Шумерские ночи. Том 2 - Александр Валентинович Рудазов

хватит уже на Стальной Клинок… и еще кое на что.

Безумная мысль пришла Креолу. Он вспомнил рассказ Халая о ужасном Тифоне, о его ядовитой даже для богов крови… и о том, что некоторые его дети ее унаследовали. Отчаянно рубанув в очередной раз, маг едва успел подставить Белый Кубок — из перерезанного сосуда хлынула белесая жидкость.

Яд Ралеос. Неисцелимая отрава. Креол взрезал дочь Тифона изнутри, выпустил то, что хранилось в ее ядовитых железах, и теперь оно растекалось по телу. Змеебогиня тряслась и металась, билась всем телом о валуны, Креола болтало во все стороны, но он воткнул в стенку Стальной Меч и жадно пил, хлебал яд Ралеос, перерожденный в Белом Кубке.

Удивительный артефакт. Самая смертельная субстанция вселенной стала после него безвредной… и даже целебной! Креол чувствовал, как прибывает энергия, как разливается по телу бодрость, и как пульсирует в нади мана.

На вкус как кислое молоко.

Дочь Тифона билась в агонии. Но одного яда Ралеос недостаточно, от этого она не сдохнет. Будет ужасно мучиться, но останется жива. Тем более, это ее собственный яд, она его выдержит и оклемается.

Но сейчас, когда он растекается по ее телу, тварь уязвима. Богиня она там или не богиня — прямо сейчас ее можно убить.

А Креол получил от перерожденного яда Ралеос очень много маны.

— Воистину пусть содрогнутся небеса от мощи грозной, неизбывной, беспредельной!.. — затараторил маг, чувствуя, как исчезает Доспех Эа. — Пусть рухнут горы, пусть вскипят моря от пламени, что в моих родится дланях! На все богов лишь воля, но сейчас я истинно велю: пусть боги разрешат мне солнце сотворить! Пусть жгучий хлынет свет, пусть грянет летний жар, и пусть сожжет владыка Шамаш все дотла!!!

Хорошо, что Длань Шамаша не такая длинная, как другие. Ноги все сильнее жгло кислотой. Горло — ядовитыми парами. А когда Креол выкрикнул последнее слово — его охватил бушующий пламень. На одно мгновение стало нестерпимо жарко, маг в отчаянии подумал, что маны по-прежнему недостает, что и вторая попытка окончится неудачей… а потом полыхнуло.

Длань Шамаша ударила так, что кушитская ночь стала светлей ясного дня. Хорошо, что Креол ушел от Напаты так далеко, потому что заклятие уничтожило не только дочь Тифона, но и огромный кусок леса. Речные воды вскипели и поднялись паром, русло разворотило, и с неба посыпалась земля, посыпались камни и чудом уцелевшие ветки. Рядом с Креолом упал огромный ствол.

Все еще держа Белый Кубок, маг издал довольный смешок и потерял сознание.

Очнулся он парящим в воздухе. Мимо проплывали деревья — значит, он уже далеко от места, где издохла дочь Тифона. Она точно издохла, никто после такого не выжил бы.

Креол попытался повернуть голову — не получилось. Как обычно. Длань Шамаша вырубает намертво.

Но он и так знал, кто его тащит. Только один человек в окрестностях способен носить людей, не прикасаясь к ним.

— Тебя не задело? — спросил Креол, с трудом шевеля губами.

— Почти задело, брат, почти, — раздался знакомый голос. — Я ведь почти поймал парандра.

— Он сбежал?

— Нет. Его задело.

— Чрево Тиамат… — вздохнул Креол. — Может, жареный парандр тоже подойдет?

— Скорее зола от парандра. Брат, ты не соизмеряешь силу. Не нужно охотиться на парандров с помощью Дланей.

— Выбора не было… Я сегодня убил богиню, Шамшуддин. Представляешь?

— Надеюсь, не кого-то из тех, кому я поклонялся?

— Думаю, нет. Разве что ты тайный змеепоклонник.

До Напаты было еще далеко, так что Креол успел рассказать всю историю. Шамшуддин шагал по пыльной дороге, рядом журчал ручей, в зарослях папируса шумел ветер, а Креол говорил и говорил.

— Убил сына богини… потом убил саму богиню, — вздохнул Шамшуддин. — Боги, Креол. Если б это были ануннаки, ты был бы проклят перед лицом Неба и Земли.

— Я думал, она меня не почует, — с легкой обидой сказал Креол. — Я же был невидим. А у змей никудышное обоняние.

— Брат, ты перепутал. У змей превосходное обоняние. Это слуха у них нет.

— Слух у нее точно был, — возразил Креол. — Мы с ней говорили… недолго.

— Она богиня, брат. Не думаю, что она во всем подобна змеям.

Когда Креола доставили в Напату, он все еще был в состоянии бревна. Не мог колдовать, не мог ходить — не мог пошевелить даже пальцем. Лишь шея стала немного подчиняться — Креол сумел чуточку приподнять голову и увидеть, что их уже встречают.

Никогда еще он не видел столько кушитов сразу. Кажется, вся Напата собралась посмотреть на великого героя. Конечно, зарево от Длани Шамаша было видно издали, да и боль гибнущей богини местные знахари наверняка ощутили.

Интересно, какое вознаграждение тут положено за такой подвиг?

— Надо принести святотатца в жертву! — раздались крики. — Принесем его в жертву!

Креолу это не понравилось. Моги он сейчас двигаться — уже держал бы наизготовку жезл и цедил, что сейчас сам принесет в жертву всех присутствующих. Гекатомба во славу Мардука!

Но двигаться он не мог, и его угрозы могли сделать только хуже, так что маг подавил праведный гнев. Рядом Шамшуддин, а ему Креол доверял всецело. Пусть их кровное побратимство и вышло по случайности, да и не было обставлено верным ритуалом — на Шамшуддина Креол всегда мог положиться.

— Да, надо принести его в жертву, — легла на плечо тяжелая рука побратима. — Так мы смягчим ярость богов.

— Шамшуддин?! — не поверил ушам Креол.

— Подготовьте его к жертвоприношению, братья! — возвысил голос Шамшуддин. — Пусть будет сделано все как подобает!

Кушиты одобрительно зашумели. Креола, все еще не верящего в такое предательство, унесли во дворец негуса, где им занялись лекари.

Оказалось, что предлагать местным богам кого-то раненого или больного — оскорбление. Только здоровый, молодой и полный сил человек достоин стать пищей речной богини.

Креола выхаживали три дня. Три дня его не покидал смрад змеиных внутренностей. В первый же день к нему явилась сама царица и внимательно выслушала. Шамшуддин уже пересказал ей историю гибели дочери Тифона, но она пожелала узнать все и от самого Креола.

— Тебе придется приносить меня в жертву сейчас, пока я не могу шевелиться, — предупредил Креол. — Если ты меня долечишь, я убью тебя и взорву к Хубуру всю деревню. С землей сравняю. Детей прибью к деревьям.

— Никто