Народы и личности в истории. Том 2 - Владимир Миронов

В ряду известных авторов, писавших на тему науки, упомянем еще одного француза, Камилла Фламмариона (1842–1925). Созданная им в 1880 г. «Популярная астрономия» получила известность во многих странах мира. Как следствие ее появления повсюду стали возникать кружки любителей астрономии и астрономические общества. Книга поэта-астронома неоднократно издавалась в России. В 1889 г. он был избран почетным членом Нижегородского кружка любителей физики и астрономии. Фламмарион, поблагодарив волжских любителей астрономии за оказанную честь, написал им: «Вся моя жизнь была посвящена прогрессу»… Можно сказать, что уже в 6 лет его увлекли звездные проблемы. Учитель в школе дал своему лучшему ученику, досаждавшему бесконечными вопросами, трактат по космографии. Мальчик весь ушел в этот необъятный мир… Дальше будет немало горестей и смертей близких, упорная учеба, ночные бдения за книгой (чтение при свете Луны), работа над собственной книгой «Всемирная космогония», гравюры к которой выполнены им самим.

Будучи выходцем из народа, он приложил немало усилий для просвещения простых людей. Он понял, что говорить с ними нужно исключительно на языке им понятном и близком. Многим маститым ученым не грех было бы чуть почаще вспоминать мудрое напутствие Фламмариона: «Светильник науки и разума нужно держать высоко над головой, чтобы его пламя разгоралось, надо вынести его на многолюдные площади, на широкие улицы и в самые глухие закоулки. Все одинаково призваны к свету, все жаждут им насладиться, и в особенности все обиженные, обойденные судьбой, потому что они больше думают, энергичнее мыслят, потому что они сильнее жаждут знания, чем довольные мира сего…»[288]

XIX век стал «читающим веком». Всех охватила пандемия чтения. Вот, что писал о формировании культуры чтения критик Дж. Рескин (1819–1900): «Случилось так, что я имею самое непосредственное отношение к школам с разным социальным составом обучающихся; так вот, я получаю множество писем от родителей, озабоченных образованием своих детей. Подавляющее число этих писем поражает тем, что родители, в особенности матери, в первую очередь озабочены одним – «местом в жизни»… Действительно, в общественном сознании нашего неугомонного народа в ряду наиболее распространенных побудительных устремлений намерение добиться успеха занимает первое место». Он положительно оценил появление на рынке самого разнообразного чтива (рассказы, документы, тексты). Вспоминается известный тезис историка Фюстель де Куланжа – «Тексты, тексты, ничего, кроме текстов!» Рескин полагал, что любая книжная «пища» должна найти потребителя, способствуя росту образования и культуры (даже книги-однодневки): «Все эти книги-однодневки, множащиеся с общим ростом образования, составляют характернейшую особенность и достояние нынешнего века; великое спасибо, что они есть, стыд и позор, если мы не сумеем должным образом воспользоваться ими».[289] На первых этапах познания и создания элементарной культуры чтения любая «пища» хороша. Однако с годами примитив создает убогую нацию!

Книги и газеты заметно влияли на развитие личности. Ум выглядел богаче в эвристическо-логическом отношении. Это придавало ему способность лучше ориентироваться в сложных реалиях жизни. Хотя это же делало его в ряде случаев уязвивым к ложным посылкам болезненного воображения. Мы еще увидим, что случается с массами в результате поражения их сознания теми или иными модными идеями. Так, сентиментальный роман Гете (1749–1832) «Вертер», герой которого кончает жизнь самоубийством из-за любви к Шарлотте, вызвал в Германии эпидемию самоубийств. Книга – опасный инструмент: тысячи людей на земном шаре убегают из родительского дома, начитавшись Жюля Верна, Майн Рида, Густава Эмара. Детективные романы К. Дойла привили страсть к приключениям такого рода.

Умственные движения связаны и с экономическими проектами и процессами. Эпидемии были вызваны, например, «проектом Миссисипи» (1717), «химерой Южного моря» (1729), Панамским процессом (1893), процессом Дрейфуса (1894–1895), процессом Сакко и Ванцетти (1927). Весь мир пережил эпидемии «радиомании» (1924–1925), «Линдбергомании» (1927), «спасения Нобиле» (1928) и т. д. История науки богата примерами и того, как часто та или иная теория охватывала умы ученых, овладевала ими до порабощения. Эта тирания продолжается иногда довольно долго, пока, наконец, либо угасает, либо сменяется новой теорией или идеей. О некоторых сторонах психокосмического, массового влияния идей писал русский ученый-биолог А.Л.Чижевский (1897–1964) в книге «Земля в объятиях Солнца».[290]

Город Манчестер.

Все заметнее признаки активизации научной и культурной жизни… В Манчестере возникают Общество любителей естествознания и ботаники, Королевский манчестерский институт искусств, Институт механики, крупнейшая в стране общественная библиотека. Активными членами Литературно-философского общества стали инженеры и ученые-химики. Промышленники, нуждаясь в квалифицированных кадрах, проявляли особый интерес к молодым людям, получавшим добротную подготовку в лабораториях немецких университетов. Подготовка инженеров шла и в новом Лондонском университете. Повышенный энтузиазм в отношении возможностей науки, образования, культуры вообще характерен для поздней викторианской эпохи. Одним из примеров родства промышленности, науки, культуры, образования мог бы послужить английский город Манчестер. В течение последних двух веков связь эта становилась все более прочной и плодотворной. В конце XVIII в. вокруг Кинг стрит, Пиккадили и площади Св. Анны обосновались здания ассамблеи, церкви, торговые ряды. Тут сложился интеллектуальный и профессиональный костяк манчестерской элиты. Хирург Персиваль решил учредить научное общество, которое позднее трансформируется в Литературно-философское общество. Он способствовал также созданию больницы и колледжа. В этом колледже обучалась часть мирян и те, кто избрали карьеру священника.

По мнению многих исследователей, именно Т. Персивалю и его друзьям (Т. Генри, Дж. Дальтону и др.) принадлежала заслуга разработки схем высшего образования для промышленности. Напомним, что когда Дж. Пристли стал проводить эксперименты с углекислым газом, его энергично поддержали промышленники и аристократы (в доме и лаборатории, предоставленной ему лордом Шельберном, он открыл кислород, что и принесло ему всемирную славу). Поддержка энтузиастами науки и друзьями-промышленниками ткача-квакера и манчестерского учителя Дж. Дальтона (1766–1844) привела к обоснованию им атомистической теории химии. Тогда наука еще существовала неразрывно с педагогикой. «Ученые были вынуждены заниматься другим делом, чтобы существовать, – как Джон Дальтон, который должен был учить детей грамоте, – и им было весьма трудно получить в свое распоряжение приборы и инструменты для своих занятий» (Дж. Бернал). В 1851 г. торговец Дж. Оуэн отдал все состояние на создание колледжа, который должен был, по его мнению, стать в один ряд с Оксфордом и Кембриджем. Вначале дела шли хуже некуда. Отцы Манчестера не возражали против краткого курса лекций по тому или иному полезному предмету (с их точки зрения). Но их не прельщало то, что их сыновья в течение трех лет должны будут тянуть университетскую «лямку». Колледж выжил лишь благодаря поддержки со стороны состоятельных людей округи (что характерно скорее для Шотландии и Германии). Напомню, то был год знаменитой выставки в Лондоне (1851), показавшей, что немецкая наука в чем-то стала превосходить английскую. Это подхлестнуло англичан. В итоге, решено было ускорить развитие высшей школы «по немецкому образцу». Профессор Г. Роскоу призвал промышленников Манчестера срочно раскошелиться на эти цели. В 1880 г. Оуэнс колледж, совместно с новыми колледжами в Лидсе и Ливерпуле, становится основой Викторианского университета, образуя новый «интеллектуальный центр» всего промышленного региона.[291] Не менее впечатляющими были успехи представителей науки и в других странах Европы.

Научные изыскания начинают приобретать соревновательный характер… Английский химик Джозеф Пристли, открывший кислород, впервые получивший хлористый водород и аммиак, показавший благодетельную роль зеленых насаждений, «автор» сельтерской воды, знавший семь языков, вступает в переписку с блестящим итальянским ученым Алессандро Вольта (1745–1827), создателем первого в мире источника постоянного тока (вольтова столба). Этот выходец из бедной семьи станет затем сенатором и графом при Наполеоне. О «химии пневматической» напишет шотландский профессор Блэк из Эдинбурга. В противостоянии сходятся теории, за каждой из которых свой национальный флаг. Старую теорию флогистона отстаивает Англия, за новую пневматику ратует Франция. С обеих сторон Ла-Манша бушуют амбиции. Лавуазье даже составил памятную записку секретарю Парижской академии, в которой говорилось: «Сейчас идет научное соревнование между Францией и Англией, это состязание стимулирует проведение новых опытов, но иногда приводит ученых той или иной науки к спору о приоритете с истинным автором открытия» (1772). Впрочем, как Вольта, так и другие ученые внутренне понимали, что наука по своему главному предназначению призвана быть интернациональной, ибо у нее нет очерченных границ.[292]