Охота на мух. Вновь распятый - Лев Златкин

В ее руках был капитал, который она ссужала под чудовищные проценты, каменные дома и целый район данников, а в руках Геркулеса только сила, которой Гюли тоже пользовалась, как и своими данниками.

Но больше всего на свете, даже больше, чем власть и деньги, Гюли любила своего сына, единственного красавца на всем белом свете Иосифа. И ростом, и красотой он пошел не в отца, а в деда, отца Гюли. Избалованный матерью и отцом Иосиф рос настолько наглым и беззастенчивым, бесцеремонным и бессовестным, так терроризировал всех окружающих в школе и на улице, что друзей у него не было, а были одни прихлебатели, „свита“, как он их называл. В этой „свите“ подобрались мерзавцы, как на подбор, один к одному. И не было на них управы.

В школе Иосиф учился откровенно плохо, а учителя ему ставили по всем предметам „десять“, высший балл. Иосиф принципиально стоял у доски, когда его вызывали, и молчал, упрямо и упорно, а учителя отвечали за него уроки, сами себе задавали наводящие вопросы и сами себе отвечали на них, а класс втихомолку потешался. Это действительно было очень смешно, когда из любого положения пытаются найти выход. От Иосифа требовалось только одно: ходить на занятия. Здесь мать была неумолима: „ходи, радость моя, — говорила она нежно, — сам не заметишь, как что-нибудь узнаешь, слушай и запоминай, а отвечать не обязательно. Ты рожден, чтобы повелевать, а не отвечать за что-то перед кем-то, а кому нести чего куда научит жизнь“… И Иосиф сидел на занятиях, слушал, запоминал, но, хотя все знал, принципиально не отвечал. Так он стал кумиром в классе, приводил в восторг соучеников, которые пользовались тоже некоторыми поблажками учителей: у кого поднимется ставить плохую оценку нерадивому ученику, после того как недрогнувшей рукой только что поставил „десять“ Иосифу. Да и класс, где учился сын светлейшего, не мог быть не самым лучшим в школе классом.

Полиция изнывала от тоски, не зная, как расценивать погром, учиненный в кондитерской лавке Иосифом с дружками: как грабеж или как детскую шалость, тем более что являлась Гюли и почему-то платила за понесенные убытки. А Гюли платила, потому что Иосиф отказался от охраны, и ссориться с малоимущими торговцами было опасно, могли и зарезать.

Когда Иосифу исполнилось пятнадцать лет, он стал засматриваться на девочек. Гюли заволновалась и срочно пригласила к себе в гости супругу старого квартального надзирателя, молодую и красивую шлюшку. Нисколько не смущаясь, Гюли прямо заговорила с ней о деле:

— Послушай, милочка! Я надеюсь, ты не откажешься от молодого любовника?

Молодая супруга поняла ее с полуслова.

— О, мадам! Если вы разрешите мне стать рабой вашего сына, я буду ему верна.

— Это я и хотела уточнить… У тебя много любовников?

— О, мадам! К сожалению, ни одного.

— Не может быть!

— Увы! Мой цербер приставил ко мне двух старых теток, а они сами прошли огонь, воду, медные трубы и чертовы зубы, их не проведешь.

— Но ко мне он, надеюсь, тебя отпускает?

— Да, мадам, но тетки ждут меня в автомобиле, а одна из них, я больше чем уверена, караулит у черного хода вашего дворца.

— Это меня устраивает. С мужем тоже это время не живи.

— Но как?

— Я тебе сейчас дам справку, что тебе запрещено заниматься любовью полгода, а потом продлю ее.

— О, мадам! Когда мы начнем? — сгорая от нетерпения, проговорила неудовлетворенная супруга.

— Да прямо сейчас! Скоро мой сыночек придет из школы. Я его покормлю и отправлю к тебе. А ты разденься догола и жди его перед зеркалом.

— Как скажете, мадам! Я вам верю! — блеснула хищно глазами надзирательша.

Как они договорились, так и Сделали: Гюли заставила Иосифа плотно поесть.

— Тебе понадобятся силы, мой милый мальчик!

— Зачем мне сила, мама, меня и так все боятся!

— Я тебе приготовила игрушку, где страх лучше не испытывать.

— Ты говоришь загадками! Мне игрушка? Ты спятила, мать!

— Сын! Как ты можешь так непочтительно обращаться к своей матери. Я же тебе не какая-нибудь шлюха подзаборная!

— Ащи, ма! Не пили мне мозги!

— Хорошо, пойдем со мной!

И Гюли повела сына к комнате, где его уже дожидалась молодая женщина. Быстро и неожиданно втолкнув сына в комнату, она заперла дверь на ключ. Но голой женщиной, стоящей перед зеркалом, Иосифа было трудно испугать.

Таким образом Гюли решила отвлечь Иосифа от безобразий, творимых им со своей „свитой“. Но Мир-Джаваду почему-то не понравилось, что его юный сын связался со старухой, хотя этой старухе было всего двадцать пять лет.

Сабит с архитектором недолго подбирали себе искусных мастеров. В ближайшей тюрьме им удалось найти сразу двух нужных людей. Труднее было провести их незаметно в кабинет Мир-Джавада. Но Сабит быстро вышел из затруднительного положения: он одел мастеров в женское платье, а на голову паранджу. Это привлекало большее внимание, чем если бы Сабит их раздел догола, но довольному своей хитростью Сабиту доказать что-нибудь было невозможно, да архитектор и не пытался этого делать, даже если бы ему пообещали полную безопасность. Сабит тихо шепнул мастерам:

— Кто пикнет хоть слово, пристрелю на месте!

Тон его был таков, что мастера прониклись и затрепетали.

Мир-Джавад на время „ремонта“ освободил кабинет, а Сабит с мастерами поселился там безвылазно. Архитектор срочно изготовил проект, а опытные мастера по этому проекту, работая по восемнадцать часов в сутки, с короткими перерывами на обед и другие потребности, пробили к реке колодец, большой и удобный, вбили в стену колодца прочные скобы, над ним установили потайной люк, пол полностью отремонтировали, и люк практически не был в нем виден, установили панели из красного дерева с позолоченной бронзой. Вот когда Сабит вспомнил свое умение, прежнюю квалификацию, забыл на время, что он начальник полиции, и с наслаждением отводил душу, работая столяром-краснодеревщиком.

Наконец, архитектор пригласил Мир-Джавада принять работу. Быстрота, с какой был сделан колодец и потайной люк, удивила Мир-Джавада, но качество потрясло.

— Вот что значит: пообещать свободу, кроме денег! Каждый работает тогда не за страх, а за совесть.

Мир-Джавад отдал распоряжение по внутреннему телефону, и рядом с кабинетом, в комнате отдыха, устланной коврами ручной работы и заставленной мягкими оттоманками и пуховиками, восточная роскошь устраивала Мир-Джавада, поэтому здесь он приказал ничего не менять, слуги разостлали на низенькой банкетке бархатную скатерть малинового цвета и заставили ее изысканнейшими яствами и напитками. Мир-Джавад снизошел до того, что сел рядом с рабочими-мастерами и пил с ними за их „золотые руки“, и ел вместе с ними плов из общего блюда, когда каждый запускает пятерню в гору риса, обложенного кусками молодого жареного барашка, даже иногда ухаживал за ними, наливая в их хрустальные фужеры вино, водку или коньяк. Мастера чувствовали себя как в раю, изредка поглядывая то на стол, то друг на друга, словно спрашивая: не снится ли им все это.

Мир-Джавад встал из-за стола, но, когда мастера попытались последовать за ним, удержал их на месте.

— Сидите, друзья! Ешьте, пейте! Восстанавливайте силы, они вам еще пригодятся. Денег у вас теперь будет куча, самое время жену подыскивать, а без сил вашим женам нужны будут только ваши деньги, а не вы сами, а сильных мужчин они будут искать на стороне. Сабит, за мной!

И перешел из комнаты отдыха в кабинет. Сабит, как послушный пес, бросился за ним, только что хвостом не вилял. В кабинете Мир-Джавад долго тренировался, открывая и закрывая люк, убедившись, что механизм работает надежно, оставил люк открытым и приказал Сабиту:

— У тебя подходящий вес. Полезай, проверишь скобы, если твою тушу выдержит, то меня тем более. Полезай и проверь до самой воды.

Сабит поторопился выполнить указание начальства и полез вниз, прыгая на каждой скобе, чтобы проверить получше ее прочность. Как только его макушка поравнялась с полом, Мир-Джавад вытащил из кармана короткую резиновую дубинку, залитую внутри свинцом, и ударил изо всех сил Сабита по макушке. Сабит без единого крика полетел вниз, и только всплеск воды от падения тела как бы ахнул от ужаса, нарушив тишину колодца.

А Мир-Джавад закричал:

— Ко мне, на помощь!

И через несколько секунд из комнаты отдыха выскочили архитектор с мастерами. Мир-Джавад, при их появлении, заглянул в колодец и крикнул:

— Держись, Сабит! Сейчас тебя поднимут! — и, обернувшись к застывшим мастерам, рявкнул: — Что застыли, истуканы, ваш начальник сорвался со скобы, может, скоба не выдержала, быстрее полезайте за ним.

Испуганные мастера, чуть ли не на плечах друг у друга, полезли в колодец. Когда голова второго мастера скрылась в колодце, Мир-Джавад достал из-за пояса скрытый рубашкой пистолет с глушителем и выстрелил ему в затылок. Мастер полетел камнем вниз, и скоро всплеск воды удостоверил, что и эту жертву приняла река. Мир-Джавад заглянул в люк и увидел, как первый мастер, словно матрос на вантах, быстро и ловко спускается по скобам и почти уже достиг воды. Мир-Джавад почти не целясь выстрелил и тяжело ранил. Тот страшно закричал, судорожно цепляясь изо всех сил за скобу, но силы оставили его, и мастер разделил участь предыдущих жертв. И вновь река с судорожным всплеском приняла дань.