Из рода Караевых - Леонид Ленч

— Ты веришь в это?

— Нет! По-моему, это чепуха. Но так пишет Мэтьюз, наш морской министр.

Девочка не выдержала и вмешалась в разговор.

— Папа! — сказала она. — А что, если кинуть с неба не атомную бомбу, а этого Мэтьюза?!

Папа побагровел и зашипел, как кот Прикс, когда его схватишь за хвост:

— Тс, тс!.. Тиш-ше!.. В федеральное бюро захотела?!

И мама тоже рассердилась:

— Дороти, зачем ты слушаешь, о чем говорят папа с мамой? Марш из-за стола! И сейчас же забудь все, о чем мы говорили!

Пришлось встать из-за стола и уйти в сад. А там девочку поджидал ее приятель, мальчик Дик, обыкновенный маленький американский мальчик с игрушечной «атомкой» в одной руке, с игрушечным маузером в другой и с игрушечным карабином за плечами.

— Здорово, Дороти! — сказал Дик, который был чуть постарше девочки. — Почему у тебя глаза красные? Ревела?

— Немножко, — честно призналась девочка.

— Выпороли?

— Пока нет!

— Чего же ты ревела, корова?

— Мне очень жалко папу и маму, Дик! От них скоро ничего не останется. Папа сказал, что атомные бомбы будут сыпаться, как град!.. Скажи, Дик, нельзя что-нибудь сделать, чтобы они не сыпались оттуда, с неба?

— Дура ты! — сказал осведомленный Дик. — Откуда же им еще сыпаться, как не с неба? Не из бабушкиного же чулка! Между прочим, они все рвут в мелкие клочки!

— И детей… тоже в клочки?

— И детей в клочки! Давай немножко поиграем, Дороти!

— Давай, Дик! Во что?

— В войну, конечно!

— Я не хочу в войну!

— А я в другое не умею. Слушай, давай так: я буду «летающей крепостью», а ты этим… корейским городом. Встань сюда, а я влезу на дерево и сброшу на тебя свою бомбу. Посмотри, какая она красивая! Это мне дядя Роберт подарил!

— Я не хочу, не хочу!

— Ну, на одну минуточку, Дороти. Я только разорву тебя на мелкие клочки, а потом мы еще что-нибудь придумаем. Постой!.. Куда ты, Дороти, обожди!

«Летающая крепость» погналась за «корейским городом», но, споткнувшись о корень, проехалась носом по песку дорожки и потерпела серьезную аварию.

Девочка скрылась в доме.

Но и здесь было не сладко, потому что говорило радио. Сердитый мужской голос, хриплый и очень страшный, взывал:

— Мы превратим небо и землю в пылающий ад! Мы забросаем их атомными и водородными бомбами! Мы будем убивать взрослых за работой, стариков за молитвой и детей в колыбели!

Хриплый голос вселял ужас и тревогу в истомившееся сердце девочки. Она вскрикнула: «Мама!» — и бросилась в комнату к матери. А мама была не одна, с ней сидела незнакомая худая тетя и что-то рассказывала. Мама строго поглядела на девочку, велела одернуть платьице и поздороваться с тетей Роджиной, которая только что приехала из Нью-Йорка.

Девочка поздоровалась и тихо села. Сердце ее продолжало часто биться, в ушах звенело, и девочке казалось, что тот хриплый и страшный голос проник внутрь головы и жужжит там, как большая навозная муха.

Худая тетя из Нью-Йорка говорила:

— Настроение у нас у всех подавленное, тревожное. Помните Робинзонов? У них сын поехал в Корею, и его там убили. Ужасно! А теперь это чрезвычайное положение! Вы слыхали, что было у нас в нью-йоркском метро? Произошло короткое замыкание, поезда остановились, и вдруг кто-то крикнул: «Началось!» Люди бросились в окна, давили друг друга. Думали, что воздушная тревога. Ужасно! А газеты? Они же пишут такое, что волосы становятся дыбом. Вы читали, как один фабрикант из Чикаго — почтенный человек — предложил президенту, что он, видите ли, полетит на самолете и сбросит бомбу на Москву! Но ведь русские — за мир, они об этом везде говорят и пишут! Зачем же летать и бросать на них?! Они же дадут сдачи! Ужасно! Начитаешься всего этого, наслушаешься, а потом ходишь по улицам и все посматриваешь на небо. Вдруг оттуда… посыплется!

И тогда девочка, сидевшая тихо, вдруг громко захлопала в ладоши и сказала свое:

— Мама, а давай уедем туда, где нет неба!

ЗЕЛЕНЫЕ БУМАЖКИ НА СНЕГУ

Мотор рычал, захлебываясь от злости и напряжения. Приминая снег гусеницами, оставляя за собой широкий коридор с белыми высокими стенами, танк взбирался на перевал.

Ну, еще одно усилие! Давай, милый! Ну, еще! Осталось немного, давай, давай!

Наконец танк достиг нужной точки и остановился. Мотор продолжал работать на полуоборотах.

Открылся люк, и из утробы танка выбрались двое в черных комбинезонах и танкистских шлемах, на ногах — валенки.

Они огляделись, и тот, кто был повыше ростом и пошире в плечах, сказал другому — низкорослому и крупноскулому:

— Вот они кукуют!

Он показал рукой на занесенные снегом по самую крышу легковые машины на шоссе по ту сторону перевала. Крыши у машин были разные — черные, синие, алые. Бриллиантовое сверкание снега, бирюзовое чистое небо и эти яркие цветные прямоугольники на белом фоне — иногда и несчастье бывает красивым зрелищем!

— Интересно, люди есть в машинах или уже ушли в селение? — сказал низкорослый.

— Далековато до деревни. Сейчас узнаем. Пока надо покурить.

Они стояли и курили, обдумывая план спасательной операции, которую им предстояло совершить. А по снегу, проваливаясь в него по пояс и что-то крича, к ним уже шел человек. Он добрался до танка и остановился, тяжело дыша. Темные светозащитные очки, дорогая шляпа, добротное демисезонное пальто. Он стоял и молча разглядывал тех, кого послало ему на помощь небо. Наконец он сказал по-английски:

— Вы русские?

— Иес, рашен! Русские! — ответил ему низкорослый, крупноскулый танкист.

— Я есть Америка. Я есть турист! — обрадовался пришелец. Он произнес эти слова, как ему казалось, по-русски.

— Очень приятно! — сказал низкорослый танкист по-английски довольно точно. Тогда американец, еще более обрадованный, волнуясь, обрушил на него целую лавину английских фраз.

— Чего он там тарахтит? — спросил своего напарника высокий танкист и бросил на снег окурок сигареты.

— Я понял только одно: он хочет, чтобы мы вытащили его машину первой.

— Пусть покажет, где его машина. Какая у нее крыша? Сумеешь ему это сказать?

— Попробую!

Оказалось, что крыша у американской машины красная.

Высокий танкист поглядел, подумал и отрицательно покачал головой.

— Не выйдет! Это нам не с руки. Начинать надо вон с той, с синей. Придется твоей Америке обождать. Переведи!

Низкорослый снял с головы шлем, вытер им взмокший лоб и храбро стал объяснять американцу то, что должен был объяснить, помогая себе жестами и вставляя для дипломатии, где надо и где не надо, слово «плиз» — «пожалуйста». Американец прервал его, недовольно передернув плечами, и снова заговорил. Говорил он быстро, страстно, даже яростно.

— Не части, Америка! — сказал высокий танкист, усмехаясь. — Не поспевает наш толмач за твоими оборотами.

Американец посмотрел на высокого и замолчал. Не потому, что понял, а потому, что закончил свой монолог.

— Понимаешь, акцент у него американский, — виновато сказал низкорослый танкист, — и плюс быстро чешет. Ругает венгерскую зиму. А в общем, повторяет, чтобы мы обязательно его первого вытащили.

— В других машинах тоже есть люди? Переводи вопрос.

Низкорослый перевел вопрос.

Американец скривился и ответил коротко и зло.

— Переводи ответ! — сказал высокий танкист.

— Говорит, что другие машины и другие люди его не интересуют. Он просит за себя, просит учесть, что пришел первым.

— Хорош гусек! — сказал высокий танкист.

Вдруг американец, словно вспомнив нечто очень важное — он даже рукой себя по лбу хлопнул, — быстро расстегнул пальто, извлек из внутреннего кармана пиджака кожаный бумажник и достал из него пачку венгерских форинтов — толстую банковскую пачку с ленточкой-наклейкой. Он выразительно потряс этой пачкой перед лицом низкорослого танкиста.

Низкорослый взглянул на высокого, и они оба, как по команде, расхохотались. Поняв этот смех по-своему, американец тоже хохотнул заискивающе и, приблизившись к низкорослому танкисту, взялся свободной рукой за молнию нагрудного кармана его комбинезона.

Низкорослый танкист смущенно и брезгливо отстранил его руку. Высокий танкист сказал:

— Он что — с ума спятил? Переведи вопрос.

Низкорослый перевел вопрос высокого с буквальной точностью.

— Вы психически больной?

Лицо американца сначала выразило крайнюю степень изумления, но потом он согласно закивал головой, хитренько подмигнул танкисту, спрятал в бумажник форинты и достал другую денежную бумажную пачку — потоньше. Это были доллары. Американец аппетитно похрустел ими. Он стоял в снегу на пустынном перевале с пачкой этих бумажек зеленого, лягушечьего цвета в руке, абсолютно уверенный в том, что теперь-то уж дельце наверняка будет сделано. Он был похож на фокусника, уже взмахнувшего своей волшебной палочкой: сейчас должно произойти привычное чудо — букет бумажных цветочков превратится в жареную курицу, и грянут аплодисменты зрителей.