Люди сороковых годов - Алексей Писемский

Кирьян вошел. Это уж был теперь совсем седой старик. Он подошел прямо к руке барина, и, как тот ни сопротивлялся, Кирьян притянул к себе руку его и поцеловал ее.

- Что, Кирьян, лишились мы с тобой нашего благодетеля, - начал Павел с навернувшимися опять слезами на глазах.

- Да, батюшка, несчастье какое божеское постигло нас, - отвечал Кирьян, покачивая своей головой и как бы кокетничая своею печалью.

Макар Григорьев, как мы знаем, не прилюбливал полковника, но все-таки видно было, что он искреннее сожалел об его смерти, чем плутоватый Кирьян.

- Как же и в какой именно час дня отец помер? - спросил Павел.

- Двадцать третьего числа-с, - отвечал Кирьян, - во время обеденного стола; гостья у них-с была, старушка Катерина Гавриловна Плавина... и все про сына ему рассказывала, который видеться, что ли, с вами изволил?

- Да, виделся, - отвечал Павел скороговоркой.

- Она об этом ему рассказывала, - он слушать изволил ее, и жареное уж кушать начал, вдруг покатился со стула и жизнь покончил, и салат еще в губках остался; у мертвого уже у него вынимали из ротику.

- Но отчего же все это с ним случилось? Был он перед этим болен, расстроен чем?

- Ничего не было того-с, - отвечал Кирьян. - Конечно, мы сами мало в этом понимаем, но господа тут на похоронах разговаривали: ножки ведь у них от ран изволили болеть, и сколько они тоже лечили эту болезнь, почесть я каждую неделю в город за лекарством для них от этого ездил!.. Все ничего, никакой помощи не было, но старушонка-лекарка полечила их последнее время, только и всего, - раны эти самые киноварью подкурила, так сразу и затянуло все... Ну, и господа так говорили: раны закрылись, в голову и ударило, вред от этого после вышел!

- Очень не мудрено... - произнес Павел. - Но как же не стыдно было покойному батюшке доверять себя какой-нибудь бабе-дуре.

- Тут уж довериться изволили, - отвечал Кирьян и вздохнул.

- Покойный папенька ваш не то что из поученых барь был, а простой: все равно, что и мужик! - вмешался в разговор Макар Григорьев.

- Но кто же распоряжался всем, когда отец помер? - спросил Павел.

- Да эта же самая Катерина Гавриловна Плавина; слава богу, что она и случилась тут: сейчас все ящики, сундуки и комоды опечатала, послала к священникам и за становым. Тот опять тоже переписал все до последнего ягненка.

- Ну, потом похоронили? - говорил Павел. Он хотел знать все подробности, сопровождавшие смерть отца.

- Похоронили-с! Господ очень много съехалось; даже вон из Перцова молодая барыня приезжала; только что в церкви постояла, а в усадьбу в дом не поехала.

- Из Перцова?.. Клеопатра Петровна? - переспросил Павел.

- Да-с, они самые, кажется!.. И как плакать изволили - ужас: пошли с последним-то лобызанием, так на гроб и упали; почесть на руках отнесли их потом оттуда.

"Это что такое? - подумал Павел, удивленный и пораженный этим известием. - Что такое эта безумица делает?.. Неужели она еще любит меня, что и ей так дорого все, что касается до меня?"

От Клеопатры Петровны, с самого ее отъезда в деревню, не было ни строчки. Павел недоумевал.

- К тестеньку-то, видно, пожелала приехать и поклониться ему в последний раз, - пробунчал себе под нос Макар Григорьев.

- Но у ней у самой муж умирает? - спросил Павел Кирьяна.

- Плох, тоже слышно, очень... Кучер ихний при церкви рассказывал о том нашему Петру, - отвечал Кирьян.

- Кучер кучеру там какому-то рассказывал, - перебил, передразнивая Кирьяна, Макар Григорьев. - А ты вот бумаги-то лучше, что привез, подай барину.

Кирьян на эти слова вынул толстый, завернутый в сахарную бумагу пакет и подал его Павлу. Тот развернул, и первое, что увидел, - это билеты приказа общественного призрения на его имя и тысяч на тридцать.

- Это какие деньги? - спросил он.

- Папенькины-с. У них так и записка найдена, чтобы эти деньги сейчас с нарочным к вам везти.

- Откуда же он мог их накопить? - спросил Павел.

- Откуда? - произнес насмешливо Макар Григорьев. - Старик хапуга был: одно лесное именье от сплавного леса, чай, тысячи три дает.

- Дает! - подтвердил и Кирьян.

- А на себя тоже копейки не уболил издержать, - продолжал Макар Григорьев.

- Да уж это точно что, - подтвердил Кирьян. - Когда вот Павла Михайлыча нет, что люди едят, то и он кушает.

- Дрожал старик надо всем!.. - произнес Макар Григорьев. - Окромя этих денег, он Воздвиженское еще вам купил, - прибавил он, обращаясь к Павлу.

- Как купил? - спросил тот с удивлением.

- Куплено-с, - отвечал Кирьян, - перед самой почесть смертью они и крепость на него изволили совершить.

- Но зачем же те-то господа продали?

- Так наслышно, что сын-то генеральшин женится на миллионерке; ну, так чтобы на свадьбу деньги иметь, - объяснил Кирьян.

- Форс тоже держат, - подхватил Макар Григорьев, - коли на богатой женится, так чтобы она думала, что и он богат; а как окрутят, так после и увидят, что свищ только один, прохвост, больше ничего, по-нашему, по-мужицки, сказать...

- Воздвиженское!.. Воздвиженское теперь мое! - повторял Павел с заметным удовольствием.

- Папенька так уж нарочно для вас и купили, - продолжал объяснять Кирьян. - "Пашенька, говорит, всегда хвалил Воздвиженское: вот, говорит, папенька, такую бы нам усадьбу!.. - Ну, так, говорит, пусть он теперь владеет ею, куплю ему на потешку ее!"

Павел опять предался при этом горестным мыслям и воспоминаниям. "Милый, дорогой родитель, - шептал он сам с собой. - Вся твоя жизнь была заботой обо мне, чтобы как-нибудь устроить мою будущность; малейшее желание мое ты всегда хотел исполнить, а я между тем грубил тебе, огорчал тебя!"

И Павел в самом деле искренно думал, что он совершил против отца страшнейшие злодеяния, и затем он снова перешел к прежней своей мысли почтить память старика серьезно добрым делом.

- Ну вот, мои друзья, ты староста дворовый, - сказал он Кирьяну, - а ты, Макар Григорьев, я уж не знаю какой староста, ты мне второй отец становишься...

- Вона! - произнес Макар Григорьев насмешливо, но, видимо, тронутый словами Павла.

- Научите вы меня, как мне все мое именье устроить, чтобы всем принадлежащим мне людям было хорошо и привольно; на волю я вас думал отпустить, но Макар Григорьев вот не советует... Что же мне делать после того?

- Да ничего не делать, веста, как и при папеньке было!.. Что еще тут делать? - перебил Макар Григорьев почти строго Павла, а сам в это время подмигивал ему так, чтобы Кирьян не заметил этого.

- Ничего не надо делать! - повторил он еще раз и обратился уже к Кирьяну:

- Ты шел бы, паря, домой!.. Отпустите его; он устал тоже с дороги, прибавил он Павлу.

- Пожалуй! - отвечал Павел, несколько сконфуженный этими словами и распоряжениями Макара Григорьева.

- Так я пойду-с, - сказал Кирьян и потом опять насильственно поцеловал у Павла руку и ушел.

- Что это вы вздор этакой говорите при этом дураке; он приедет, пожалуй, домой и всю вотчину вашу взбунтует... - начал Макар Григорьев.

- Что же за вздор? - спросил Павел.

- Как не вздор!.. И на волю-то вас отпущу, и Кирюшка какой-нибудь друг мой, а я уж и батькой вторым стал; разве барину следует так говорить; мы ведь не дорого возьмем и рыло, пожалуй, после того очень поднимем.

- Я не для поднятия вашего рыла это делаю, а чтобы устроить ваше благосостояние, - сказал Павел.

- Так что же?.. Дурак-то Кирьяшка и научит вас: он скажет, дай ему денег больше, вот и все наученье его!

- Ну, так ты меня научи! - сказал Павел. Макар Григорьев казался ему великолепен в эти минуты.

- Я-то научу не по-ихнему, - отвечал тот хвастливо, - потому мне ничего не надо, я живу своим, а из них каждая бестия от барской какой-нибудь пуговки ладит отлить себе и украсть что-нибудь... Что вам надо, чтобы было в вашем имении?

- Чтобы бедных мужиков у меня не было.

- Да бедных почесть и нет, есть многосемейные только, с малыми детьми; ну, тем - известно - потяжельше!

- А если им потяжельше, с них меньше повинностей надо брать.

- Ничего не надо! Вздумайте-ка только это вы завести, у вас все сейчас бедными притворятся. Мы ведь, мужики - плуты... Вы не то что позволяйте которому оброку не доносить, пусть он платит, как следует, а потом мне, что ли, хоть из оброку и отдадите, сколько пожелаете, а я в дом это к нему и пошлю, будто жалованья ему прибавляю, а коли не станет заслуживать того, так отдеру.

- Хорошо, я тебе буду отдавать, - сказал Павел, слышавший еще и прежде, что Макар Григорьев в этом отношении считался высокочестным человеком и даже благодетелем, батькой мужицким слыл, и только на словах уж очень он бранчив был и на руку дерзок; иной раз другого мужичка, ни за что ни про что, возьмет да и прибьет.

- Дворовым я завел, чтобы лучше пищу выдавали; не знаю, идет ли теперь это?

- Идет точь-в-точь так, это я слышал. Им ничего больше не надо прибавлять, будет с них, дьяволов!