Восемь - Кэтрин Нэвилл

— Куртье, — сказал Талейран, — завтра ты отправишься в Лондон вместе с этими ящиками. Когда прибудешь туда, спроси нотариусов мадам де Сталь, они покажут тебе жилье и дадут ключи от него. И еще: пусть никто, кроме тебя, не прикасается к этим ящикам. Не спускай с них глаз и не распаковывай, пока не приедем мы с мадемуазель Мирей.

— Я говорила тебе, — сухо заметила Мирей, — что не смогу поехать с тобой в Англию. Я хочу лишь вывезти фигуры из Франции.

— Моя дорогая девочка, — начал Талейран, гладя ее по волосам, — мы уже все обсудили. Я настаиваю, чтобы ты воспользовалась моим паспортом. Скоро я получу еще один. Тебе нельзя больше оставаться в Париже.

— Моей главной задачей было уберечь шахматы от рук этогр ужасного человека и других, подобных ему, — возразила Мирей. — Валентина сделала бы то же самое. Другие монахини могут появиться в Париже, ища спасения. Я должна остаться и помочь.

— Ты храбрая девочка, — сказал Морис. — Тем не менее я не могу разрешить тебе остаться одной в Париже, и ты не можешь вернуться обратно к дяде. Когда приедем в Лондон, мы вместе решим, что нам делать дальше с этими фигурами.

— Ты не понимаешь, — холодно произнесла Мирей, поднимаясь со стула. — Я не говорила, что собираюсь оставаться в Париже.

Достав из саквояжа, стоявшего рядом со стулом, шахматную фигуру, она подошла с ней к Куртье и отдала ее слуге. Это был конь. Блестящий золотой жеребец, которого она разглядывала утром. Куртье осторожно взял его. Девушка почувствовала огонь, пробежавший по руке, когда она отдавала фигуру. Куртье осторожно спрятал коня под фальшивое дно и засыпал стружками.

— Мадемуазель, — серьезно сказал он со смешинкой в глазах. — Все в порядке. Ручаюсь головой, что ваши книги благополучно прибудут в Лондон.

Мирей протянула руку, и он тепло пожал ее. Девушка повернулась к Талейрану.

— Я ничего не понимаю, — раздраженно начал он. — Сначала ты отказываешься ехать в Лондон из-за того, что должна остаться в Париже. Затем заявляешь, что не намерена оставаться здесь. Пожалуйста, объясни.

— Ты поедешь в Лондон с фигурами, — сообщила Мирей, и неожиданно в ее голосе появились властные интонации. — У меня иная миссия. Я напишу аббатисе, сообщу ей о своих планах. Деньги у меня имеются. Мы с Валентиной были сиротами. Ее имущество и титул должны перейти ко мне по наследству. Пока я не завершу свои дела, я попрошу, чтобы в Париж прислали другую монахиню.

— Но куда же ты отправляешься? Что будешь делать? — спрашивал Талейран. — Ты, молодая женщина, без семьи…

— Я уже все обдумала, — сказала Мирей. — Есть одно незаконченное дело. Я в опасности, пока не раскрою тайну фигур. Способ узнать ее только один — отправиться туда, где они появились.

— Господи! — фыркнул Талейран. — Ты рассказала мне, что шахматы были вручены Карлу Великому мавританским правителем Барселоны! Все произошло почти тысячу лет назад. Полагаю, след слегка остыл за это время. Барселона едва ли является пригородом Парижа. Я не могу позволить тебе разъезжать по всей Европе в одиночестве!

— У меня нет планов относительно Европы, — улыбнулась девушка. — Мавры ведь пришли не из Европы, а из Мавритании, из сердца пустыни Сахара. Следует начать с их изначальной родины, чтобы разгадать смысл…

Она взглянула на Талейрана своими непостижимыми зелеными глазами, и он удивленно посмотрел на нее в ответ.

— Я поеду в Алжир, — сказала Мирей. — Туда, где начинается Сахара.

Центр доски

В кокосах часто находят скелеты мышей. Тощим и голодным легко проникнуть в орех, но куда трудней оттуда выбраться, став жирными и умиротворенными.

Виктор Корчной, русский гроссмейстер. Шахматы — моя жизнь.

Тактика есть наука о том, как поступать, когда выход есть.

Стратегия — наука о том, как поступать, когда выхода не имеется.

Савелий Тартаковер, польский гроссмейстер

Такси везло меня к дому Гарри. В моей душе царило смятение, какого я в жизни не испытывала. Когда Мордехай подчеркнул, что я присутствовала при двух смертельных исходах, это только усилило болезненное ощущение, что весь этот цирк имеет отношение ко мне. И Соларин, и предсказательница предупреждали не кого-нибудь, а меня. И это я нарисовала человека на велосипеде, который вдруг завел привычку появляться в реальной жизни. Почему? При чем тут я?

Мне хотелось задать Мордехаю множество вопросов. Похоже, этот старик знал гораздо больше, чем рассказал. К примеру, он упомянул, что знаком с Солариным. Откуда мне знать, может, они продолжают поддерживать отношения?

Когда мы прибыли к Гарри, швейцар вышел, чтобы открыть нам дверь. В такси мы почти не разговаривали. Войдя в лифт, Лили наконец сказала:

— А ты, похоже, понравилась Мордехаю.

— Он очень сложный человек.

— Ты не единственная, кто так считает, — заявила она, когда двери лифта открылись на нужном этаже. — Даже когда я побеждаю его в шахматы, я всегда ломаю голову над тем, какие комбинации он мог использовать, но почему-то этого не сделал. Я доверяю ему больше, чем кому-либо, но у него всегда есть секреты. Кстати, о секретах: не упоминай о смерти Сола, Пока мы не узнаем больше.

— Мне действительно следовало пойти в полицию, — сказала я.

— Они будут очень удивлены, что тебе понадобилось столько времени, чтобы сообщить о происшествии, — заметила Лили. — Возможно, тебе придется отложить поездку в Алжир лет этак на десять.

— Не подумают же они, что я…

— А почему бы и нет? — спросила она, подойдя к дверям квартиры Гарри.

— Вот они! — воскликнул Ллуэллин из гостиной, когда мы с Лили вошли в большой, отделанный мрамором холл и отдали прислуге свои пальто. — Опаздываете, как всегда! Где вы обе пропадали? Гарри на кухне, готовит обед.

Пол в круглом холле состоял из черно-белых квадратов, как шахматная доска. На стенах между мраморными колоннами висели итальянские пейзажи, выполненные в серо-зеленых тонах. В центре журчал небольшой фонтан с чашей, обвитой плющом.

Слева и справа были широкие мраморные ступени с завитками на торцах. Те, что справа, вели в парадную столовую, где был накрыт на пятерых обеденный стол красного дерева. Слева располагалась гостиная. Там, в кресле, обитом темно-красной парчой, сидела Бланш. Безобразного вида китайский комод с лакированными красными и золотыми ручками возвышался в дальнем конце комнаты. Налет древности, как в антикварном магазине Ллуэллина, лежал на всем. Сам Ллуэллин пересек комнату, чтобы поприветствовать нас.

— Где вы обе пропадали? — спросила Бланш, когда мы спустились с лестницы. — Коктейли и закуски были час назад,