Мистик-ривер - Деннис Лихэйн

– Теперь моя очередь? – спросил Шон и открыл свою папку. – Записи в трудовой книжке, документы из Финансовой инспекции, социальные выплаты – и все это прекращается к августу тысяча девятьсот восемьдесят седьмого. Кончено – он как сквозь землю провалился.

– Ты подал на общенациональный розыск?

– Как говорится, процесс пошел.

– Ну и каковы возможные перспективы?

Подошвы Шона опять очутились на столе, в то время как он откинулся на спинку стула.

– Первая: он умер. Вторая: его скрывают как ценного свидетеля. Третья: он ушел глубоко-глубоко на дно, а вынырнул лишь сейчас – объявился в округе, чтобы, взяв в руки пистолет, пристрелить девятнадцатилетнюю подружку своего сына.

Уайти швырнул на стол свою папку.

– Мы даже не знаем, ему ли принадлежит пистолет! Ни черта мы не знаем! Чем мы вообще здесь занимаемся, Дивайн?

– Начинаем наш ритуальный танец, сержант... Прекрати. И не дергай меня раньше времени. Мы разыскали парня, который считался главным подозреваемым в деле об ограблении восемнадцатилетней давности, когда использовался пистолет нашего убийцы. Сын этого парня встречался с убитой. Сам парень находился под надзором. Я хочу взглянуть на него. И на сына его взглянуть, у которого, знаешь ли, тоже нет алиби.

– И который прекрасно прошел проверку на детекторе лжи и, кроме того, как мы оба посчитали, совершенно не похож на убийцу.

– Возможно, мы ошиблись.

Тыльными сторонами обеих рук Уайти потер себе глаза:

– От наших ошибок меня уже тошнит, старина!

– Ах, так ты признаешь, что ошибся с Бойлом?

Уайти покачал головой, не отнимая рук от глаз:

– Я этого вовсе не говорю. И по-прежнему считаю, что Бойл этот – жуткое дерьмо. Другое дело, связан ли он с убийством Кэтрин Маркус. – Уайти опустил руки. На пухлых подглазьях его теперь краснели крути. – Но ставить во главу угла Реймонда Харриса мне также не представляется очень многообещающим. Ладно, мы еще раз допросим сынка. Ладно. И все сделаем, чтобы выследить отца. Но потом-то что?

– Найдем владельца пушки, – сказал Шон.

– Да пушка, может, давно на дне океана. Я бы, во всяком случае, ее туда отправил, будь я на его месте.

– Будь ты на его месте, ты бы бросил ее туда еще восемнадцать лет назад, сразу после ограбления винного бара, – подавшись вперед к собеседнику, сказал Шон.

– Верно.

– А он этого не сделал. А это значит...

– Что он не так сообразителен, как я, – сказал Уайти.

– Или как я.

– Ну, присяжные еще не сказали своего слова.

Шон потянулся на своем стуле, сцепив пальцы и подняв руки над головой. Он смачно зевнул, опустил руки и голову.

– Уайти, – сказал он, приступая к тому, что давно, все утро собирался спросить, понимал необходимость этого вопроса, но тянул время.

– Что такое?

– А есть в твоем досье что-нибудь про раскрытых сообщников?

Уайти поднял со стола папку, раскрыл, пролистал несколько первых страниц:

– Известные следствию сообщники преступлений, – прочел он, – Реджинальд (он же Реджи Герцог), Нил, Патрик Мораган, Кевин Кулак Сираччи, Николас Бешеный... хм... Энтони Уоксмен... – Он поднял глаза на Шона, и тот мгновенно понял: вот оно! – Джеймс Маркус, – произнес Уайти (он же Джимми Плешка), небезызвестный главарь преступного сообщества, иногда выступающего под наименованием «Мальчишки с Рестер-стрит». – И Уайти захлопнул папку.

– Чудеса, да и только, правда? – сказал Шон.

* * *

Надгробный памятник, выбранный Джимми, был строгим, белым. Торговец говорил вкрадчиво, понизив голос и словно бы неохотно и смущенно, но вместе с тем исподволь подталкивая Джимми к памятникам подороже, с ангелами, херувимами или розами, высеченными из мрамора.

– Может быть, кельтский крест, – сказал торговец, – это сейчас последний писк у...

Джимми ждал, что он скажет «у ваших», но торговец произнес лишь: «у очень и очень многих».

Джимми не поскупился бы и на мавзолей, знай он, что Кейти было бы это приятно, однако ему была хорошо известна нелюбовь дочери ко всему слишком броскому и вычурному. Одевалась она скромно, носила скромные украшения, никакого золота, и косметикой пользовалась редко, лишь по особым случаям. Кейти любила вещи простые, аккуратные, тяготеющие к некоторой изысканности, вот почему Джимми и выбрал белый памятник, а надпись попросил выгравировать каллиграфически, особым шрифтом; торговец предупредил его, что последнее сразу же удвоит плату резчику, но Джимми лишь повернулся и оглядел с ног до головы этого стервятника, так и подскочившего от его ответа:

– Как платить? Наличными или чеком?

Подвезти его туда Джимми попросил Вэла, и, выйдя от торговца и сев рядом с водителем в «ми-цубиси-3000» Вэла, Джимми в который раз подивился, как не стыдно мужику тридцати с лишним лет ездить в такой тачке и не бояться глупо выглядеть.

– Теперь куда, Джим?

– Давай заедем выпить кофе.

Обычно в машине Вэла вовсю гремело радио – затененные стекла дребезжали от какого-нибудь идиотского рэпа, в то время как богатенький чернокожий или бесстыдник белый завывали про прикольных телок, таких, что ого-го, и про то, как «круто будет бабахнуть из ствола», пересыпая подобный бред именами, как это понимал Джимми, каких-то звезд, про которых он бы в жизни не слышал, если б Кейти не болтала о них по телефону с подружками. Но в это утро свою стереосистему Вэл отключил, за что Джимми был ему благодарен. Джимми ненавидел рэп, и не потому, что рэп был черным и зародился в гетто, – не в этом дело. Ведь и пи-фанк, и соул, и самые отпадные блюзы тоже оттуда родом, просто, убей его, он не понимал, что в этом рэпе хорошего и при чем тут искусство: положат кретинский текст на заезженную музыку, какую любой диджей в два счета подберет, и давай, шпарь в микрофон «О да, это было здоровско, это было классно, это был улет, едрена вошь, когда я выблевал на снегу твое имя». Однажды он слышал по радио, как какой-то недоумок музыкальный критик расхваливал этот рэп и рассуждал об особом стиле в искусстве. Джимми, конечно, в искусстве не очень-то смыслит, но ему очень хотелось заехать в морду этому безмозглому и, по-видимому, безъяичному критику, прямо в его белую ученую морду. Если этот рэп – особый «стиль в искусстве», то добрая половина уголовников, с которыми в свое время знался Джимми, – деятели искусства. То-то они удивились бы, если б им такое сказать!

Может быть, он просто стареет. Он знал, что первый признак того, что ты и твое поколение сходят со сцены, это когда перестаешь воспринимать музыку молодежи. И все же в глубине души он знал, что это не так. Просто рэп этот – мерзость, самая настоящая, а то, что Вэл слушает эту мерзость или что он разъезжает в такой машине – две стороны одной медали: питает слабость к заведомой ерунде, вещам нестоящим.

Они подъехали к «Пышкам Данкина» и, пошвыряв крышечки в мусор еще в дверях, стали пить свой кофе, прислонившись к спойлеру, прицепленному к кузову спортивной машины.

Вэл сказал:

– Мы тут вчера вечером порасспрашивали кое-кого, как ты велел.

Джимми легонько ткнул кулаком в кулак Вэла:

– Спасибо, старина.

Вэл точно так нее ткнул его в ответ:

– Это не за то, что ты меня выручил два года назад, Джим. Ведь Кейти была мне племянницей.

– Знаю.

– Может быть, и не по крови и всякое такое, но я любил ее.

Джимми кивнул:

– О таких дядьях, как вы, ребята, можно только мечтать.

– Нет, правда?

– Правда.

Некоторое время Вэл в молчании прихлебывал кофе.

– Что ж, знаешь, похоже, насчет О'Доннела и Феллоу копы правы. О'Доннел был тогда задержан, Феллоу был на вечеринке, и мы лично переговорили чуть ли не с десятком парней, которые за него ручаются.

– Парни верные?

– Во всяком случае, пяток из них. Еще мы навели справки – в последнее время никаких сговоров на улице не было и уж года полтора, Джим, как здесь никого не заказывали, о таком мы бы слышали. Понимаешь?

Джимми кивнул и отпил кофе.

– Теперь полиции сюда набежала тьма-тьмущая, за горло всех взяли – и в барах, и на улице возле «Последней капли». Каждая б..., с которой я беседовал, уже ими допрошена. Каждый бармен. Все, кто только не был в ту ночь в «Макджилсе» или в «Последней капле». Я про то, что закон на страже, Джим. И не дремлет. И каждый силится что-нибудь припомнить.

– Ты говорил с такими, что припоминают?

Вэл, не отрываясь от кофе, поднял вверх два пальца.

– Одного ты, наверное, знаешь. Томми Молданадо?

Джимми покачал головой.

– Родом из Бейсин, малярит. Так или иначе, он уверяет, что видел, как кто-то торчал на парковочной площадке «Последней капли» как раз перед тем, как оттуда вышла Кейти. Не коп, нет, в этом он уверен. Машина иностранная, с вмятиной на переднем крыле со стороны, противоположной водителю.

– Так.

– И еще одна странная штука. Я тут побеседовал с Сэнди Грин. Помнишь ее в школе?