Дневник – большое подспорье… - Лидия Чуковская

– Значит, она еще была в памяти и не думала о конце, раз просила чаю?

– Да! Уже здесь было пятеро – сестры, врачи – готовили уколы, меня уводили, а она просила чаю. Я не думала страшное, и она еще не думала.

Потом сказала:

– Как она вас любила… Вы напишете про это?..

– Про что?

– Когда вы делали эту книгу?

– «Бег времени»?

– Да, да… Как она вас любила.

(Когда я делала «Бег», А. А. обращалась со мной небрежно и плохо).

6 апреля 76, Москва, вторник. Вышла Ахматова в Лениздате. Узнала я от Ники. Через Нику Эмма Гр. прислала мне книгу. Надо радоваться. Научусь постепенно… Книга разумеется богаче «Бега» и даже богаче нашей зарезанной, потому что в настоящее время накопилось уже больше опубликованного – и в стихах, и в прозе.

14 апреля 76, среда, Москва. За эту неделю сделано много. Кончила перечитывать свои общие дневники 1959–63 для ахматовского «фона»; параллельно выписываю всё по истории гибели «Софьи»; и даты моей жизни. Кое-что уничтожаю. (Жизнь моя воистину страшна. Я – неудачница с первого до последнего дня. Ни разу не одолела судьбу).

Имела мужество прочесть Ахматову. Мои тексты воспроизведены аккуратно. Новые – неграмотно (в отделе «Стихи, не вошедшие в сборники»). Введены ранние, которые она отвергала; поздние без дат; перевраны «Что войны, что чума…» и «Соседка из жалости два квартала…» (взято у Алигер – Раневской). Предисловие Хренкова бандитское.

2/V 76. Книга Лениздата имеет огромный успех. И в общем заслуженный. И я учусь переносить его: ведь это успех А. А., она была бы рада, там «многие ее стихи раскрепостились».

1 сентября 76 г., среда, Переделкино. Сейчас лучшая станция «Немецкая волна». Они усердствуют, но от их невежества можно лопнуть. Вчера – передача о Лениздатской Ахматовой. В книге, какая бы она ни была, 2 события: «Поэма» – целиком и впервые все вместе основные статьи о Пушкине. Этого рецензент не заметил. Заметил, что выброшены религиозные стихи. «Requiem» именуется «Реквиемом» и указано, что он дается лишь в сокращенном виде. Хорош сокращенный вид – из 14 стихотворений даны 3 и без указания, откуда.

18 сентября 76, суббота, дача. С. Э. [Бабенышева] пересказала мне суждение Межирова о моих стихах: «Во многих нету звука». Самойлову, я чувствую, – да он этого и не скрывает – мои стихи не нравятся. Дед избегал их слушать, а выслушав, отзывался неопределенно. С. Я. слушал очень внимательно, потом говорил: Лирическая волна есть, музыка есть, но своего мало и мир узок… А. А. забывала спросить, пишу ли я их; а если я иногда все же читала их ей – брала из них то, что ей было нужно в ее собственном хозяйстве, претворяя мои беспомощные строки в гениальные. Б. Л. один раз написал мне комплимент – по требованию Ольги. Туся всегда относилась к ним порицающе («в них я не слышу вас; в критических статьях вы слышны, а тут – нет») – только незадолго до смерти похвалила кое-что. Шура всегда их не терпела: «ты – не поэт».

И вот я, наконец, все поняла.

Я – не поэт, это правда. Да и не прозаик – обе мои повести бледны. Я – что-то другое, по-видимому, к искусству отношения не имеющее. (В искусстве я, может быть, только критик.) Но я – это «Не казнь, но мысль, но слово…»; но я – это «Записки об…», но я – это стихи из дневника. На плохого читателя, т. е. читателя не специалиста, мои стихи всегда имели действие и будут иметь. Если бы сейчас я выпустила книжку стихов в Самиздате – она имела бы успех и распространение среди людей, плохо разбирающихся в поэзии.

2 ноября 76, вторник, Москва. Вчера было странно, грустно и радостно. Лежала я уже в постели, слушала радио – скучищу и читала увлекательнейшую для меня «Летопись жизни и творчества Герцена 1812–1850». И вдруг слышу по радио просто над ухом «Лидия Корнеевна Чуковская». Оказывается, в Америке вышел «Спуск» и «Голос» передает рецензию из «New York Times». Конечно, название издательства, фамилию переводчика я мгновенно забыла. Дальше я услышала, будто действие происходит в русской части Финляндии. Тут я в бешенстве выключила приемник… Оказывается, их сбивает с толку «финский домик»… Отдышавшись от бешенства, я включила снова. Тут шли похвалы и не очень глупые…

25 ноября 76, четверг, Переделкино. Не спала. Больна.

В 7 ч. получила свою книгу: т. I[435].

Чувства и мысли:

1) Какая тоненькая!

2) Какое хамство: моя фотография и фотография А. А. рядом, нос к носу на обложке! Хамская самореклама, а я ведь об этом ничего не знала, не ведала.

3) Опечаток не видать…

Обложка – стыд и позор. Просто Надежде Яковлевне впору: «нас было двое». Вид у меня наглый, будто А. А. пишет обо мне, а не я о ней.

29/XII 76, среда. Будут повышены вдвое цены не только на такси, но и на все виды транспорта. Повышены цены на книги: на мемуары вдвое, на классиков – в четыре раза! Одно хорошо: Ахматова оказывается классик, потому что ее Ленинградский однотомник, выпускаемый еще одним тиражом, будет стоить 8 рублей!

6 января 77 г., четверг, дача. Новости чтения:

Получила от Цивьян[436] статью «Ахматова и музыка». Умная женщина. Пишет о близости «Поэмы» к сонате, (а я о близости к музыкальному театру). Кое-что умно, но все изгажено наукообразным жаргоном. Какое отсутствие слуха – рядом с языком Ахматовой «коммуникации» и пр. За что же она любит Ахматову? Ведь язык Ахматовой запрещает эти безобразия… Однако она знающая и думающая.

* * *

Прочла Адамовича в «Воздушных Путях» об Ахматовой[437]. Умно. Точно. Тепло. Жаль, что он умер. Он прочел бы мой Дневник.

29 января 77, пятница, Переделкино. Прорабатываю Жирмунского…[438] Статья Суркова не только подла, но и глупа нестерпимо. Пошляк. Фигляр. «За пределами этой книги остались переводы Ахматовой». Только переводы? А «Реквием»? А «Черепки» и мн. др. Затем хвастовство, что Ахматова дважды была за границей и не жаловалась там на свою судьбу. Попробовала бы она пожаловаться! Ведь ей предстояло ехать сюда, ведь эмигранткой она стать не собиралась… А насчет «Немного географии» оборвала ведь Н. Струве – и это напечатано – «У вас будет немного географии, а у меня много неприятностей»… У Суркова задача непосильная: оправдать постановление 46 г. и в то же время возвысить Ахматову. Справляется так: до 41 г. – ерунда, интимная лирика; в 41–45 взлет патриотизма (причем кроме «Мужества» цитируются все плохие стихи), а потом опять, мол, к сожалению, интимная… А о постановлении 46-го говорится как-то так, что не поймешь, к кому оно относилось…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});