Цена свободы - Валентина Чубковец

никого не узнаю. Вроде бы одну из женщин где-то видела, но пока это ничего не решало. Мир тесен и знакомых полно. Затем батюшка подал свидетельство о смерти той самой женщине. Вот тут-то я и проявила свою смелость, просто не оставалось ничего другого, подошла и тихонько попросила свидетельство. А мысль мелькнула, вдруг спросит, для чего. Но, слава Богу, вопроса не последовало, я успела увидеть самое главное имя. Юрий! На душе стало легко, глубоко вздохнула и пошла к гробу сказать тёплые прощальные слова, сказать всем стоящим рядом, какой был светлый и прекрасный человек наш Юрий, нам многим с него надо брать пример.

После на улице Александр мне объяснил, оказывается, при крещении младенцу Юрию дают имя православного святого Георгия Победоносца.

Найдёныш

— А я своего нашла на помойке, — громко засмеялась женщина худощавого телосложения, но жилистая, на вид не старше меня. Она говорила не мне, а женщине, стоявшей напротив её кабинки. В бане мы были, я раз в год туда хожу, это когда воду горячую надолго отключают.

— Кота? — не вытерпела я, встряв в их разговор, так как по ней было видно, что ничего другого она бы с помойки и не взяла. Но вспомнился страшный случай, когда я в районе Спички, возле помойки, проходя мимо, в большом полиэтиленовом пакете нашла новорождённого младенца без признаков жизни. Страшно. Слышала спустя год, что нашли эту мамашу — нет слов…

— Ага, кота, двуногого, но с усами, — снова засмеялась женщина, уже обращаясь ко мне. Так мы и разговорились. Как говорится, познакомились в бане. Кстати, та женщина, которой Наталья и начала рассказывать про необычную находку, быстро ушла, спешила куда-то, так и не дослушав Наталью, но успев нам сказать, что с мужем своим познакомилась в бане. Банщиком он работал, так и живут с полвека вместе.

Я ей вкратце рассказала про младенца, а она поведала эту историю:

— Пошла, — говорит Наталья мне, — в магазин да попутно взяла Николая дублёнку. Почти новая, добротная, он её, можно сказать, и не носил, всё берёг, я и сама не давала лишний раз надевать, привыкли мы экономить, всё только на выход. Соседям предлагала так, дарма, да кому она нужна, сейчас пуховики в моде, а эта тяжёлая, но вся натуральная. Вот и решила снести на помойку, а сама думаю, в бак мусорный не кину, а так с краешку положу, вдруг кому и понадобится, долго рука не поднималась избавиться от неё, Николая уж второй десяток пошёл как нет, а дублёнка всё висит.

Тут мне вспомнилось своё платье, тоже берегла только на выход, так и пролежало, и мужа дублёнка лежит, может, под старость наденет, жалко же, но Наталью я не перебивала, а слушала дальше.

— Любил он её сильно, на выход-то и надел несколько раз всего. Помер. Недолго я с ним прожила, но есть что вспомнить. Слово себе дала, никаких замужеств. А тут, — подняла плечи к шее, — снова Никола, но ни кола, ни двора, гол как сокол, — быстро проговорила и медленно протянула, — но лю-ю-уб. Теперь такой родненький стал. Заулыбалась.

— А дублёнка-то ему подошла? — спрашиваю с усмешкой.

— Подошла. Я когда его увидела, подумала, что пьяный, пошатывало его, то на мусорный бак обопрётся, то так еле стоит. На, говорю, примеряй, и протягиваю дублёнку. Да кого там, он её и удержать не смог. Смотрю, а лицо-то у него восковое, скорую помощь вызвать предложила — отказался. Но мой дом в двух шагах. К себе и позвала. А он засмущался, отказываться стал, извиняться, говорит, как я такой к вам могу явиться в квартиру. Меня это и взяло — порядочность. Видать осознаёт, совестливый. Пошли, говорю, я одна живу, муж давно помер, а дочка в Питер укатила. Согласился тогда. А в квартире встал у порога и стоит. Проходи, говорю, а он опять заскромничал — да я тут, у порога постою. Стул подала, взглянула на него, а в глазах такая боль, но виду старается не подавать. Тут и у меня в грудине закололо. Заметил он и говорит, я, пожалуй, пойду, вам и без меня проблем хватает. Себе скорую вызывайте. А у меня одна дорога, я уже там, и указал пальцем вниз. Нет уж, говорю, сейчас мы друг друга лечить будем. Я не пью, отвечает мне. А я и не предлагаю, у меня другого лекарства полно. Переобувайся, сунула ему свои растоптанные тапочки, которые и выкинуть-то не жалко, и говорю, раздевайся и в ванную, мыться. Скидывай хламьё своё. Я не сказала, а скомандовала, да так строго, словно сто лет его знаю. Задумалась, а во что же я его одену, ведь после ванной он и сам не захочет свои вещи назад надеть. И говорю, я поищу, у меня кое-какие вещи от мужа остались. А сама знаю, что ничего кроме дублёнки нет, всё, что новое было, в церковь снесла, а остальное на помойку. Показала ему где мыло, мочалку дала новую, ну, думаю, выкину потом, зато человеку такое добро сделаю. Глядишь, родня одумается. По дороге от помойки к дому он мне мало чего рассказал, это потом разговорились. Короче, слышу, воду наливает, стих, значит, в ванную залез, я и шмыг к соседке. Нинка, выручай, дай самые ненужные штаны Алёшкины да рубаху какую, мысленно прикинула теперешний Николай ростом точно с Нинкиного сына. Та сходу мне тряпья накидала, которое Алёшка забраковал, модный парнишка, копается в вещах.

— А что случилось? Кто у тебя в гостях? — удивляется Нинка, знает, что ко мне очень редко родственники приезжают. И чтобы вот так, вещи попросить — такого не было.

— Да откуда я знаю, Николаем зовут, в ванной моется.

— Ты что, сдурела?

Тут я вспомнила свой случай, тоже в гости приводила одну незнакомку. Но дело до ванной не дошло, и у той было жильё. Просто накормила до отвала, вещей кучу надавала. Помогла, чем смогла.

— А если он тебя обчистит или наведёт кого?

— Не, — говорю, — он не из тех. Он другой.

— Другой? — но я ей не дала высказать её мнение, вещи сгребла и побежала. Правда, мелькнуло, а вдруг… Но вот уже седьмой год, и никакого вдруг. Мы все документы Николая восстановили, из Шегарки он.

— Я знаю эту Шегарку, мы в Лебединые жили.

— Да-да, — подытожила Наталья, кивая головой, — Лебединку мы проезжали.

В Лебединку я не успела окунуть свои мысли, так как Наталья мне стала показывать в телефоне своего Николая. Действительно, с усиками,