«Охранка». Воспоминания руководителей охранных отделений. Том 1 - Александр Мартынов

Разбирая сам свои действия по делу покушения на Татищева, я не раз критиковал их. Промахи были очевидные. Наружное наблюдение проглядело утренний приход к Петропавловскому Гиттермана. Оно должно было установить весьма существенный акт: заход Гиттермана в аптеку. При аресте группы Петропавловского мы могли бы арестовать его там с бомбой. Это был громадный промах! Может быть, следовало также рискнуть произвести обыск у группы Петропавловского в ночь на 6 декабря, и мы тогда нашли бы бомбу. Словом, как всегда в таких случаях бывает, после того, как я узнал подробности, сразу выяснилось, что следовало бы сделать.

Подходил конец 1906 года, который завершил собой мой первый период на посту начальника Саратовского охранного отделения. Не надо забывать, что это был год, беспокойный для власти. Революционное подполье продолжало кипеть. Это было в то время, когда министр внутренних дел и премьер П.А. Столыпин, живя, по предложению Царя, в Зимнем дворце, чтобы избежать покушений, пользовался прогулками на крыше дворца.

Не проходило дня, чтобы я не вылавливал в Саратове крупных и мелких членов подполья, и если я теперь в своих воспоминаниях не могу исчерпывающе рассказать о борьбе с каждодневной активностью революции того периода, то только потому, что это заняло бы целые тома книг. Да и память моя не в состоянии воспроизвести все подробности моей тогдашней деятельности.

Примерно в конце ноября 1906 года приехал в Саратов тот лучший осведомитель моего предшественника, который от имени саратовского комитета РСДРП присутствовал делегатом на партийной конференции в Финляндии, одобрившей максимализм как способ борьбы с властью.

Сотрудник этот, по псевдониму «Иванов», оказался весьма неглупым молодым человеком, натасканным в партийных вопросах и в то же время сильно поколебленным в вере в успех власти в борьбе с революцией. Разговоры мои на длительных свиданиях оставляли во мне двойственное впечатление. С одной стороны, «Иванов» рассказывал подробно обо всём происходившем в саратовской организации названной партии. С этой стороны я мог быть вполне доволен. У меня составилось ясное понятие обо всей подпольной большевистской организации в Саратове — со всеми её подразделениями, планами работы, местами хранения партийной литературы, активными деятелями и т. д. Так как эта организация приняла тогда максималистский уклон, то, по указаниям «Иванова», я тогда же осенью ликвидировал установленную во время его нахождения в Финляндии лабораторию взрывчатых снарядов, хорошо оборудованную в подвале дома, принадлежавшего зажиточному саратовскому мещанину. Оборудовали эту лабораторию его сыновья, молодые люди, так ловко, что родителям и в голову не приходило, что они в течение целой недели спали на целом складе бомб.

С другой стороны, «Иванов» оставлял во мне впечатление человека, уверенного в конечной победе революции и в неспособности власти справиться с ней. Мне стоило больших трудов и большого запаса времени, чтобы в беседах с ним разуверить его в неспособности власти справиться с революцией.

Когда я решил ликвидировать лабораторию и послал соответствующий наряд полиции и при нём для руководства письмоводителя отделения А.Б. Попова, то, конечно, растолковал руководителям наряда, для чего они идут на обыск и что предполагается обнаружить. Я предложил арестовать всех обитателей дома. Потом оказалось, что это спасло положение.

Возвратившийся наряд полиции, а с ним и Попов доложили мне, что по обыску они ничего преступного не обнаружили, но обитателей дома пока задержали и отправили в губернское жандармское управление для опроса.

Наскоро вызываю «Иванова» и говорю ему о безрезультатном обыске, на что «Иванов» отвечает: «Велите обыскивать лучше, — полиция ваша и этого не умеет делать!» Беру новый наряд полиции, назначаю того же Попова и говорю: «Переройте всё, но найдите лабораторию бомб!» Часа через два приходит смущённый, но радостный Попов и докладывает мне, что в подвале нашли хорошо заделанную дверь, а за ней другую комнату, где обнаружена мастерская для приготовления бомб, приборы, материалы для выделки их и несколько заряженных и готовых бомб. Когда эти бомбы взрывали на артиллерийском полигоне, то они оказались большой разрушительной силы.

Родители арестованных эсдеков, хозяев лаборатории, благодарили жандармскую власть за то, что их избавили вовремя от спанья над бомбами.

Карлейль заметил, что «ничто так не развивает человека, как сознание своей ошибки». Ошибка «Иванова» обошлась ему дорого. Заключалась она в следующем. В один из ноябрьских дней того же года я узнал, что в самом людном месте города, на Немецкой улице, трое вооружённых ограбили, как говорится, на глазах у публики, ювелирный магазин. Грабители благополучно скрылись, забрав денежную выручку и захватив кое-что из товара. Насколько помню, добыча не превышала суммы в три тысячи рублей.

Вначале дело это представилось простым грабежом, которым и занялась местная сыскная полиция. Мне, казалось, делать было нечего. Однако до меня стали доходить сведения, что группа местных эсдеков, в порядке того же максимализма, является виновницей этого налёта. Появились слухи, что и «Иванов» участвовал в нём. Когда я попытался вызвать «Иванова» к себе, оказалось, что он исчез из города. Исчезли и другие, которых я установил как более или менее активных деятелей в местной эсдековской организации. В непродолжительном времени их удалось арестовать. Арестованные отрицали свою вину. «Иванов» скрылся, и казалось, бесследно. Однако через год он появился в Саратове, конечно, не давая о себе знать. Моя агентура отметила его появление в городе, и я, установив его адрес, сообщил местной полиции о нём и его участии в грабеже. «Иванова» арестовали, и по этому делу ему пришлось просидеть в местной тюрьме что-то около двух лет. В тюрьме у него развился туберкулёз. В конце концов ему удалось на суде благополучно вывернуться и избежать наказания. Он был освобождён. По освобождении он добился свидания со мной, каялся и искренне просил прощения. Мне же потом пришлось его поддержать материально, и я помог ему поступить в Московскую школу живописи и ваяния[123], где он, насколько помню, преуспевал в ваянии. «Иванов» совершенно изменился и, кажется, совсем потерял прежнюю веру в революцию, а она-то и подошла к нему, когда он уже не поджидал её, только в 1917 году!

В конце сентября того же года в Саратов приехал один из вице-директоров Департамента полиции, Никита Петрович Харламов. Командирован он был для объезда нескольких губерний, где ознакомился с положением политического розыска. Харламова я знал ещё по моей прежней службе в Петербургском губернском жандармском управлении, куда он был откомандирован в качестве товарища прокурора Петербургского окружного суда для наблюдения за производством дознаний по политическим преступлениям. Затем он, в бытность М.И. Трусевича директором Департамента полиции, был приглашён занять должность одного из вице-директоров этого Департамента. Однако он никогда не соприкасался с теми отделами Департамента, где сосредоточивались сведения, касающиеся политического розыска. Это был тип человека чиновничьей складки, очень добросовестного, с ясным умом, весьма корректного, но, повторяю, в политическом розыске не сведущего. В течение двух-трёх дней он был у меня гостем, и я подробно ознакомил его с положением розыска у себя в отделении и с положением и силами местного революционного подполья.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});