Волшебство и трудолюбие - Наталья Кончаловская

Неподалеку от отеля стоит белая, новенькая английская машина. С правой стороны, сидя за рулем, курит сигару спокойный лощеный господин с безукоризненной ниточкой прямого пробора. Видно, он ждет кого-то…

Я стою у входа и раздумываю, в какую сторону мне взять курс. К Лувру? Или к бульварам? Или начать с набережных?.. Громко беседуя между собой, проходят двое пожилых: муж и жена, по речи слышу — испанцы. Заспорив о чем-то, они задерживают шаги возле белой машины. Мужчина, горячась, сипловатым голосом скороговоркой сыплет свои доводы, в чем-то убеждая седую, смуглую женщину в черном газовом шарфе. И в этот момент происходит нечто неожиданно-чудовищное: господин в машине с силой распахивает дверцу и ребром ее ударяет испанца по хребту, да так, что он, ухватившись за жену, вместе с ней отлетает в сторону. Оба они ударяются о стену.

С воплем испанец поворачивает посеревшее лицо свое, искаженное болью и гневом.

— Эль мэ пэгэ! Эль мэ пэгэ! Он ударил меня! — кричит он, потрясая маленькими темными кулаками.

На крики выбегают портье отеля и конторщица. Но господин уже отъехал. Лакированный лимузин показал свой белый хвост с дощечкой западногерманских опознавательных знаков.

— Аллемано! Немец! — кричит вслед ему старый испанец. — Эль мэ пэгэ! — Синий басконский берет съехал набок.

Старуха уводит мужа… На улице вновь благополучие, возле хозяйственной лавочки останавливается могучий красный фургон. Хозяин принимает ящики с мылом, бутылями, бидончиками олифы. С треском хлопают дверцы фургона, и он отъезжает, оставляя за собой едкую струйку сизого дыма. И снова приумолкнувший было кенарь заливисто вступает в свои права.

Я поворачиваю влево и иду к Лувру.

Парижанки

Красивы ли парижанки? Большей частью совсем не красивы. Но они умеют быть необычайно элегантными. Каждая настолько хорошо знает, что ей идет и как надо носить то, что ей к лицу, что толпа женщин на улицах всегда производит впечатление показа моделей женского платья. Редко заметишь неуклюжую походку, угловатые движения, сутулость, тучность. Парижанки любят создавать впечатление изящных, грациозных, худощавых и умеют этого добиваться. Самая скромно одетая парижанка обладает чувством гармонии расцветок, чувством пропорции и изысканности линий. Вкус у них от природы. Парижанки любят грим, макияж, как они его называют. Редко увидишь не обработанное косметикой лицо. Гримируются почти все — от уборщицы в большом магазине до «ведетты» — первой актрисы модного ревю.

Я ходила обедать в маленький ресторанчик неподалеку от отеля. По существу, эти ресторанчики редко посещают желающие обедать. Там больше пьют за цинковой стойкой из маленьких рюмок аперитивы, коньяк, наливки или освежаются кружкой пива. И потому, когда закажешь «дежурное блюдо», хозяева готовы распластаться в услугах.

Меня обслуживала всегда одна и та же официантка. Она поражала меня своей наружностью. Отлично сложенная, ловкая, с классическими ножками, в точно пригнанном платье и кокетливом переднике, блондинка с умопомрачительной прической была просто уродлива. Лицо ее было изувечено — один глаз прикрыт веком, одна ноздря порвана, губа рассечена. Говорила она, двигая только правой стороной лица, левая была парализована. Но это лицо было искусно загримировано, швы закрыты макияжем, ресницы искусно подведены, а в улыбке, с которой она вам напоминала, что ей следует получить чаевые, с ней могла бы поспорить сама мадам де ля Помпадур. Обслуживала клиентов она красиво и быстро. Как по щучьему веленью появлялся передо мной на тарелке тоненький бифштекс с листьями латука, затем кусочек сыра и, наконец, чашечка кофе «экспре». Все это подавалось так многозначительно и изящно, словно меня угощали роскошными блюдами на приеме у президента.

Однажды я предложила ей русских сигарет «Лайка». Она тут же закурила, с удовольствием втягивая запах табачного дыма.

— А сами вы не курите? — спросила она меня.

— Нет.

Она с сожалением посмотрела на пачку «Лайки».

— Возьмите все, — предложила я.

Она просияла.

— О-ля-ля! — И пачка сигарет мгновенно исчезла в кармане ее накрахмаленного передничка. — Мадам, вы исключительно любезны. Может быть, я могу преподнести вам бесплатно еще чашечку кофе?

— Нет, благодарю вас…

Пока она подсчитывает и записывает счет, я смотрю на ее изуродованное лицо и пытаюсь представить себе, что с ней случилось. В Париже ежедневно сотни автомобильных катастроф.

— Скажите, вы, наверное, водите машину? — несмело задаю я ей вопрос.

Она понимает меня сразу. Улыбка смывает мимолетную тень, набежавшую на ее лицо.

— О нет, мадам. Это во время войны… Воздушный налет… Я ведь родом из Руана.

Клошары

Парижане очень обижаются на советских писателей и журналистов, когда они пишут, что в Париже безработные ночуют на улицах.

— Безработные и бесквартирные у нас ночуют на вокзалах, в ночлежках, но не на улицах.

— А кого же я вчера видела под мостом Сюлли?

— A-а! Это совсем другое дело. Это любители бродячей жизни — клошары. Их много в Париже. Но если такому клошару предоставить комнату со всеми удобствами, он сбежит из нее на следующий же день! — так уверяют все парижане.

Странное, дикое явление эти профессиональные бродяги. Они не гангстеры, не мелкие воры и даже не нищие. Они, старательно роясь в мусорных ящиках, выбирают тряпье, кости, бумагу, за что им платят гроши. Но, набрав какую-то сумму, они любят собраться компанией, купить самой лучшей колбасы, самого пикантного сыру, свежего хлеба, вина и где-нибудь на пустыре или в подвале разрушенного дома, а чаще всего под мостом поужинать. Я видела их под мостом Сюлли. Клошары сидели группой возле жаровни и что-то себе варили. Вид у них был тот, что французы называют «питореск» — живописный. Небритые, немытые бродяги в лохмотьях. У них совсем особые требования друг к другу, особая жизнь и особый склад ума и характера. Себя они считают самыми свободными людьми на свете и ни на что не променяют этой свободы. В осенние и зимние холода клошары ищут местечка потеплее. Можно лежать на вентиляционной решетке: снизу идет теплый, спертый, специфический запах метро. Или же можно переночевать на лестнице, ведущей на станцию метро. Станция уже закрыта. Чугунная лестница часто бывает использована под рекламу винного склада. Под каждой ступенькой белая вывеска, на ней разносчик вин, пьяноватый, красноносый, он держит в каждой руке по грозди бутылок, и написано: «Депо Николя». На ступеньках пониже можно провести полулежа ночь, а на рассвете сбегать на Центральный рынок и подработать там на кусок ветчины и литр красного вина со склада «Депо Николя».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});