Синий шихан - Павел Федоров

– Ты сначала научись вежливости, потом говори со старшим братом о серьезных делах. Лучше сядем под эту арбу, а то мне жарко.

– От тебя водкой пахнет? – свирепо и в то же время с некоторой завистью спросил Кунта. – Ты пил водку?

– Почему богатому брату не пить водку? – присаживаясь в тень под наполненную свежим сеном арбу, с достоинством проговорил Мурат.

– Ты что, на самом деле стал богатым человеком? – несколько успокоившись, спросил Кунта.

Мурат с прежним ухарством гордо посмотрел на брата, тряхнул карманом и вытащил оттуда целую горсть новеньких монет. Они заманчиво звенели и волшебно блестели на солнце, словно настоящее золото. Да, брат его был настоящим богачом. «Куленшак-бабай от зависти сказал неправду. Пусть аллах простит ему и не тревожит его старость. Он все-таки добрый человек и друг отца. Когда деньги есть, и соврать можно», – подумал Кунта.

Мурат рассказал ему, как он был в приисковой лавке и брал все, что он считал нужным брать.

– Ты молодой и глупый, мой младший брат, – солидно и нравоучительно продолжал Мурат. – Я уже был дома и подарил нашей доброй матери фунт чаю, два фунта сахару, материи на платье и шальвары. Тебе я тоже привез рубашку и ножик. У тебя рубашка цвета воды, а у меня, видишь, цвета вишни. Я имею должность и не могу ходить с тобой в одинаковых рубашках.

Кунта слушал его рассказ не дыша и думал, что его старший брат действительно великий и мудрый человек, а он, Кунта, глупый, не разобравшись, обругал его сыном старой коровы и наговорил всяких других нехороших слов, даже вспомнить стыдно.

«Пожалуй, можно сказать брату, пусть он шлепнет меня три раза по спине и забудет оскорбление. За это можно стерпеть. Мало ли мне, маленькому пастушонку, приходилось переносить всяких побоев?!» Но Мурат не дал ему высказать этой мысли, а продолжал говорить:

– Вот сегодня я хочу выиграть и подарить матери самовар, но пока не выиграл. Ты мне помешал.

– Как это можно выиграть самовар? – чувствуя свое невежество, робко спросил Кунта.

– Когда все время будешь держаться в степи за курдюк овцы, то, конечно, ничего не узнаешь и ничему не научишься. За пятьдесят копеек, это значит за десять пятаков, можно выиграть не только самовар, но и того белого верблюда.

Кунта от удивления разжал пальцы и уронил на землю свой кнут. За десять маленьких денег можно выиграть белого верблюда, это было неслыханно. В деньгах он уже понимал толк, не раз имел копейки и пятаки.

– Ты это правду говоришь, Мурат? Прошу тебя, не шути! – прикладывая руки к сердцу, проговорил Кунта. Он видел свою мечту во сне, он носил ее в сердце и украдкой любовался, когда сосед их, знаменитый джигит и наездник Кодар, проезжал на своем высоком наре, которого даже не догоняла ни одна самая быстрая степная лошадь. Говорили, что он угонял на этом верблюде байские косяки. И сейчас баи еще косо смотрят на этого джигита. Но он больше знается с русскими.

Мурат ясно и просто объяснил ему устройство лотереи и этим вселил в душу мальчика фантастическую уверенность в том, что он выиграет верблюда, и разубедить его в этом было невозможно.

– Я поставил и проиграл уже сто пятаков и не мог выиграть самовар, а ты хочешь выиграть верблюда. Да и зачем нам верблюд? Лучше иметь в доме самовар, – убеждал его Мурат, не знавший того, что на деньги, которые он проиграл, можно было купить такой самовар в приисковой лавке.

– Ты дай мне десять пятаков, и я выиграю верблюда, – упрямо твердил Кунта.

– Я могу тебе дать один пятак, и ты можешь купить на него сладких петухов целых пять штук, или кишмишу, или орехов, или халвы.

– Мне не надо халвы и петушков, мне нужно выиграть верблюда.

– Я, твой старший брат, говорю тебе, что киргизы и русские проиграли мешок денег и никто не выиграл верблюда. А самовары уже два раза выигрывали. Я тебе дам два пятака, ты можешь купить все, что тебе нравится, и отнести матери.

Кунта, глубоко вздохнув, зажал два подаренных братом пятака в кулаке и, волоча по земле кнут, склонив голову, медленно пошел к юрте Куленшака. Сначала Кунте хотелось еще раз взглянуть на белого верблюда, но он решил в душе, что именно сегодня он будет, как вихрь, носиться верхом на этом красавце наре, потом приедет в свою юрту, попросит мать испечь лепешку, круто посолит ее и положит за щеку своему любимцу. А когда будет кочевать, матери не придется завьючивать их последнюю корову и четырех барашков. Все повезет на себе Белый Ястреб, как он мысленно уже назвал своего невыигранного нара. Он посадит свою мать на самую верхушку вьюка, а сам поведет его на длинном чумбуре. Потом он возьмет у Куленшака старую деревянную соху, вспашет поле, посеет просо, у него будет собственная кузя и просяные лепешки. Мечтая так, Кунта подошел к юрте Куленшака.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

В юрте Куленшака на кошмах сидели Василий Кондрашов, Тарас Маркелович Суханов и Петр Николаевич Лигостаев. Пили кумыс. Петр Николаевич работал на прииске по доставке леса, сначала – возчиком, а потом Тарас Маркелович, заметив честного расторопного казака, назначил его заведующим лесным складом. Дома в хозяйстве управлялись мать и сноха. Сын Гаврюшка готовился на действительную службу. На складе Петру Николаевичу помогала грамотная и смекалистая Маринка. Она могла выписать накладную, отпустить лес, подсчитать прибывающие грузы. Всему этому ее научил Василий.

– Никто мне о самородке не докладывал, – поставив на скатерть деревянную чашку с кумысом, сказал Суханов.

– Я тоже узнал случайно, под большим секретом, – продолжал Василий. – У нас столько этих секретов… А известно вам, Тарас Маркелович, что бывший войсковой старшина Печенегов секретно выменивает золото на спирт, а помогает ему Мартьянов?

– Это я знаю… Только поймать надо с поличным, – мрачно ответил Суханов.

– Я уже докладывал вам, Тарас Маркелович, что скоро наступают сроки платежей за оборудование золотопромывательной фабрики на Родниковской даче. Суммы огромные, а в царстве господина Шпака пока темно, ничего не блестит.

– Там и никогда не заблестит… Сам не пойму, как случилось, что при повторной проверке намыли тогда богатую пробу. Сейчас все изрыли, а толку мало. Самая бедная дача.

– Значит, закрывать… а как же убытки? – спросил Петр Николаевич. Он уже порядочно освоился на прииске и был в курсе многих дел.

– То-то и оно, что убытки, – подтвердил Суханов. – Я тогда говорил братцам. Да разве им втолкуешь! С Иваном сладу нет. Пьет. Если правду сказать, так нами не хозяева управляют, а госпожа Печенегова. Хоть бы Авдей скорее приехал. Он хоть подлец, да умен.

В приоткрытой двери юрты показалась Маринка. Она была в широких шальварах зеленого цвета, в белой тонкой косынке, завязанной на затылке тугим узлом; вдоль стройной спины на васильковой кофточке лежала заплетенная коса.

– Вы здесь, тятя? Выдьте-ка на минутку, – сказала она рассеянно.

– Да ты зайди, – проговорил Петр Николаевич. – Чего в дверях-то стоишь? Случилось что-нибудь?

– Посидите с нами, молочка выпейте, – предложил Суханов. – Ну как, наездница, приз нам выиграешь? Я на тебя поставлю, – весело добавил Тарас Маркелович.

– Не знаю, – тихо ответила Маринка, перешагивая через порог. Движения ее были вялы, осторожны, точно она боялась, что не удержится на ногах и упадет на кошму. Смуглые щеки горели возбужденным румянцем, яркие черные глаза подернулись влагой и странно блестели.

Петр Николаевич сразу угадал, что с дочерью случилось неладное; вытер густые вислые усы чистым холщовым платочком и приподнялся.

– Может, с конем что? – спросил он с тревогой в голосе.

Маринка отрицательно покачала головой, повернувшись, вышла. Следом за ней направился и отец.

Пропустив Маринку и Петра Николаевича, вертевшийся около двери Кунта заглянул в юрту. Увидев Кондрашова, крикнул:

– Здравствуй!

– А! Кунта! Здравствуй, здравствуй! – повернув голову, ответил Василий. С Кунтой они были давнишние приятели. Когда Василий жил у Кодара, Кунта носил ему кумыс и не раз бродил с ним по степи. Вместе ловили рыбу в реке и озерах. Василий тогда купил ему перочинный нож в подарок и русскую рубашку. До этого у Кунты рубахи не было, он надевал бешмет или баранью шубу на голое тело.

– Откуда знаешь черномазого-то? – спросил Суханов, с любопытством посматривая на загорелого мальчишку в синей сатиновой рубахе. Кунта уже успел забежать к матери и надеть чистую рубаху.

– Тут у меня друзей много… Жил с ними, а Кунта меня лечил. Садись, Кунта, пей кумыс.

– Спасибо. Я постою немножко, – искоса посматривая на незнакомого бородатого старика, робко проговорил Кунта.

– Садись! – решительно сказал Василий и потянул Кунту за пеструю штанину. Снял с него грязную тюбетейку, погладил ладонью по стриженой голове и, усадив рядом с собой, добавил: – Это же братишка нашего знаменитого Мурата!