Ночные кошмары и сновидения - Стивен Кинг

Так бывало чаще всего, но иногда вечеринки затягивались и, когда я приходила делать уборку в половине одиннадцатого утра, были еще в самом разгаре. Он впускал меня в номер, и я старалась навести порядок вокруг его гостей. На таких вечеринках не бывало женщин — исключительно мальчишники. И занимались они только одним — пили и говорили о воине. Как они попали на войну. Кого знали на войне. Где бывали на войне. Кто погиб на войне. Они видели на войне такое, о чем никак не могли рассказать своим женам, но им было без разницы, если чернокожая — горничная слышит, что они говорят. Иногда — не слишком часто — они играли в покер на высокие ставки. Они делали ставки и отказывались поднимать их, блефовали и тому подобное, не переставая говорить о войне. Пять или шесть мужчин с красными лицами, какие бывают у белых, когда они начинают пить по-настоящему, сидели вокруг стола со стеклянной столешницей в расстегнутых рубашках и с развязанными галстуками. А на столе навалено больше денег, чем женщина вроде меня зарабатывает за всю жизнь. А как они говорили о войне! Они говорили о ней так, как молодые женщины говорят о своих любовниках и приятелях.

Дарси показалось странным, почему администрация отеля не выселила Джеффериса, хотя он и знаменитый писатель. Обычно администрация очень строго относится к поведению постояльцев, и, насколько ей известно, с годами правила даже ужесточились.

— Нет-нет, — улыбнулась Марта. — Ты не совсем поняла. Ты думаешь, что этот мужчина и его друзья вели себя как рок-ансамбли, которые любят разносить вдребезги все, что есть в их номерах, и выбрасывать диваны из окон. Джефферис не был обычным солдатом вроде моего Пита. Он учился в Уэст-Пойнте, начал войну лейтенантом, а кончил майором. Он был благородным человеком, принадлежал к одной из старинных семей на Юге, у которых большой дом, полный старых картин со скачущими лошадьми и благородными всадниками. Он мог завязать галстук четырьмя разными способами и знал, как следует целовать руку даме, как наклониться над ней. Говорю тебе, он занимал положение в обществе.

При этих словах на лице Марты появилась язвительная улыбка, язвительная и одновременно горькая.

— Он и его друзья иногда слишком шумели, мне кажется, но они никогда не были вульгарными. Здесь есть разница, хотя ее трудно объяснить. И они никогда не переходили определенных границ. Если из соседнего номера на них жаловались — поскольку он останавливался в угловом люксе, жаловаться могли только из одной комнаты, — то портье звонил ему из своей конторки и просил его и его гостей вести себя потише. Они всегда повиновались, понимаешь?

— Да.

— И это еще не все. Престижный отель обслуживает людей вроде мистера Джеффериса. Администрация защищает его интересы. Они не мешают его гостям веселиться, пить виски, играть в карты, а иногда и баловаться наркотиками.

— Он был наркоманом?

— Нет, этого я не могу сказать. Под конец у него было много наркотиков, видит Бог, но на всех ампулах стояли аптечные знаки, так что они были ему прописаны. Я просто хочу сказать, что благородство — я говорю о том, что белые джентльмены с Юга считали благородством, понимаешь, — требует благородного поведения. Он приезжал в отель «Ле пале» много лет, и ты можешь подумать, для администрации было важно принимать его у себя потому, что он был знаменитым писателем, но ты так думаешь только оттого, что не работаешь здесь столько лет, сколько я. То, что он был знаменитым, действительно было для них важно, но только на первый взгляд. Гораздо важнее было то, что он останавливался у них в течение долгого времени, как и его отец, который был крупным землевладельцем в районе Портервилла, и тоже всегда останавливался в «Ле пале». Администрация считала необходимым поддерживать традиции. Я знаю, что те, кто управляет отелем сейчас, в основном говорят об этом. Может быть, они в самом деле верят в необходимость соблюдать традиции, когда им надо, но в прошлом они по-настоящему верили в них. Когда они узнавали, что мистер Джефферис прилетает в Нью-Йорк рейсом компании «Сазерн-флайер» из Бирмингема, они всегда освобождали комнату рядом с его люксом, если только отель не был переполнен. И никогда не брали с него плату за эту комнату. Им просто хотелось, чтобы он и его приятели не попадали в неловкое положение, когда портье вынужден звонить мистеру Джефферису и просить вести себя потише.

Дарси покачала головой.

— Это просто поразительно.

— Ты не веришь этому, милая?

— Отчего же, верю, но это все равно удивительно.

Горькая усмешка снова появилась на лице Марты Роузуолл.

— Ничего не пожалеешь для благородного сословия… ради этого знамени со звездами и полосами генерала Роберта Э.Ли… по крайней мере раньше. Черт побери, даже я признавала его благородство, знала, что он не относится к людям, которые кричат «йеху-у!» из окна или рассказывают своим друзьям расистские анекдоты.

Правда, он все равно ненавидел черных, не обманывайся на этот Счет… но помнишь, что я говорила о проклятом племени? Дело в том, что, когда речь заходила о ненависти, Питер Джефферис выступал за равноправие. Когда убили Джона Кеннеди, Джефферис был в Нью-Йорке и тут же организовал праздничную вечеринку. Собрались все его друзья, и они веселились всю ночь и весь следующий день. Я с трудом заставляла себя слушать то, что они говорили. Они радовались, что теперь все пойдет на лад, если найдется человек, который прикончит еще и этого его «проклятого братца», как они его называли. Они считали, что этот не успокоится до тех пор, пока каждый приличный белый юноша не станет предаваться разврату под музыку «Битлз» по стерео, а цветные не перестанут носиться как безумные по улицам с телевизорами под мышкой. Так они называли большей частью чернокожих, «цветные» — я ненавидела это мерзкое высокомерное слово.

Дело зашло так далеко, что я с трудом удерживалась, чтобы не закричать на них. Я уговаривала себя сохранять спокойствие, сделать свое дело и уйти от них как можно быстрее. Я твердила себе, что этот мужчина — естественный отец Пита, если уж я забываю все остальное. Я говорила себе, что Питу всего три года, что мне нужна работа и меня выбросят на улицу, если я не сумею сдержаться.

Затем один из них сказал:

— А после того как мы прикончим Бобби, давайте ухлопаем его сладкожопого молоденького братца.

А другой добавил:

— После этого прикончим всех детей мужского пола, и вот тогда организуем настоящий праздник!

— Верно! — воскликнул мистер Джефферис. — А когда водрузим последнюю голову на стену последнего замка, мы устроим такой праздник, что я сниму для него «Мэдисон-сквер-гарден»!

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});