1661 - Ив Жего

— Не волнуйся, — ласково сказал он Жюли и поцеловал ее в лоб. — Это друг Никола Фуке. Я ненадолго.

Девушка посмотрела на него с улыбкой, немного грустной.

— Иди, — сказала она.

И тихо добавила:

— Прощай, мой таинственный господин…

* * *

На улице действительно стоял тяжелый экипаж, запряженный шестеркой лошадей. Задернутые шторы мешали разглядеть, что внутри. Архитектор дожидался Габриеля, читая газету.

— Рад снова видеть вас, господин де Понбриан! Мы очень беспокоились, когда вы поспешно покинули Лондон!

— Но я же оставил суперинтенданту письмо с объяснениями! — ответил Габриель, усаживаясь в экипаж напротив своего собеседника. — Если я так торопился, значит, у меня были на то очень важные личные причины, и объяснить вам все, господин архитектор, я не могу.

— Знаю! — сдержанно сказал Франсуа д'Орбэ, кладя ладонь на его руку. — И разделяю ваше горе. Поверьте…

— Что вы знаете? — резко перебил его юноша.

— Вы должны выслушать меня, Габриель, не перебивая, — мягко проговорил Франсуа д'Орбэ. — Чарлз Сент-Джон — а точнее, Андре де Понбриан, ваш отец, не правда ли? — был моим другом. Я знал его еще до вашего рождения. Его жуткая смерть потрясла меня до глубины души, тем более что незадолго перед тем я виделся с ним в Лондоне. О том, что случилось, я знаю лишь понаслышке. По моему распоряжению за вами следили издали, но…

Он осекся и стиснул зубы.

— В общем, мои люди опоздали и не смогли помешать… Они видели только, как вы пустились в сторону Ла-Манша, а дальше ваш след потеряли. И только потом, узнав от тайных осведомителей о тройном убийстве в Бове, я догадался, что там произошло. Впрочем, догадаться было нетрудно. Труднее оказалось разыскать вас в Париже. Поверьте, если я велел вас найти, как только сам вернулся в Париж, то потому лишь, что боялся за вашу жизнь. Кстати, ваше тайное убежище у этой девицы-комедиантки, должен признаться, просто идеально со всех точек зрения, если верить тому, что я только что видел своими глазами, — прибавил архитектор с доверительной улыбкой. — Если бы Исаак Барте не заметил, как вы слоняетесь возле дома Кольбера, и не проследил за вами до вашего милого гнездышка, мы бы, наверно, решили, что вас уже нет в живых!

Насупившись. Габриель мрачно смотрел на Франсуа д'Орбэ. Он не понимал, какую игру вел архитектор, и решил держаться с ним настороженно, пока не узнает, насколько глубоко осведомлен о происходящем ближайший сподвижник суперинтенданта.

— Не знаю, что вы задумали, но должен призвать вас к самой крайней осторожности, — снова заговорил д'Орбэ. — Господин Кольбер очень не любит, когда убивают его людей!

— Я хочу отомстить и наказать Кольбера за его злодеяния. Если, по вашим словам, вы были другом моего отца, то его подлое убийство подручными Перро не должно оставить вас равнодушным. Что до меня, то я уже несколько недель нахожусь в центре интриги, сути которой не понимаю, но, несмотря ни на какие опасности, не оставлю безнаказанной смерть отца, потомка рода Понбрианов!

— Остыньте, молодой человек. Вы хотите стереть Кольбера в порошок, надо же! Не слишком ли самонадеянно с вашей стороны?

Габриель упрямо молчал.

— С вашим отцом мы служили одному общему делу, и оно было превыше нас обоих, — продолжил д'Орбэ. — Может, он вам рассказывал? Источник ваших напастей следует искать в сути интриги, в которую вы угодили из-за бумаг, попавших к вам в руки. Но если вы действительно хотите остаться верным памяти Андре де Понбриана, то, прежде чем совершите черт знает какую глупость во имя чести, мой вам настоятельный совет — поговорите лично с Никола Фуке.

Габриель молчал. Он не знал, что делать, как быть дальше, к тому же у него возникло очень неприятное ощущение, что его собеседник на самом деле знал куда больше, чем говорил.

Заметив его настороженность, Франсуа д'Орбэ извлек из-под отворота перчатки записку и передал Габриелю:

«Дорогой Франсуа!

Благодаря тебе я только что разыскал Габриеля. Какое счастье! Воспользовавшись его коротким отсутствием — он отправился за тем, на что мы возлагаем все наши надежды, — я пишу тебе эту записку, полную самых горячих чувств благодарности и отцовской признательности. Если же судьба отвернется от меня, позаботься о моем Херувимчике, очень на тебя рассчитываю.

Твой друг Чарлз Сент-Джон».

Прочитав послание, Габриель побледнел, как полотно.

— Хорошо, господин архитектор, я вам верю. Но слова отца не освобождают меня от чувства мести. Вы знаете, что произошло. Узнайте же еще кое-что: в кармане одного из мерзавцев, убитых мной в Лондоне, я нашел письмо, из которого следует, что во всем виноват лично Кольбер. Это он натравил на нас убийц.

Габриель почти кричал:

— Я убью его! Я отомщу за отца!

Д'Орбэ заговорил холодным тоном:

— Мы отомстим ему вместе, поверьте. Только не сейчас. И не так. Полагаете, Кольбер настолько наивен, чтобы потерять бдительность? Он приказал следить за вами, вы вдруг исчезаете, его ищеек убивают! Думаете, он успокоится и будет сидеть сложа руки? Сейчас он насторожен вдвойне, даже если пока и не связал с вами убийство своих людей. Раз уж вас нашел Барте, значит, и другим это под силу, или, может, вы другого мнения?

Габриель опять промолчал: доводы д'Орбэ показались ему убедительными.

— Если вы попадете в его когти, то уже не сможете ему отомстить, да и наше дело погубите. Пожалуйста, поезжайте в Во и повидайтесь с Фуке. Уверяю нас, Кольбер никуда от нас не денется.

Габриель кивнул.

— Хорошо, я поеду к господину суперинтенданту, только сначала сделайте одолжение, расскажите наконец, что вам известно об отце и какую такую тайну хранил он всю жизнь. Неужели из-за нее его и убили?!

Д'Орбэ вздохнул с облегчением и опять положил ладонь на руку мертвенно-бледного юноши.

— Это долгая история, — сказал он, приказав кучеру трогать. — Вот Никола Фуке ее вам и расскажет. Только он один имеет на это право. Он избранный, — загадочно добавил архитектор.

59

Во-ле-Виконт — суббота 30 апреля, три часа пополудни

Габриель смотрел, как белый голыш, отскочив от поверхности воды, вслед за тем пошел ко дну, исчезнув под зеркальной гладью водоема.

Послеполуденное солнце освещало сад и парк, где уже почти закончили сажать деревья, и отражалось в белокаменной облицовке стен замка. Строительные леса и помосты разобрали — они уступили место цветам и саженцам, которые теперь понемногу завоевывали отдельные участки прежде голой земли, медленно оживляя Во и приоткрывая его несравненное величие.