Гражданские войны - Аппиан

32. Объявив об том в народном собрании, триумвиры составили список 1.400 женщин, владевших наибольшим состоянием. Им надлежало, представив оценку имущества, внести на военные нужды сумму, какую каждой назначат триумвиры. Скрывшим что-либо из имущества или неправильно оценившим его назначены были наказания, а осведомлявшим об этом как свободным, так и рабам — награды. Женщины решили обратиться с просьбой о защите к родственницам триумвиров. Они были приняты сочувственно сестрой Цезаря и матерью Антония, но с трудом перенесли оскорбление, будучи прогнаны от дверей Фульвией, женой Антония. И вот, протискавшись на форуме к трибуне, где заседали триумвиры, в то время как народ и стража расступились перед ними, женщины произнесли следующую речь, избрав для этой цели Гортензию: "Как и подобало таким женщинам как мы, нуждавшимся в вашей помощи, мы обратились к вашим женам. Но испытав, что совсем не подобало нам, от Фульвии, мы ее поступком вынуждены совместно явиться на форум. Вы отняли уже у нас родителей, детей, мужей и братьев под тем предлогом, что вы были оскорблены ими. Если же вы еще отнимите у нас и средства к существованию, то поставите нас в тяжелое положение, недостойное нашего происхождения, образа жизни и природы женщины. Если вы считаете себя обиженными нами так же, как мужчинами, то подвергните нас, подобно им, проскрипции. Если же мы, женщины, никого из вас не объявляли врагом отечества, не разрушали домов, не подкупали войск, не приводили армий против вас, не препятствовали вам достигнуть власти и почета, то почему мы должны подвергнуться карам, не будучи соучастницами во всем этом?

33. К чему нам платить налоги, раз мы не участвовали ни в отправлении государственных должностей, ни в почестях, ни в предводительстве войсками, ни вообще в государственном управлении, из-за которого вы теперь спорите, доведя нас уже до столь больших бедствий? Вы скажете: потому, что теперь война. Но когда войны не было? И когда женщины платили налоги, женщины, которых сама природа освобождает от этого у всех народов? Наши матери, правда, всего один раз, вопреки нашему полу, собрали налог: это когда грозила опасность всему вашему господству и даже самому городу, когда нам угрожали карфагеняне.[395] Но и тогда женщины вносили налог добровольно и притом не с земель, имений или домов, без чего не может существовать свободная гражданка, но только из своих собственных украшений, к тому же не подвергавшихся оценке, не под угрозой указчиков или доносчиков, не по принуждению или насилию, а вносили столько, сколько сами пожелали. И какой у вас сейчас страх за государственную власть или отечество? Когда наступит война с галлами или парфянами, и мы окажемся не хуже наших матерей в стремлении спасти отечество. Но для гражданской войны мы никогда не станем вносить вам денег или помогать вам в борьбе друг с другом. Мы не вносили налогов ни при Цезаре, ни при Помпее, ни Марий, ни Цинна не принуждали нас к этому, ни даже Сулла, тиран отечества. А вы еще говорите, что упорядочиваете государственный строй!"

34. Пока Гортензия произносила эту речь, триумвиры возмущались. Неужели женщины, в то время как мужчины сохраняли спокойствие, осмеливаются выступать в народном собрании, требовать отчета у магистратов в их действиях? Неужели, в то время как мужчины несли тяготы войны, женщины будут отказываться вносить деньги? Триумвиры приказали служителям стащить женщин с трибуны. Но так как поднялся протест в окружавшей толпе, и служители приостановили выполнение приказания, триумвиры заявили, что откладывают рассмотрение вопроса на следующий день. А на другой день они приказали лишь 400 вместо 1.400 матронам объявить стоимость своего состояния. Из мужчин же всякий владевший более чем 100.000 сестерций,[396] как гражданин, так и иностранец, вольноотпущенник, жрец и все иностранцы без каких-либо исключений подлежат этому распоряжению под страхом таких же наказаний и таких же наград за доносы. Все должны были 1/50 часть своего имущества немедленно отдать триумвирам взаймы и внести годовой доход на военные нужды.[397]

35. Таковы были напасти, выпавшие на долю римлян из-за распоряжений триумвиров. Войско, которое теперь делало, что хотело, поступало еще хуже. Так как триумвиры находили в своей деятельности поддержку лишь в солдатах, то последние требовали у них дома осужденных, их земли, их виллы или целые имения; другие настаивали на усыновлении их выдающимися лицами; третьи действовали на свой страх и риск, убивая непроскрибированных и грабя дома невиновных. В конце концов триумвиры даже предписали одному из консулов положить предел происходящим правонарушениям. Но тот, боясь затронуть солдат, чтобы не вооружить их против себя, арестовал и распял несколько рабов, которые, одетые солдатами, совершали вместе с ними беззакония.

36. Таковы, в большинстве случаев, были крайние пределы несчастий, постигших приговоренных. То же, что, против ожидания, происходило с некоторыми, как, например, избавление от гибели тогда или почет впоследствии, это и мне приятнее рассказывать и читателям полезнее знать, чтобы и они не отчаивались в несчастьях. Так, для некоторых оказалось возможным бежать к Кассию или к Бруту или в Африку к Корнифицию, который также стоял за демократию. Большинство отправилось в Сицилию, соседящую с Италией, где Помпей охотно принимал их к себе. В самом деле, Помпей в то время оказывал исключительное внимание несчастным, рассылал всюду гонцов, приглашавших всех к нему, обещал спасшим кого-либо — свободным и рабам двойную награду сравнительно с тою, которая давалась арестовывавшим. Лодки и транспортные суда шли навстречу плывшим по морю; триремы крейсировали вдоль берегов, подняв у себя сигналы для блуждающих и спасая попадавшего им навстречу. Сам Помпей выходил навстречу прибывавшим и тотчас же снабжал их одеждой и предметами домашнего обихода. Достойным он давал командные должности в армии или флоте. И когда впоследствии он заключал мир с триумвирами,[398] он согласился на него лишь при том условии, что мир распространен будет и на бежавших к нему. Таким образом Помпей оказал большие услуги для отечества, испытывавшего бедствия, и снискал себе добрую славу благодаря всему этому, в дополнение к отцовской славе, и притом не меньшую, чем последняя. Другие же, разными способами бежавшие или скрывавшиеся, проводили время, строя под давлением горя всякие планы, кто за городом, кто на кладбищах, а кто и в самом городе, пока не был заключен мир. И поразительные примеры любви жен к мужьям, преданности детей к родителям и — вопреки природе вещей — рабов к господам имели тут место. Наиболее удивительные из них я опишу.

37. Павел, брат Лепида, вследствие того, что центурионы пощадили его как брата верховного правителя, благополучно отплыл к Бруту, а потом в Милет, откуда, даже несмотря на приглашение вернуться после заключения мира, отказался выехать. Мать Антония держала у себя своего брата Луция, дядю Антония, даже и не скрывая его. Ибо и ее щадили центурионы как мать своего верховного правителя. Когда позже они все же стали замышлять вторгнуться в ее дом, она бросилась на форум и обратилась к сидевшему на трибунале вместе с коллегами по власти Антонию со словами: "Я доношу, самодержец, на самое себя: я скрывала у себя Луция и посейчас еще скрываю и буду скрывать, пока ты не казнишь нас обоих. Ведь такое наказание объявлено и для укрывающих". Антоний упрекнул ее в том, что она проявила себя хорошей сестрой, но недоброй матерью, ибо ей следовало не спасать теперь Луция, но помешать ему тогда, когда он ее сына предложил объявить врагом. Затем он поручил консулу Планку внести предложение о возвращении Луция из изгнания.

38. Мессала, молодой человек благородного происхождения, бежал к Бруту. Опасаясь его высокомерия, триумвиры издали следующий эдикт: "Поскольку Мессала, как доказали нам его родственники, даже и не был в Риме, когда убит был Гай Цезарь, он исключается из списков осужденных". Однако Мессала не воспользовался этим прощением. Когда же Брут и Кассий пали во Фракии, а войско их было еще многочисленно, были флот и деньги, были и большие надежды, войско избрало полководцем Мессалу; но последний, отклонив это избрание, убедил их покориться непреодолимой судьбе и присоединиться к армии Антония. Он был с Антонием в дружеских отношениях до тех пор, пока не завладела Антонием Клеопатра; тогда он в неудовольствии на него перешел на сторону Цезаря. Последний назначил его консулом вместо самого Антония, смещенного по постановлению народа, когда он вторично был объявлен врагом отечества. После того как Мессала был командиром военных кораблей в битве при Акциуме против Антония, Цезарь послал его против отложившихся галлов и после одержанной им победы даровал ему триумф.[399] Бибул одновременно с Мессалой тоже получил милость: будучи назначен Антонием командующим флотом, он нередко был посредником в переговорах между Антонием и Цезарем, был назначен Антонием префектом Сирии[400] и в этом звании там скончался.