Неподвластная времени - Анхела Бесерра

Мазарин сосчитала зубчики на ключе: их было шесть. Она вставила в скважину первый из них и осторожно повернула. Изнутри послышался краткий мелодичный звук. Девушка просунула ключ немного дальше и снова повернула; ларец отозвался более высокой нотой. Шесть слов, шесть поворотов. С последним поворотом должна прозвучать последняя, седьмая нота. В голове у Мазарин звучала окситанская песенка. Замок постепенно поддавался.

Крышка ларца медленно поднялась, и на изумленную Мазарин пахнуло влажной землей и лавандой.

Под покрывалом из сухих синих цветов лежала старинная тетрадь в кожаном переплете со знаком Арс Амантис, выжженным на обложке.

— Возьми же ее, — прошептал Аркадиус.

Девушка достала тетрадь. Она была перевязана прочным шнуром. Мазарин молча размотала его и открыла тетрадь.

То был подлинный шедевр. Листы пергамента тончайшей выделки украшали дивные алые с золотом миниатюры. Каждый штрих пера и мазок кисти свидетельствовал не только о мастерстве, но и о безупречном вкусе и художественном чутье. Миниатюры иллюстрировали историю, написанную по-окситански, каллиграфическим почерком.

Мазарин приступила к чтению; она читала бегло и понимала каждое слово, будто окситанский был ее родным языком. Повествование велось от лица самой Сиенны.

Антиквар молча сидел рядом. Так прошло несколько часов. Стемнело, наступила ночь, потом снова взошло солнце. Утро, день и опять ночь... И вдруг Мазарин разрыдалась.

109

Когда Сиенне сравнялось четырнадцать лет, ее отец, Жерар Кавалье, наслышанный об итальянском искусстве, решил выписать в Окситанию знаменитого живописца Джотто ди Бондоне. Кавалье задумал украсить пиршественный зал своего замка фресками, центральной фигурой которых должна была стать его дочь. Барон знал: самые знатные люди Италии мечтали, чтобы их портрет писал художник, столь тонко понимающий природу и способный передать дивную красоту будней. Пусть напишет его дочь босоногой девой посреди лавандового поля.

Каждый вечер Сиенна в сопровождении служанки отправлялась на лавандовое поле позировать художнику. Живописец старательно зарисовывал ее позы и жесты, словно алхимик, смешивал краски, чтобы добиться нужного цвета. Девушка рассказывала ему об искусстве и вере своего народа, играла на мандоре и пела баллады о великой любви. Сиенна безумно влюбилась сначала в живопись Джотто, а потом и в него самого, и художник, покоренный красотой и умом юной окситанки, ответил ей взаимностью.

Однажды вечером, когда художник и его модель остались наедине, Сиенна упала, споткнувшись о корень; Джотто бросился ей на помощь. В этот момент их взгляды скрестились. Никто не произнес ни слова. Страсть, что дремала в их душах все эти дни, вырвалась на свободу. Глаза жадно искали друг друга, тела пылали, даже не соприкасаясь.

Художник и девушка любили друг друга посреди цветущего поля, объятые страстью и страхом. Она совсем ничего не знала о жизни, а он знал слишком много и понимал, что совершает смертный грех. Любовников застигла служанка, и Джотто пришлось бежать, чтобы спасти свою жизнь. Сиенна еще долго писала возлюбленному, но он не ответил ни на одно письмо.

Последовали восемь месяцев заточения и тайные роды... Новорожденная девочка была объявлена младшей сестренкой Сиенны... А ей самой оставались только слезы, молитвы и попытки рассказать миру о своей боли при помощи холста и красок.

Пока губы Сиенны молились, ее кисть таинственным образом преображала обыденные вещи. Истовая вера и стремление к добру превратили ее в образец чистоты милосердия, целительницу, способную, излечить любой недуг прикосновением.

Все, кому доводилось видеть Сиенну Кавалье и говорить с ней, чувствовали божественную силу ее доброты. Все любили и почитали ее, словно Святую.

Художники, музыканты, трубадуры и ремесленники только и говорили что о красоте и добродетелях Сиенны. Еще ни в одном земном существе любовь к искусству и христианское смирение не существовали в такой гармонии.

Ни один мужчина не отваживался непочтительно взглянуть в сторону Сиенны, ни одна женщина не завидовала ее красоте: от дочери Кавалье исходило дивное сияние, верный знак Божьей благодати.

Слухи о деве из Лангедока, которую при жизни почитают как святую, дошли до святой инквизиции. Говорили, что эта девица ведьма, что она лечит при помощи запретных чар, привораживает мужчин и внушает людям нечестивые мысли. Судьи, никогда не видевшие Сиенну, заочно приговорили ее к смерти.

Потому, обнаружив тело девушки, оскверненной и растерзанной злобными монахами, Арс Амантис поклонились ему, как поклонялись при жизни своей Святой.

Со смертью Сиенны бесчинства инквизиции только усилились. Войско Симона де Монфора превратило цветущий Лангедок в пустыню. По деревням бродили слепые и увечные, на городских площадях стояли железные клетки, в которых томились пленники. И всюду горы трупов.

После расправы с катарами пришло время Арс Амантис. Среди немногих, кто уцелел в чудовищной резне, были крошечная девочка и нетленные останки ее молодой матери: Святой.

110

— Милая, тебя к телефону. Кажется, что-то важное. — Паскаль протянул жене трубку.

— Мазарин Кавалье? — раздался незнакомый голос.

— Да...

— С вами будет говорить президент республики. Пожалуйста, не кладите трубку.

Бесстрастный голос секретарши сменился приятной мелодией. А через несколько секунд...

— Мадам Кавалье, я счастлив сообщить вам, что реконструкция Ла-Рюш закончена. Поскольку тело Сиенны не подлежало переносу, мы учли ваши пожелания и укрыли его стальным саркофагом. Должен признать, получилась весьма внушительная конструкция. Настоящий храм, который под вашим руководством, несомненно, станет выдающимся центром искусств.

В день открытия Ла-Рюш Луи Ренар сложил полномочия главы ордена Арс Амантис.

111

Ла-Рюш превратилась в настоящий храм искусства, место паломничества молодых мечтателей со всего света. На улочках, прилегавших к Данцигскому пассажу, не осталось ни одной свободной квартиры. Всем хотелось ощутить магию этого места, напиться из неиссякаемого источника вдохновения, святилища мятежной юности, где перемешались все культуры, направления и жанры, где раскрывались истинные таланты. Здесь свободно творили поэты, музыканты, живописцы, скульпторы, фотографы, дизайнеры и режиссеры; ни один, даже самый смелый эксперимент не встречал порицания, ни одна идея не пропадала втуне. Счастливые лица, горящие глаза, торжествующие возгласы; наброски, натюрморты, модели, холсты, фотокамеры, доски, альбомы, пергамент. Вавилонская башня, бурлящий котел жизни... Новый Монпарнас.

112

Пока Святая спала под стеклянным куполом, Мазарин работала над монументальным полотном. Недаром она долго путешествовала по Окситании, узнавая места, в которых прежде никогда не бывала. А потом отправилась в Италию, на родину Джотто. В жилах Мазарин текла кровь великого художника и самой Сиенны, и она ни на минуту не забывала о таких предках.

И тут она увидела его. Он медленно прошел по мастерской, пытливо рассматривая картины на стенах и старательно обходя разбросанные по полу холсты. Она впервые глядела на него так, издалека, наблюдая со стороны. Его появление взволновало ее. Он шагал, расправив плечи, и курил сигарету, выпуская спирали синеватого дыма. Он был прекрасен.

— Милая... Пора ехать, а то опоздаем.

Он принадлежал ей. Этот удивительный мужчина был ее мужем.

— Мамааа... — в мастерскую ворвалась малышка, за ней едва поспевала няня.

Мазарин подхватила дочурку на руки и осыпала поцелуями.

— Позвольте поинтересоваться, мадемуазель... Где ваши туфли?

— Кто бы говорил, — усмехнулся Паскаль, бросив взгляд на босые ноги жены.

Пока взрослые разговаривали, девочка прижимала нос к стеклу, под которым, как живая, покоилась Сиенна. Внимание малышки привлек старинный медальон на груди у Святой.

— Можно ее потрогать? — спросила девочка.

— Тссс... Не сейчас. Она спит, — прошептала Мазарин.

113

Благополучно миновав пробки, Мазарин, Паскаль и Сиенна приехали в аэропорт вовремя. Сара ждала их в зале вылетов. Она была спокойна и счастлива.

— Вот, бабушка, я нарисовала тебе на память.

— Дай-ка взглянуть...

Мазарин перехватила у дочки рисунок. Он был великолепен... Не хватало только ног.

— Куда ты едешь, бабушка?

Сара Миллер обняла Сиенну и нежно поцеловала.

— В рай, маленькая... В рай.

От автора