Ветви терновника - Брюс Федоров

– Ты просишь у меня совета, несчастный, когда сам своими руками погубил ту, которую, как говоришь, любишь. Ты, хоть понимаешь это?

– Я не понимаю вас. На допросе мне было сказано, что, если я признаю, что мы с Марией состояли в близких отношениях, то я спасу её и себя.

Поэтому я и подтвердил, что мы любим друг друга. Это всё записано в документе, который я подписал.

Инквизитор молча смотрел на растерянного молодого человека. Его лицо растянулось в ироническую улыбку.

– Ну что ж, ты действительно спас, но только себя. Твоя наивность равносильна глупости, или ты притворяешься и хочешь скрыть свою трусость. Ты мне понятен. И ты больше не нужен священной инквизиции. Ни о чём больше не хочешь меня спросить?

– А как же Мария?

– Так вот, твоя Мария признана нераскаявшейся грешницей и будет подвергнута заслуженному наказанию. Так гласит приговор. А теперь ты можешь идти. Убирайся. – Де Альбано хлопнул в ладоши, дверь мгновенно распахнулась, и в комнату влетели два охранника, которые подхватили Туска под руки и буквально выкинули его из помещения.

Процедура аутодафе была назначена на 2 ноября, дата, на которую приходится почитаемый католический праздник, День поминовения всех усопших. Все служители священной инквизиции, её многочисленные помощники и уполномоченные лица из магистрата Прессбурга пришли в большое волнение и проявляли всё своё умение и старательность, чтобы успеть подготовить городскую площадь к особым «торжествам». Бойко стучали топоры плотников, трудившихся над возведением алтаря под красным балдахином и ложи для почётных гостей, церковных и светских нотаблей. Ожидалось прибытие из Мелька самого маркграфа.

Окна и балконы домов, выходившие на площадь, украшались флагами и гирляндами цветов. По одну сторону располагался многорядный амфитеатр для членов инквизиторского трибунала и место его Председателя под бархатным черным навесом. Напротив завершались работы по сооружению клеток для заключённых. С особым тщанием мастера готовили орудия пыток и места расправ для наиболее злостных грешников: большое кострище, колесо для четвертования и т. д. Фантазия изуверов не имела пределов.

Ночь накануне выдалась свирепой. За стенами пыточного замка завывал пронизывающий холодный вечер, наполняя гулкие коридоры и промозглые помещения странными незнакомыми звуками, похожими на чей-то стон и неутешные рыдания, словно слабая телесная плоть дрожала и стенала в ожидании смертных мук. Временами чёрное небо взрывалось гулкими раскатами грома, сопровождаемыми росчерками грозовых разрядов.

Дождавшись самого позднего часа, монсеньор де Альбано покинул свою келью со связкой длинных кованых ключей в руке и освящал свой путь свечой, намереваясь добраться до каземата, где содержалась приговорённая к сожжению Мария Селеш. Со скрипом провернулся в замке ключ и тяжёлая железная дверь, заскрипев ржавыми петлями, пропустила его внутрь камеры обречённой девушки. Неверный свет свечи еле-еле осветил узкую длинную клеть, в дальнем углу которой на охапке прогнившего сена коротала последние часы в ожидании безвременной кончины несчастная узница.

– Мария, не бойся, подойди ко мне, – де Альбано старался разглядеть её фигуру в темноте камеры. Робкая тень отделилась от стены и приблизилась к клирику. – Ты ведь помнишь меня, не так ли? – инквизитор поставил свечу на каменный выступ, служивший очевидно столом для всех заключённых, побывавших в этом жутком месте, и скрестил на груди руки. – Ты один раз видела меня, но я незримо присутствовал на всех твоих допросах, и я пришёл, чтобы помочь тебе.

– Да, я помню вас, монсеньор. Но чем же вы можете мне помочь, и почему вы хотите это сделать? – спросила девушка тихим голосом, в котором было столько печали и отчаяния, что у де Альбано защемило сердце.

– Выслушай меня, я хочу объяснить тебе важные вещи. Твой приговор был, по сути, утверждён ещё до моего приезда в этот город. Более того, отчёт по твоему делу находится в самом Риме. Я настоял на твоём дополнительном допросе в надежде, что удастся найти предлог для того, чтобы добиться его пересмотра. Теперь же даже я не в силах отложить исполнение приговора, но я приказал епископу Романо, которой завтра будет руководить мероприятиями по наказанию осуждённых преступников, дать тебе возможность избежать сожжения. Тебя подведут к позорному столбу, у подножья которого сложены подготовленные дрова. Он предложит тебе прилюдно признать все прегрешения, произнести слова покаяния и попросить милостивого снисхождения у церкви. Если ты это сделаешь, ты будешь возвращена в тюрьму, где впоследствии будет решаться вопрос о наложении на тебя епитимии. Я постараюсь, чтобы она была не унизительная для тебя. И тогда, я уверен, Рим откликнется на моё ходатайство и снимет с тебя обвинения в ереси, и ты сможешь выйти замуж за человека, которого для тебя выбрали родители, иметь детей и стать добропорядочной хозяйкой дома. Это всё, что в моих силах. Моя жизнь на исходе, и поэтому я должен быть с тобой искренним.

– Монсеньор, я же ни в чем не виновата. Я только боролась за право любить и быть любимой. Я не выпрашивала для себя никакой выгоды и корысти. Разве возможность любить может помешать кому-нибудь? Так в чем же я должна каяться? Скажите мне, монсеньор. И я также не понимаю, почему вы проявляете снисхождение и желаете помочь, ведь вы же видели меня совсем немного?

– Мария, ты не должна упрямиться. Подумай, а стоит ли этот Самюэль Туск твоей любви и такой жертвы. Поверь мне не как инквизитору, а как старому утомлённому жизнью человеку, что большинство людей живут для удовлетворения своих самых низких желаний и похоти. Повсеместно процветают обман, мошенничество, насилие и распутство. Люди чаще ведут себя хуже зверей, которые убивают лишь по необходимости. Человек же охвачен безумием, направленным на уничтожение себе подобных. Кругом войны, голод и разрушения. Много веков церковь и священная римская инквизиция ведут борьбу за спасение людских душ, но результата не достигли. Человек не меняется. Приобретая новые знания, он становится всё могущественнее, но и более неукротимым в стремлении разрушать окружающий его мир. Гордыня его стала неуёмней. Поверь, что церковь знает, как устроена жизнь, но стремится оградить людей от этих знаний, так как они только умножают их горести. И делает это намеренно, чтобы спасти человека от самого себя.

Подумай, подумай обо всём этом, Мария, и может быть, поймёшь, что твои поступки ошибочны и надо признать это через раскаяние. Ведь, если ты не поступишь так, как я тебе советую, ты непременно погибнешь. Не спрашивай меня, почему я хочу спасти тебя, но если ты поступишь правильно, то поможешь себе и облегчишь и мою утомлённую душу, – великий инквизитор почувствовал, как у него опять сильно защемило сердце, и он схватился за грудь.