда было девать раненых. Обстрел продолжался всю ночь. К утру подавленные иерусалимские арабы поняли, что окончание перемирия не приблизило их к победе. 9 июля, которого они с таким нетерпением ждали, принесло лишь тяжкие испытания и страдания.

Миномётный обстрел в Иерусалиме был лишь частью того, что происходило по всей стране. Израильская армия всюду наступала. На юге она выбила египтян из нескольких еврейских поселений. На севере четыре израильские колонны ударили по сирийцам, которые удерживали еврейское поселение Мишмар-ҳа-Ярден, а другие части обратили в бегство Палестинскую освободительную армию и взяли древний город Назарет.

Пожалуй, наиболее важная победа была одержана к западу от Латруна. В течение трёх дней были захвачены населённые арабами города Лод и Рамле с окрестностями.

Неожиданные победы израильтян тотчас вызвали панику среди арабов, и тысячи беженцев устремились к Рамалле. Израильтяне всячески содействовали этому бегству. Молодому государству нужна была свободная, никем не заселённая земля. По улицам Лода и Рамле разъезжали машины с громкоговорителями, призывавшие арабов уходить в арабские страны. Деревенских старейшин вызывали в штабы израильской армии и прозрачно намекали им, чтобы они посоветовали жителям убираться. Армия предоставляла арабам автобусы, которые отвозили их к линиям арабских укреплений.

Вечером 14 июля на небольшом ливанском горном курорте Алей царило необычайное оживление. Сюда съехались лидеры Арабской лиги. Они собрались на срочное совещание, чтобы обсудить настоятельный призыв Совета Безопасности ООН к воюющим сторонам на Ближнем Востоке: немедленно и на неопределённый срок прекратить военные действия.

На этот раз у арабских лидеров было достаточно причин желать перемирия, и споров не возникло. Арабские войска терпели поражение на всех фронтах. Мечта арабов завоевать Палестину развеялась. Около полуночи Аззам Паша послал Генеральному секретарю ООН Трюгве Ли короткую телеграмму, в которой сообщалось, что Арабская лига согласна немедленно и на неопределённый срок прекратить военные действия в Палестине.

Быстрота арабского ответа на призыв Совета Безопасности лишила начальника штаба Иерусалимского округа Ҳаганы самого важного фактора — времени. Шалтиэль думал, что у него в запасе имеется минимум месяц, но утром 15 июля он неожиданно узнал, что в его распоряжении осталось меньше двух суток. По договорённости с представителем ООН перемирие в Иерусалиме должно было начаться в 5 часов утра в субботу 17 июля — за 48 часов до прекращения огня в остальных частях страны.

Подготовленный Шалтиэлем план захвата Старого города предусматривал два широких манёвра с целью окружения, сопровождаемых мощным огневым валом, который принудил бы арабов бежать. Но для осуществления этого плана требовалось три-четыре дня, а их у Шалтиэля не было.

Другим способом взять Старый город была лобовая атака — чрезвычайно рискованная и чреватая серьёзными потерями. Как выразился Иешурун Шифф, адъютант Шалтиэля, лобовая атака напоминает покер: «За один кон либо срываешь большой куш, либо проигрываешь всё, что имеешь». Он знал, что Шалтиэлю с его склонностью к драматизму этот план импонирует. И хотя почти все офицеры штаба были против этого плана, Шалтиэль объявил:

— Другого выхода нет — мы будем атаковать Старый город.

Как и у всякого хорошего игрока в покер, у Шалтиэля был припрятан про запас козырь. Это было большое пустотелое взрывчатое устройство, названное «конусом» (из-за своей конической формы); оно весило 135 кг и было смонтировано на металлической треноге. Конструктор «конуса» знаменитый физик Иоэль Раках уверял, что его сооружение произведёт страшное разрушительное действие: если «конус» взорвать в двух метрах от стены Старого города, он проделает в стене огромный пролом. Операция получила название «Кедем» (древность). Подобно тому, как некогда, во время другой древней битвы, от звуков труб Иисуса Навина пали стены Иерихона, так в двадцатом веке изобретение молодого профессора физики должно было сотворить новое чудо — разрушить стену Иерусалима и позволить евреям вернуться в Старый город.

Человек, который решил помешать Шалтиэлю захватить Старый город, нервно шагал взад и вперёд по своему кабинету в помещении школы «Рауда». Для Абдаллы Таля, как и для Шалтиэля, эта ночь была решающей. Таль понимал, что противник скоро начнёт атаку. Вскоре после десяти часов вечера на Старый город упал первый миномётный снаряд. Через десять минут снаряды стали ложиться один за другим. Вскоре на город обрушился такой ураганный огонь, какого Таль ещё в жизни не видывал: это явно была прелюдия к атаке. Таль немедленно велел передать на все арабские позиции боевой приказ: «Пусть каждый правоверный будет исполнен решимости выстоять или погибнуть. Мы будем защищать Святой город до последнего человека и до последнего патрона. Отступления не будет».

За последующие три часа на Старый город обрушилось пятьсот артиллерийских снарядов. Для врачей Австрийской монастырской гостиницы это была «ночь в преисподней». Ходячие больные спустились в подвал, лежачих вывезли из палат в коридоры.

Один снаряд попал в санитарную машину, другой поджёг дерево в саду перед больницей; сад запылал, и санитары не могли выйти наружу. «Повсюду визжали женщины, — вспоминал впоследствии доктор Хабиб Булос. — По всему городу лежали мёртвые, умирающие и легко раненые, но мы не могли до них добраться».

В новом Иерусалиме командующий операцией Цви Синай завершил последний инструктаж перед боем. Атаку предполагалось вести тремя отрядами: 150 эцелевцев должны были взять Новые ворота (кодовое название «Париж»), столько же бойцов Лехи — Яффские ворота («Москва») и основные силы — батальон из 500 человек под командованием Авраама Зореа, гору Сион («Берлин»). Командиром одной из атакующих рот был Рабинович; рука у него уже зажила. Когда он инструктировал своих солдат перед атакой, кто-то спросил:

— А что, если мы дойдём до Стены плача и до Храмовой горы?[16]